Детство в девяностых (СИ) - Стилл Оливия (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Прозвенел звонок. Учительница стала собирать тетради. От отчаяния у Даши на ресницах повисли слёзы.
«Я же готовилась… Я же занималась…» — угнетённо думала она все последующие уроки, и ей было очень плохо. Она ругала себя и не понимала, отчего это с ней произошло.
После школы Даше, как обычно, пришлось идти в художественный кружок. Но в художественном кружке она не смогла нормально нарисовать натюрморт, а только размазала акварель по бумаге, и было совершенно непонятно, где там кувшин, а где лимон. Преподавательница объясняла ей что-то про световые блики, но она не понимала, и ей было досадно на себя, и хотелось плакать. Дашу заставили переделывать натюрморт. Все остальные дети в группе уже рисовали другую композицию, а Даша всё возилась с этим несчастным лимоном и кувшином, но проку от этого никакого не было.
До музыкальной школы она в тот вечер просто не доехала. В автобусе перед ней сидела какая-то тётка в красном берете. И вдруг этот берет стал расти, расти, пухнуть, как дрожжевое тесто, заполняя собой всё пространство, он залеплял Даше глаза, нос, лез в рот, горячий и шерстяной. Было нечем дышать, сильно мутило, и кружилась голова. Она закрыла глаза. Цифры, скобки, иксы и игреки, кувшины и лимоны запестрили, завертелись перед ней каким-то бредовым калейдоскопом.
— Девочка! — кто-то теребил её за плечо, — Вставай, конечная остановка, автобус идёт в парк…
Даша с трудом разлепила воспалённые глаза. Перед ней стояла кондукторша. Ничего не соображая, Даша опять закрыла глаза и отключилась.
Очнулась она уже дома, у себя в постели. Рядом сидел папа, накладывал ей на лоб мокрую повязку. И, увидев его, Даша вдруг заплакала.
— Пап… — прохрипела она, — Я контрольную завалила… У меня, наверное, будет двойка…
— Ну и фиг с ней, с этой контрольной, — сказал папа, — Ты как себя чувствуешь? Может, яблочко хочешь? Или сырок в шоколаде?
Даша отрицательно помотала головой.
— Давай я тебе, всё-таки, яблочек куплю, — папа поднялся со стула.
— Не надо, пап, они же дорогие…
— Да ну брось ты. Не дороже денег, как говорится.
Папа ушёл за яблоками. Даша была изумлена: сколько раз она, бывало, просила родителей купить не то, что дорогих, дефицитных яблок, а просто конфет к чаю! И всегда, неизменно получала в ответ: «У нас на это нет денег». То же самое говорила и баба Зоя:
— Даже и не рассчитывай.
Но вот теперь, когда папа, вернувшись, протянул ей лощёное, как на картинке, зелёное яблоко — Даша вяло откусила кусочек и больше не стала.
— Зря ты, пап, их купил… Мама с бабушкой тебя заругают…
— Ну и что… — пробормотал папа и вдруг, сняв очки, резко отвернулся в сторону, — А давай я тебе магнитофон тут поставлю… А? Музыку будешь слушать…
Он вскочил и через полминуты уже устанавливал у Дашиного изголовья магнитофон. Включил радио. Затрещали, забурчали помехи. Он вытащил антенну. Помехи нехотя перестали, уступив место тихой, грустной и какой-то очень жалостливой старой мелодии:
На трибунах становится тише,
Тает быстрое время чудес.
До свиданья, наш ласковый Миша,
Возвращайся в свой сказочный лес…
— Какая грустная песня… — сказала Даша, чувствуя, как непрошенная слеза стекает у неё по виску, — Откуда она?
— А это песня, что звучала на закрытии Олимпиады-80, - отвечал папа, — Песня действительно грустная… Под неё запустили в небо на прощание на воздушных шариках мишку — символ тех олимпийских игр… И тогда у мишки, медленно уплывающего в небо, из глаз покатилась слеза… Весь стадион, все трибуны плакали навзрыд… Я тогда уже совсем взрослый был — и то плакал…
— А что потом случилось с тем мишкой? Он так и улетел в небо навсегда? — спросила Даша.
— Нет, дочь, навсегда не улетел. Полетал-полетал там какое-то время. Шарики потом лопнули, сдулись один за другим. И упал наш мишка за землю. На Воробьёвых горах нашли его…
— А потом?
— А потом его на складе крысы съели…
Даша, не в силах больше сдерживаться, зарыдала в подушку.
— Дочь, ну ты чего?
— Мишку жалко…
Даше было невыносимо, до слёз, жалко этого мишку. Всех-всех жалко. Бедный, бедный олимпийский мишка. Бедный Володька. Бедные папа с мамой.
Мама тоже во время Дашиной болезни стала как-то мягче. Раз вечером, придя с работы и померив дочери температуру, она предложила:
— Может, бросим мы с тобой эту музыкалку? А?
Даша вспыхнула, не веря своим ушам.
— А можно?..
— А что? Чего себя зря мытарить? И так нагрузка в школе у тебя…
Даша серьёзно, задумчиво сдвинула брови. Предложение матери было более чем неожиданно.
— Ну, так как?
— Нет, мам, — наконец, ответила она, — Я не буду бросать. Что же я, зря ходила, что ли? Любое дело надо доводить до конца. Или уж не браться…
— Вот это говорит моя дочка! — не без гордости воскликнула Галина, — Ну хорошо, раз ты так считаешь… Смотри сама…
Глава 32
Лето Даша провела в лагере. И за все три смены родители приехали к ней только два раза.
Скучно и неуютно было Даше в этой казённой обстановке лагеря. С девочками из палаты она так и не подружилась: они все были старше её на год, и выше на целую голову. Поначалу Даша пыталась найти с ними контакт, но на все её поползновения они либо усмехались, либо вообще никак не реагировали.
Особенно неловко было с угощениями. Даша привезла с собой только пакет воздушной кукурузы и изюм в шоколаде, а её соседки по палате были по этой части не в пример богаче. Даша не знала, что в лагере принято делиться гостинцами, но и есть одной в присутствии девочек ей было неудобно, поэтому сладости оставались нетронутыми.
Обстановка в палате оставляла желать лучшего. Когда Даша заходила, все разговоры тут же смолкали, а, выходя, она слышала смешки за своей спиной. Даша старалась реже бывать в палате, и целыми днями пропадала на улице, одиноко слоняясь по территории.
Однажды вечером девочка, кровать которой стояла рядом с кроватью Даши, всё же вызвала её на разговор.
— Почему ты такая замкнутая? — спросила она, — Всё молчишь, будто камень за пазухой держишь.
— Разве я вам мешаю? — с вызовом сказала Даша.
— Да нет, но ведёшь себя как-то странно. Какая-то ты не такая. Пойми, все смеются над тобой! И над твоими шортами — тоже…
По выходным объявлялись родительские дни. К Дашиным соседкам по палате приезжали родители, привозили им огромные мешки конфет и фруктов. После обеда территория лагеря опустевала: родители вели своих чад купаться на речку. Даша садилась на скамейку у лагерных ворот и, ковыряя ботинком дорожный песок, тоскливо смотрела на железнодорожную насыпь, по которой время от времени с грохотом пролетали товарные составы.
«Может быть, на этом поезде они приедут ко мне…» — думала Даша, с надеждой прислушиваясь к отдалённому шуму приближающегося состава.
К Даше на скамейку подсел мальчик из её отряда, Тёма. Странный это был мальчик: ходил всё время один и ни с кем особо не водился. Его соседи по палате с пеной у рта уверяли, что он — лунатик, и божились, что видели, как он бродил среди ночи с закрытыми глазами, держа в одной руке тумбочку, а в другой — гардероб. За это его жестоко стебали, и дали в отряде кличку «Луноход».
Однажды ночью, не выдержав бесконечных издевательств, он взял да и убежал из лагеря. Нашли его только на другой день в лесу. По этому поводу над ним устроили «товарищеский суд», собрав в холле весь отряд. Тёму выставили на всеобщее обозрение, и каждый, кто хотел, читал ему морали, а он стоял с отрешённым видом и как будто никого не слышал.
«Если бы я была на его месте, я бы со стыда сгорела», — думала Даша, с жалостью глядя на него.
Тёму хотели даже отчислить из лагеря, но почему-то не сделали этого.
— Твои родители тоже не приехали? — безучастно спросила его Даша.
— У меня нет родителей.
— Как — нет? — оторопела Даша.
— Так вот. Детдомовский я, — ответил Тёма, — Поэтому и не выгнали меня тогда из лагеря.
