Допплер - Лу Эрленд (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
Бедняга Бонго не узнает меня. Какая вопиющая безответственность — так надраться на глазах у малыша. Ведь я ему вместо мамы, а какой пример подаю? Ужас. Но до чего здорово поорать! И я продолжаю пить, вопить, буянить, а сам думаю, что для Бонго я сейчас, наверно, будто нарастающий шум. Вынести меня в таком состоянии десять минут еще как-то можно, двадцать — уже перебор, это сложнее не в два, а в двадцать два раза, а про тридцать минут и подумать страшно. То же мучение и с децибелами. А теперь вот со мной на пороге нового года. Еще одного года правильности и враждебности, веры, надежды и любви в мире.
Но превыше всего — лес.
ЯНВАРЬ
О январе сказать в общем-то нечего.
Темно, холодно, я жгу костер как заведенный, чтобы удержать тепло.
В начавшемся году я первым практически делом продлеваю молочный договор. Запаковываю увесистый отрубок мяса и оставляю его в том месте, где обычно беру молоко. Оно составляет во многих смыслах фундамент, благодаря которому нелепая конструкция по имени Допплер еще держится. Без молока он, я то есть, ноль, как говорится, без палочки. Но теперь настанут молочные времена. А пока есть обезжиренное молоко, есть и надежда,
Едва проходят праздники, как выпадает много снега, что уменьшает мое недовольство жизнью до небывало низкого уровня. Я забираю свои лыжи из гаража и дни напролет прочесываю на них лес, высматривая, из чего бы сделать тотемный столб. Бонго топает следом, снег ему нравится, несмотря на то что он в нем вязнет.
В одну, можно сказать, прекрасную ночь ломается почти четырехметровый шест, подпиравший крышу. Едва мы улеглись, повалил густой, плотный снег, на улице ноль градусов, палатка на такое, понятно, не рассчитана. Мы с Бонго просыпаемся оттого, что нас облепляет тяжелый брезент, и я долго ползаю в темноте, прежде чем мне удается выбраться. Потом я стряхиваю снег с полотнища, срубаю в перелеске другой шест и заново растягиваю палатку. Отойдя от шока, мы запаливаем костер и сидим себе, болтаем, пока, выговорившись и успокоившись, оба не засыпаем.
Убив на поиски не один день, я нахожу-таки подходящее дерево для тотемного столба. Но нахожу далеко от лагеря. Я срубаю эту махину и десять дней, используя Бонго как тяглового лося, волоку ее до моей палатки. Бонго, бедняга, совсем выбился из сил. Исхудал, потерял несколько килограммов, и по ночам я тихо вылезаю из палатки, встаю на лыжи, спускаюсь вниз и во дворах Маридалена набиваю рюкзак сеном для Бонго. Он ест как прорва. Если считать по-лосиному, ему чуть больше десяти лет, думаю я. Возраст упрямства и пробуждения чувственности, поэтому я часто вызываю его на долгие беседы. Несколько раз они кончались тем, что Бонго в ярости убегал из палатки, но, к счастью, каждый раз возвращался.
В один из рейдов в Маридален я прихватываю на чьем-то дворе пару добротных топоров. Говоря начистоту, один у меня есть, но эти почти совсем новенькие. Солидный инструмент фирмы «Fiskars». Насколько я понимаю, специально для плотничных работ. Один большой, один маленький, невезучий хозяин наверняка получил их на Рождество. Но так уж устроена жизнь. Кто-то дает, кто-то берет. Тем более я же не исключаю, что верну их хозяину, когда вытешу колонну.
В последний день января меня вдруг огорошивает мысль, что вот уже больше месяца как я не перемолвился с человеком ни словечком. И чудесно. Мало ли чего я мог бы наговорить окружающим, а так обошлось. Я — ходячее доказательство тому, что говорить нам в сущности нечего. Так что я собой горд. Это хорошее начало года.
ФЕВРАЛЬ
Весь день я мурлыкаю неизвестно откуда всплывшую песенку. У меня чудесное настроение, я бодро стесываю топором кору с моего тотемного столба. Куски коры разлетаются по всей опушке, где я хлопочу вокруг обдираемого ствола, напевая и насвистывая. Ближе к вечеру в памяти воскресают отрывочные строки из припева, я не задумываясь подхватываю и их тоже, долго пою, пока меня вдруг не прошибает холодный пот от страшного прозрения, что я весь день распеваю песенку из мультика «Бананы в пижамах». Даже лесное затворничсство не уберегло меня от ядовитых стрел детской поп-культуры. Это болезнь, и передается она через слух. Самого непродолжительного соприкосновения с песенной заразой достаточно, чтобы ее вирус безжалостно поразил мозг. Там он месяцами дремлет, человек как ни в чем не бывало наслаждается жизнью, не подозревая о грозящей опасности, и вдруг нежданно-негаданно вирус просыпается и коварно переходит в атаку. Остаток вечера я провожу в беспощадной борьбе с бананами и пижамами. Я из последних сил отгоняю от себя песенку, но она всеми правдами и неправдами находит дорогу назад. Стоит мне на секунду отвлечься от мысли, что петь песенку нельзя, и на тебе — уже бормочу ее. Одержимость в чистом виде. Все вместе вызывает в памяти фильм, виденный тысячу лет назад, где собственная рука героя исполнилась зла и вознамерилась его убить. В конце концов он отрезал ее электропилой. Держа руку-злоумышленницу лояльной рукой и дергая веревку стартера зубами. Как иначе призовешь к порядку собственную руку? Долой ее!
Угольком я набрасываю на столбе контур будущего изображения. Снизу — фундамент на пару метров, он потом уйдет в землю. Следовательно, торчать будет примерно полуметровый цоколь, а на нем покоиться двухметровое яйцо — на самом деле ритмическое, но чтоб это понять, надо было очень близко знать моего отца, а у него таких друзей закадычных, как я уже устал повторять, ни одного нет. Другими словами, задумку мою никто не поймет, и случайный прохожий примет яйцо за обыкновенное. Не беда. На макушке яйца будет сидеть мой отец, подтянув ноги к подбородку и раскинув руки, а на голове у отца помещусь я сам, на велосипеде. Это будет красиво. У меня на голове, в свою очередь, встанет — мордой к городу — Бонго. Он заслужил это тем, что приволок тяжеленное дерево к палатке. Хотя место в композиции было ему гарантировано все равно. Просто за то, что он Бонго. Но коль скоро он в буквальном смысле слова вложил часть себя в транспортировку тотемного столба, то увековечение его в тотеме из возможности превращается в неизбежность.
Два метра основания плюс полметра цоколя плюс два метра яйца плюс четыре метра отца и два меня на велосипеде и сколько-то Бонго. Мы говорим о колонне не менее одиннадцати метров высотой, из них девять над землей. За работу!
Оттого что тотемный столб я делаю первый раз, мне трудно реально оценить, сколько времени на это уйдет. Поначалу я думал: несколько дней, в худшем случае — пара недель, но время идет, срок отодвигается, и теперь я понимаю, что на колонну уйдет и зима, и весна в придачу. На это время самыми надежными моими товарищами становятся топоры из Маридалена. Большой я использую для грубой работы, а маленький — для деликатной доводки. Скоро мне понадобятся стамеска, напильник и, естественно, некоторое количество наждачной бумаги. От Бонго в работе никакого проку. Пока я вкалываю, он как неприкаянный слоняется вокруг. Я пробую объяснить ему, что свою лепту он уже внес. Не будь тебя, я бы никогда не смог притащить дерево в лагерь, говорю я. Ты один из важнейших винтиков этого механизма, и не твоя вина, что ты рожден лосем и не умеешь пользоваться орудиями труда. Тут уж поезд ушел, причем много миллионов лет тому назад. Тогда стадо наших общих предков разделилось, и каждый пошел своим путем. Те, кому предстояло стать моими прародителями, свернули в сторону развития мелкой моторики и использования орудий для труда, твои выбрали другую долю. Вот и вся история. Теперь, когда прошло столько времени, легко упрекать их, говорить, что надо было лучше думать, но в тот момент все было не так очевидно. К тому же вы, лоси, вполне, как я понимаю, хорошо приспособились к своему положению. Мне кажется, дела у вас идут неплохо, несмотря на фальстарт. Но Бонго наплевать на мои объяснения. Ему кажется скучным, что я целый день пилю, строгаю и мне не до него. Поэтому он запрыгивает на тотемный столб и спрыгивает с него с театральным залихвачеством. Или бодает деревья, пытаясь их повалить. Бонго, веди себя прилично, увещеваю я. Что тебе скучно, это понятно, но я должен увековечить память моего отца, терпи. Кстати, если ты захочешь почтить память отца или матери, я не стану тебе мешать. И учти, что экстремальные номера, которые ты тут откалываешь, всегда заканчиваются слезами, а то и чем похуже. Ты хоть представляешь себе, сколько лосей ежегодно тонут в болотах и ломают шеи в расщелинах из-за своей такой вот бесшабашности? Тебе дана одна-единственная жизнь, говорю я. Не знаю, во что вы, лоси, верите, но заруби себе на носу: если матушка успела заморочить тебе голову сказками о том, будто есть жизнь после этой, то лучше сразу об этом забудь. Вранье это. Ты живешь здесь и сейчас, и больше тебя никогда не будет. И геройства в том, чтобы сдохнуть по дурости, тоже нет. Ты об этом помни.
