Планета шампуня - Коупленд Дуглас (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

— Папа… Мама! Садитесь, — захлопотала Джасмин. — Поешьте вот чечевицы. Бобовые успокаивают.

— Правда? Даже не знаю, золотце…— замялся дедушка.

— Как можно в такую минуту думать о своей утробе? — взвилась бабушка.

Дедушка, учуявший уже характерный, с оттенком кошачьей мочи аромат кориандра, при мысли о бесплатной жратве срочно взял себя в руки.

— Может быть, немного погодя, Жас. А сейчас лучше бы по глоточку виски, а?

Оказывается, они потеряли все свои сбережения и (болваны, болваны!) свою долю в ныне рухнувшем фонде взаимного кредита Роджера У. Фридмана «Безнал 2000» с штаб-квартирой в Арлингтоне, Вирджиния.

— О-ох, дедушка. Неужели и это? — простонал я.

— Три раза всё перезакладывали, — рассеянно сообщает бабушка.

— Роджер, — злобно шипит дедушка, — живет себе в Брунее с целым гаремом тринадцатилетних девок. Поди достань его, гада!

— Как-то даже обидно за них, тебе разве нет? — спрашивает Анна-Луиза, и указатели сообщают нам, что до канадской границы осталось всего полпесни.

— Не особенно. Поделом им — пока всего добра не лишились, вели себя как последние жлобы. Это ж надо додуматься — подрядить родную дочь торговать машинками для раздачи кошачьего корма, а самим разъезжать по Пекинам в бизнес-классе! Может, хоть теперь они станут людьми. И если им и правда придется бегать продавать «Китти-крем», я плакать не буду, — Юнец незрелый. Но сами прикиньте: бабушка с дедушкой всем владеют и всех заставляют плясать под свою дудку — денег завались, свободного времени тоже девать некуда. А молодым рассчитывать не на что.

Тут я, впрочем, хочу рассказать заодно об одном эпизоде, который случился за ужином в тот вечер, когда к нам пожаловали бабушка с дедушкой. Дедушка собрался уже было двигать к дому, как вдруг закашлялся — без дураков, в легких грохало, прямо как у туберкулезника, и нам оставалось только сидеть и вежливо дожидаться, когда его отпустит. Наконец приступ вроде бы прошел, и мы встали из-за стола и потопали к двери, как вдруг дедушка грохнул напоследок 1000-килотонным залпом — прямо в сандаловый подсвечник, который Джасмин купила на ярмарке народных промыслов, разом загасив все три свечи. Мы — ничего, дошли себе до входной двери и распрощались с ним и с бабушкой, как положено. А потом, пока Джасмин, бабушка и дедушка шли к почти уже изъятому у них «линкольну-континенталю», Дейзи, Марк и я вернулись в столовую и, не проронив ни слова, посмотрели на подсвечник. Дейзи и Марк стали у свечей, а я взял с камина коробок спичек, вернулся к столу и снова зажег их. Как только свечи как следует разгорелись, мы все трое сдвинули головы и молча вместе их задули, успев точь-в-точь к возвращению Джасмин.

— Чем вы там занимаетесь, крошки мои? — спросила она нас от дверей, но мы ничего ей не сказали, и она ушла в кухню. Такой был момент — о нем другим не расскажешь. Он был наш и только наш. Мы, братья и сестра, инстинктивно почувствовали, что если нам предстоит остаться в потемках, то лучше пусть это будут потемки, которые мы сами себе устроили.

17

Незнакомая новая страна. Для меня сейчас самое то. Канада: мокрые, лакрично-глянцевые дороги, чужое радио, новая еда и тонизирующее действие биосреды. И еще автомобильные пробки — на несколько часов. Посреди густого леса в получасе езды от Глен-Анны мы с Анной-Луизой вылезаем из Комфортмобиля. Мы зеваем во весь рот и жадно поглощаем кислород, как вернувшиеся на землю астронавты, подтягиваемся, подпрыгиваем на месте, чешем в затылке и все пьем, пьем жемчужно-серое небо.

— Мячик покидаем?

— Давай.

Я бросаю Анне-Луизе ее бейсбольную перчатку, и, стоя на гравийной обочине, мы кидаем друг другу мяч, и как только входим в определенный ритм, движения становятся почти механическими, и кажется, даже можешь закрыть глаза, как будто мышцами твоими управляет какая-то научно-фантастическая сила.

Такое перебрасывание мяча — как танец, когда один из партнеров ведет, в данном случае Анна-Луиза, в ее теплой красной жилетке, туристских ботинках и вельветовых штанах: по ее воле вектор нашей игры все сильнее отклоняется от дороги в лес. С каждым пойманным мячом Анна-Луиза уходит под деревья все глубже, и я молча следую за ней, испытывая неодолимый соблазн неведомой генетической тайны, будто подросток, пробующий мастурбировать, не сознавая, что я делаю, но тем не менее продолжая двигаться все дальше в лес, и мяч каким-то чудом пролетает, ни разу не задев их, мимо разделяющих нас осанистых, как швейцары, гемлоков и елей; зеленый подлесок, мягкий мох под ногами поглощают все звуки, кроме стука крови у меня в ушах и шлепков-ударов мяча о наши бейсбольные перчатки.

Звуки шлепков с каждым перелетом мяча все больше сближаются, они все ближе и ближе по мере того, как мы с Анной-Луизой постепенно сходимся, ступая по тихому, тихому-претихому сухому мху. Ближе, ближе. Пока не подходим друг к другу вплотную.

Потом, когда мы, выбравшись из леса на дорогу, слышим хруст гравия под башмаками, мы вдруг замечаем у себя на щеках капли дождя — и это целое событие для нас, для тех, кто живет совсем в другом, засушливом уголке земли.

— Ты хоть понимаешь, Тайлер, — говорит Анна-Луиза, — что все время, пока мы были в лесу, шел дождь, а мы не только не намокли — даже не заметили! Кругом ненастье, а нам все нипочем.

Запрыгнув в Комфортмобиль, мы с Анной-Луизой отряхиваем с себя иголки гемлока — мы все в иголках, с головы до ног.

18

Дождь стоит сплошной стеной. Анна-Луиза расшифровывает дорожную карту, согласно которой до Глен-Анны езды осталось несколько минут — сразу за холмом, у развилки.

После недавнего лесного приключения мы здорово размякли. И кроме того, нам волей-неволей приходится сбавить темп, потому что прямо перед нами оказывается лесовоз, груженный под завязку гигантскими бревнами дугласовой пихты, которые, того и гляди, ткнутся нам в ветровое стекло. На торцах красной краской выведены какие-то обозначения.

— Мужской почерк, — роняет Анна-Луиза. — Как у Джасмин на лбу.

Мне любопытно, что могут означать эти буквы и цифры. В принципе ясно: специальная буквенно-цифровая кодировка для ускоренной компьютерной обработки, когда в Иокагаме будут подсчитывать ожидаемую прибыль — каждое бревно в пересчете на палочки для еды или бумажные полотенца.

— Мама рассказывала мне, — говорит вдруг Анна-Луиза, — что в свое время устроили вертолетную экскурсию, чтобы все желающие могли увидеть последствия извержения вулкана Сент-Хеленс [9]. И вот пролетают они над обычными лесными вырубками, а туристы и давай ахать-охать: «Боже, боже, вот ужас-то, такое и в страшном сне не приснится!»

Тут я к слову упоминаю, что читал где-то о вырубке на острове Ванкувер — такой жуткой, варварской, что это место прозвали Черной Дырой, и даже самим лесорубам было тошнехонько от того, каких дел они натворили, и всю эту территорию объявили закрытой зоной.

— О-оо! Моя любимая! — провозглашает Анна-Луиза, заслышав первые рвущиеся из динамиков Комфортмобиля наплывы данс-микса в стиле психоделического возрождения. — Врубай на полную! Сейчас потанцуем!

Лесовоз наконец исчезает — с глаз долой, из сердца вон, — свернув с шоссе на гравийный съезд. Комфортмобиль ревет и пульсирует, как набитая рэйверами тачка, а мы рассекаем канадскую мокрядь, взлетая на крутой холм, — да здравствует свобода движения! Анна-Луиза танцует настолько непринужденно и раскованно, насколько ей позволяют пределы отделанного мягкой матово-черной обивкой салона.

— Фотоаппарат взял? Мы почти на месте, — говорит Анна-Луиза.

— Что-что, а это у меня всегда при себе, — отвечаю я, переключая передачу, — мы уже на гребне холма, и через миг нашему взору откроется долгожданная картина.

Ничего. Просто ничего. Никакой Глен-Анны.

Вернее, Глен-Анна здесь была. Мы опоздали всего на чуть-чуть. Был лес — и нету леса, и слов у меня тоже нет. Нет таких заклинаний, чтобы вернуть деревья назад.