Театр тающих теней. Конец эпохи - Афанасьева Елена (читать книги без регистрации TXT, FB2) 📗

Мать долго и подробно рассказывает, что с ней было, когда они вернулись из Мисхора, а ни Анны, ни Ирочки… День, другой, третий.

– И извольте радоваться! В рваном зипуне и старой шали, на расшатанной бричке с кортиком у горла ездока!

И дальше – что она, мать, за эти дни пережила! Во всем виновата, конечно, Анна, которая не могла сообщить, где она, хотя все вокруг так волновались. Дмитрий Дмитриевич с шофером Никодимом, рискуя собой, ездили в Севастополь к Бронштейну – бывший конюх Павел, ныне глава местного Совета, дал им их же авто, но вернулись ни с чем. Какие муки они все пережили!

Какие муки пережила Анна, не спрашивает отчего-то никто. Рассказывать вслух всё, что случилось с ней, у самой ни сил, ни желания нет. Кажется, близнецу Константиниди здесь гораздо больше рады, чем ей. Ему обрабатывают раны, наливают коньяка из тайных запасов мужа. И его, по счастью, здесь ждут родные.

Возвращаясь из Мисхора, мать с мужем в закрытом авто привезли другого близнеца Константиниди – Антона и их мать Аглаю Сергеевну, снимавших в тех местах дачу. Теперь их в доме для гостей прячут. Даже их конюх Сулим косится в сторону дома для гостей недобро, ему, татарину, не нужно знать, что там гостят греки.

Вывозить тайком друзей с греческой фамилией пришлось потому, что на всем побережье не осталось ни одной греческой семьи – всех, кто не успел уйти, вырезали.

– Татары на своем курултае обвинили греков в связях с большевиками и начали резню, – поясняет Антон. – Пока ехали, насчитали с десяток курящихся еще пожарищ!

– Все живые спешно ушли на север, – рассказывает Аглая Сергеевна. – Если бы вы не спрятали нас, что бы с нами было, и представить себе невозможно!

– Всю семью соседей Савиди вырезали – старика отца, двух его дочерей, зятя и четверых внуков, – добавляет Антон. – И всё за то, что муж второй сестры в июле в Симферополе с Советами работал. Кровь из двери их дома прямо на улицу текла. Подошвы моих ботинок до сих пор красные. – Поднимает ботинок хорошей кожи, впитавшей кровь. Не отмыть.

Каждому из чудом выживших братьев нужно выговориться.

Антон:

– Паника невообразимая: застигнутые врасплох жители бегут в одном белье, спасаясь в подвалах. На улицах форменная война: дерутся на штыках, валяются трупы, течет кровь.

Николай:

– Зачитали приказ «Именем главного комиссара Черноморского флота матроса Василия Роменца». Повели на расстрел. И организаторов татарского восстания. И не уплативших контрибуцию. И участников заговора Севастопольской рады. Секретарь рады Богданов сдавал все стенограммы заседаний большевикам, подлец!

Антон:

– Начался разгром Ялты. Татары знали все греческие семьи, их дома, тайные метки на них ставили. Кого не знали, по соседям искали. Если кто из соседей говорил, что рядом греки, резали без разбора…

Николай:

– «Расстрел виновных в количестве трёхсот восьмидесяти трёх человек». Так и зачитали: «В количестве трёхсот восьмидесяти трёх человек». Больного старика Карказа били кулаками. Синицу кололи штыками. Глумились над всеми. Их расстреляли в упор, и уже мертвых били прикладами и камнями по головам…

– Варфоломеевские ночи…

Муж, как всегда, со своими историческими параллелями.

– Что же Саблин?! – Мать возмущена бездействием очередного командующего Черноморским флотом. – Будь на его месте Колчак…

– Саблин заявил, что долг военного – приносить пользу России при любой власти! – Ненависть в голосе Николая. – Будь на его месте Колчак, флот снес бы Севастополь к чертовой матери, простите, или большевики были бы выметены из него.

Антон говорит о своем побеге, Николай о своем.

Голоса близнецов сливаются в один. Не разобрать, кто из них что говорит. Кто из них с какой стороны бежит. Их рассказы как волны, решившие вдруг катить навстречу друг другу.

– Одного брата спасли от большевиков. Другого – от убийства за необоснованное подозрение в связи с большевиками, – едва слышно произносит Анна.

– Время такое! – отзывается муж.

– Какое «такое»?

Она так хотела скорее вернуться домой! Подальше от места, где расстреливают несогласных с большевиками. И спасти чудом бежавшего Николеньку. А с другой стороны привезли бежавших от тех, кто расстреливает даже за подозрение в связи с большевиками.

И где теперь правда?!

Из дневника Анны

Качели.

К красным – к белым. К немцам – к Антанте.

Смену властей в этот год Анна устает считать.

Мать и муж по-прежнему политикой живо интересуются. А ей не понятно, чем одни других лучше.

Только в дневнике обыденно чередуются записи.

14 февраля 1918

Ирочка перевернулась на животик.

Горничные не смогли купить для мужа папирос. Приехавший из Феодосии конюх Павел рассказал, что табачники братья Стамболи разорились, отчего одного из них парализовало, другой заболел нервным расстройством. Табака теперь нет.

Набоковы вчера были страшно напуганы. Играли в покер с сыновьями и гувернанткой, как в дом ворвался разбойник. Воображаю панику. Но, по счастию, это оказался Осип, слуга Владимира Дмитриевича, который привез им деньги от Евы Любржинской и добрые вести о доме на Большой Морской. И о нашем доме хорошие вести – не реквизирован и цел. Осип привез и пачки писем, в том числе, много для мужа с кафедры, и для матери, и всего одно для меня – от любимой подруги Ирины Тенишевой, с которой у нас ровесницы дочки, моя Оля и ее Ира.

Мать у Юсуповых в Кореизе. Всю императорскую фамилию – вдовствующую императрицу Марию Федоровну с морганатическим супругом Георгием Дмитриевичем Шервашидзе, великих князей с детьми, и их свиты перевезли в имение великого князя Петра Николаевича в Мисхоре Дюльбер. Отпустили только великую княгиню Ирину Александровну, жену Феликса Феликсовича Юсупова. Посещать Дюльбер отчего-то разрешили только их двухлетней дочери Ирочке. Она теперь почтальон. Нянька подводит ее к воротам и ждет снаружи. К пальтишку княжны снизу приметывают письма.

Неужели это заключение? Объяснили всем, что для их безопасности – ялтинские большевики требуют казни всех членов императорской фамилии, а Севастопольский совет, от которого поставлен главный надсмотрщик, ждет распоряжения какого-то Ленина. Мать в ужасе. ДмДм говорит, может, и к лучшему. В Ай-Тодор войдет любой, а Дюльбер Петра Николаевича строил сам архитектор Краснов, и он как крепость – стены прочные, сторожевые башни, выступы. Неужели, всерьез, императорскую фамилию будут атаковать?!

19 марта 1918

Маша кашель. Ирочка – переворачивается на спинку.

Давно не была в свете – ни театра, ни галерей, ни приемов. И в вечернем платье нынче буду бог знает как выглядеть.

Газеты пишут: «От имени I съезда Советов, поименованного Учредительным, провозглашена Социалистическая Республика Тавриды». Что это значит? Благо, все эти власти до нас не доходят. Только названия меняются. В Ялту ездить нельзя, нужен пропуск.

Савва не вернулся к обеду. Все в страшном волнении. Как выяснилось, часовой хотел арестовать Савву, когда тот ловил бабочек, за то, что мальчик, якобы, сигнализировал английским судам. Нонсенс! Сачком, видимо, сигналы подавал. Во время полдника девочек явились в дом, проверять Саввину коллекцию. Муж сумел убедить большевистских солдат в безопасности увлечений племянника. Солдаты даже вернулись после и еще каких-то бабочек Савве принесли, но тот сказал, что не очень ценных. Лучше бы промолчал!

23 марта 1918

За домиком прислуги гнездо. Маша и Оля с палки кормят галдящих птенцов. Утром Антип приносит одного в пасти. Олюшка плачет. Хорошо, Маша не видела. Человеку предан как собака, но всё же он волк.

Горничная Марфуша ездила к родным в Севастополь, рассказала, что в Балаклаве национализация домов и имений дороже «двадцати тыщ». Так и сказала «тыщ». Имение наше много больше 20 тыщ. И что теперь будет?