Восток есть Восток - Бойл Т. Корагессан (читаем книги TXT) 📗
Рут ни капельки не испугалась. Да он был просто мальчишка, затравленный, грязный, с лихорадочно горящими глазами, в драной одежде, голова зачем-то обмотана старой красной тряпкой. Он и на японца-то был не похож — глаза светло-карие, волосы рыжеватые. Или все же похож? Эпикантические складки у глаз (этот термин она запомнила из курса антропологии) вполне присутствовали, лицо овальное, ноги кривые, искусанная и расцарапанная кожа смуглого цвета. Моргнет глазами — вылитый Тосиро Мифунэ; моргнет еще — нет, не похож.
Чем-то он сразу ее пронял, это точно. Все тогда произошло очень быстро, неожиданно, размышлять времени не было. Она увидела, какой он испуганный, голодный, и захотела крепко-крепко его обнять. Он выглядел точь-в-точь как осиротевший олененок, которого Рут нашла в детстве возле дачи на озере Эрроухед; как бельчонок, пойманный кошкой; как бедный сиротка в безымянной деревне, взывающий к ее милосердию с благотворительной рекламы в журнале. Сочувствие и желание помочь — вот эмоции, которые испытала тогда Рут. И никаких других. А если присутствовало еще что-то, то в таинственных глубинах подсознания, где зреют семена будущих замыслов, проектов и контрпроектов. Раз он такой жалкий, раз он заблудившийся олененок, раз единственное его спасение — корзинка с обедом, пусть берет, не нужно его пугать.
Он стоял под проливным дождем. Волосы спутались, ноздри в струпьях, губы потрескались. Прижал к себе корзинку, сделал шаг назад. Как убедить его, что ему сказать? Ешь на здоровье, я все равно на диете? Моя кровать теплая и сухая, и еды хоть завались? Я хочу помочь тебе, хочу приютить тебя, хочу, чтоб ты стал моим? Но она ничего не сказала, и он тоже. Оставалось надеяться, что выражение ее лица было достаточно красноречивым. Он пятился прочь, дождь стекал потоками слез по его лицу, чтобы напитать влагой зеленую поросль земли. Вот фигурка уже почти не видна меж ветвей. Рут плавно, стараясь не дышать, подняла руки и повернула их ладонями кверху. После чего он исчез.
На следующее утро к появлению Оуэна Рут была уже умыта и одета. «Bonjour, ademoiselle"(дравствуйте, мадемуазель), — прошептал он, предварительно постучав. Не успел Оуэн договорить, как дверь распахнулась, и на пороге с торжествующей вампирской улыбкой возникла Рут. «Merci, je suis reveillee"(Спасибо, я уже встала). Оуэн только беспомощно разинул рот, а она грациозно перекинула портфель через плечо и плывущей походкой манекенщицы отправилась в столовую. Рут пребывала в крайнем возбуждении и ночью почти не сомкнула глаз. Дело было не только в японском матросе, который, возможно, вернется, и она станет помогать ему, заботиться, укрывать — и никто-никто не будет об этом знать. В увлекательном уравнении появился новый член, вернее, члены: Детлеф Эберкорн, высокий молодой полицейский с квадратным подбородком, и его потешный помощник, коротышка Турко.
Они прибыли накануне вечером, вымокшие и забрызганные грязью, в самый разгар второго натиска бури. После обеда ливень выродился в занудный моросящий дождик, а когда пришло время идти в большой дом на коктейль, и вовсе перестал. Все творцы собрались в гостиной, даже Септима, облаченная в мерцающую серебристую блузку и старинные жемчуга. Затем шторм грянул с новой силой. Оконные стекла содрогнулись под напором дождевых струй, а самый волнующий момент настал, когда погасло электричество.
— Прелестно, мы зажжем свечи! — воскликнула Септима, по-детски захлопав в ладоши. Ее звонкий, неподражаемо аристократичный голос с эффектным придыханием и истинно южными интонациями изгнал из комнаты темноту и молчание. Примерно так всегда и происходило: когда колонисты за столом или в гостиной за коктейлем увлекались шумной болтовней и забывали, где находятся, певучий и безупречный выговор хозяйки возвращал их к реальности.
Саксби еще утром уехал в Саванну за снаряжением для новой ихтиологической экспедиции. Больше о его затее Рут ничего не знала — просто ихтиологическая экспедиция, и все тут.
Кто-то — не то Боб, не то Оуэн — внес в гостиную пылающий праздничным великолепием канделябр, чье появление было встречено овацией. Все выпили еще по коктейлю, а потом загорелся свет, но в единодушном порыве служители муз предпочли романтику свечей и бури, рвавшейся в запертые окна со всем неистовством донельзя разъяренной Атлантики.
Стук в дверь раздался в ту самую секунду, когда Оуэн объявил, что ужин готов. Гостиная выходила непосредственно в холл, к величественному парадному входу. В «Танатопсисе» стучать у входной двери было не заведено, тут царила свобода, поэтому громкий к нетерпеливый грохот всех очень удивил. Шум в гостиной стих, голоса смолкли. Все смотрели в спину Оуэну, который с весьма решительным и официальным видом устремился к дверям. Рут, только начинавшая ощущать в себе первые симптомы метаморфозы, которая вскоре спасет ее от безвестности «стола молчания» и сделает звездой клики Ирвинга Таламуса, последовала за Оуэном.
Тот распахнул двери, и вестибюль наполнился густым ароматом мокрой природы. В холл вошли, истекая влагой, двое — длинный и короткий, Эберкорн и Турко.
— Здравствуйте, — протянул Детлеф руку обескураженному Оуэну, просияв ослепительной улыбкой. — Меня зовут Детлеф Эберкорн, специальный агент Службы иммиграции и натурализации. А это, — он показал на подозрительно сощурившегося коротышку, — мой, э-э, ассистент Льюис Турко.
У Рут екнуло сердце. Это был тот самый человек, с которым неделю назад она разговаривала по телефону — сама не своя от счастья, что оказалась в центре внимания. Она рассказала ему в мельчайших деталях о встрече в проливе. И вот специальный агент прибыл сюда, чтобы выведать ее тайну. В то время Рут еще не строила далеко идущих планов, Хиро пока рисовался ей экзотическим, интригующим зверьком, которого нужно пригреть, подкормить и приласкать. Ей не приходило в голову, что его можно превратить в меч, молот, таран, который повергнет весь «Танатопсис» к ее ногам. Нет, Рут ничего такого не замышляла, но уже твердо знала, что ни в коем случае не станет помогать этому высокому и совершенно мокрому парню в дешевом плаще, какие обычно носят детективы.
Оуэн в кои-то веки утратил дар речи. — Не могли бы вы нас выручить, — начал Эберкорн и приступил к сути дела. Рут оставалась у дверей, наблюдая и слушая. Детлеф излагал свою скорбную повесть, а Оуэн растерянно хлопал глазами. Оказывается, агенты три часа дожидались последнего парома, а когда наконец попали на остров, поняли, к своему стыду и разочарованию, что на Тьюпело гостиниц нет. Им нужно где-то перебиться до утра, прежде чем они отправятся на поиски вооруженного и очень опасного нелегального иностранца, который наводит ужас на всю округу. Собственно, Эберкорн выразился менее официально: «достает тутошнюю публику». Но все равно сразу было видно, что он никакой не свойский, а настоящий городской янки с загребущими потными лапами. И слово «шериф» он выговаривал полностью, а не «шерф», как местные. Попытался, да не вышло. Так вот, шериф Пиглер, оказывается, ему сказал, что в этом доме может найтись пара свободных коек. Он с удовольствием заплатил бы за ночлег сколько скажут — ведь они, в конце концов, на государственной службе. А альтернатива — сами понимаете (агент просиял улыбкой и комически скривился под рокотание грома): остаться под открытым небом и бесславно утонуть.
Вот почему Рут поднялась ни свет ни заря и первой поспешила к завтраку. Надо было уносить ноги, пока Эберкорн не привязался с новыми расспросами. Деревья мирно застыли, утро благоухало ароматами ночного дождя. Из холодных атлантических вод высунулось золотистое триумфальное солнце, растекавшееся медом по жестким стволам сосен. Рут шла очень медленно, вдыхая воздух полной грудью, но все равно оказалась у себя в студии почти на полтора часа раньше обычного, в самом начале восьмого. Возясь с закрутившейся вокруг каретки страницей, она думала только об одном: покажется ли он в обеденный час? Если да, то как ей себя вести и что из всего этого выйдет? Она представила своего япончика в постели, потом себя в Японии, стране многоэтажных офисов, тесных улочек и крошечных ножек. Потом, чтобы скоротать время, Рут углубилась в работу.
