Вновь, или Спальня моей госпожи - Сейдел Кэтлин Жиль (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Но сегодня случай был, видимо, из ряда вон выходящий. Неужели «Эмми» привлекала его сильнее, чем обнаженные руки Дженни?
5
На следующее утро после церемонии, в пятницу, Дженни чувствовала себя ужасно. Во рту было мерзко, что-то давило на глаза изнутри. Она присела на краешек кровати. Почему бы не проводить такие мероприятия по субботам, чтобы наутро людям не надо было идти на работу? Но она знала ответ — потому что по пятницам гораздо больше народу смотрело телевизор.
Дженни спустилась в кухню. Брайан уже сидел за длинным сосновым столом и заучивал свои реплики — перед ним лежали листки с текстом. Его темные волосы были влажными после душа. На рукавах рубашки — свежие складочки. Похоже, он вполне работоспособен, в отличие от нее.
Переделка кухни длилась уже целую вечность. Дженни тяжело опустилась на стул:
— Сегодня придут рабочие?
— Нет, — ответил Брайан, — еще не подвезли кафель для стенки над раковиной.
Зачем вообще кафель над раковиной? Чем плоха обыкновенная стена? Конечно, кафель легче отмывать, но ведь она практически не готовила, а Брайан никогда ничего не расплескивал.
— Ну тогда я сегодня поработаю дома, — сказала она. — Не пойду в студию. Я совсем без сил.
— А ты не собираешься ни с кем отметить свой успех?
— Вчера наотмечались… И вообще, это моя проблема.
Тому, у кого уже много месяцев не было во рту и капли спиртного, не следовало пить шампанское перед ужином, вино за столом, а потом опять шампанское… Брайан вообще не притронулся к напиткам, и теперь чувствовал себя бодрым, а на рукавах у него красовались свежие складочки…
И у него не было выкидыша три дня назад.
Она с обидой взглянула на него. Брайан встал, чтобы сварить ей кофе.
— Но ведь вчера там не было никого из актеров, — он старался говорить громко, чтобы Дженни расслышала его сквозь шум электрокофемолки. — Они все так рады за тебя. С утра на автоответчике уже масса поздравлений. Наверняка в студии устроят вечеринку в твою честь.
Брайан сварил чудный кофе — крепкий, ароматный. Он всегда вначале выливал воду из чайника, чтобы налить холодную и свежую из-под крана. А кофе варил по-европейски — в стеклянной кофеварке на стальной подставке. Кропотливое занятие.
Дженни уронила голову на стол. Неужели она сегодня ради кого-то должна тащиться в студию? Разве она кому-то задолжала? Она смертельно устала постоянно быть жизнерадостной, веселой попрыгуньей. С какой стати? Когда они с Джорджем, исполнительным продюсером, таскались на эти душераздирающие пресс-конференции с телевизионщиками, вся труппа пребывала в страхе и унынии. И каждый ждал от нее утешения и ободрения. Но сейчас это требовалось ей.
Вчера вечером она получила награду. В какой-то момент ей хотелось выбежать в туалет: ее мутило. Но во время ужина Джордж нервничал. Брайан нервничал, нервничали все. И она почувствовала себя обязанной успокоить каждого… Как будто на всех стульях были таблички вроде: «Сидящий здесь вправе тревожиться. А этому позволено впасть в истерику»… А когда Дженни, наконец, уселась за стол, все стулья были уже заняты, кроме одного, с табличкой «Спокойствие и здравомыслие».
Почему ей подсунули этот проклятый стул? Почему она все время обязана сиять от радости? Быть молодчиной? Ни один человек на свете не ждал подобного, например, от Хлои Спенсер…
Брайан допил кофе. Дженни сделала глоток и резко поставила чашечку на стол. Кофе выплеснулся. Ему это явно не понравится. Стол-то новый, хотя, впрочем, не совсем так. В этом-то и суть. Столу было не менее ста пятидесяти лет, и привезли его из какой-то шведской усадьбы. Он стоил уйму денег, и Брайан все время толковал о том, какая гладкая на ощупь сосновая доска и как они должны быть аккуратны. Но Дженни легко представляла себе, как шведские фермеры, славные ребята, темным утром пробирались по своей кухне ощупью и случайно проливали кофе…
Она машинально передвигала чашку по столу, донышко отпечатывало кружочки на сосновой столешнице. Это бессмысленное занятие успокаивало ее. «Два дня назад я вышла из больницы. Я получила „Эмми“. Думаю, могу позволить себе делать все, что захочется».
Брайан уже спешил через всю кухню с мокрой тряпкой. О, нет-нет! Это в Оклахоме вытирали столы мокрыми тряпками. И безусловно, шведские фермеры. А Брайан в подобных случаях использовал кусок чистейшей ткани, слегка смоченный водой.
…Но, Господи, какая же она сука! Это на нее непохоже. Дженни не хотела испытывать такого раздражения. Он ее партнер, друг… Конечно, все из-за выкидыша.
«Ты же читала про выкидыши. Везде написано, что потом женщина всегда горюет. Да, потому — горе и боль… Почему же у тебя должно быть иначе?»
Потому что горе и боль были из разряда «дамских штучек».
Дженни осталась дома и весь день размышляла о Лидгейте. Инстинкт подсказывал ей, что у того когда-то была серьезная любовная история. Ведь она так пронзительно почувствовала Алека вчера вечером — словно увидела его насквозь. Достаточно было ощутить его тело, прикосновение, движения и даже просто его присутствие — и она уже знала о нем все. И наверняка это подскажет ей многое о его герое.
Но что именно? Вот уже двадцать минут она глядела на пустой экран компьютера.
Вчера он положил руки ей на плечи. Ладони были темнее, чем плечи Дженни. Он весь был медно-загорелый, а она рядом с ним казалась бледной, как зерно миндаля.
А кожа Брайана гораздо светлее кожи Дженни. С какой стати ей разыгрывать трепетную красавицу, если кожа ее друга светлее ее собственной?
Почему сейчас она думает об этом? Ведь ей надо работать над образом Лидгейта! Вчера Алек защищал ее от толпы — что это добавляет к образцу герцога? Ничего. Если бы он увидел, что в толпе толкают Амелию — довольно, кстати, трудно представить, — он просто кликнул бы лакея.
Работа не двигалась… Лидгейт и Амелия на супружеском ложе. Может, зацепка тут? Она отвернулась от компьютера и нашарила блокнот и карандаш. Это не помогло. Ничего не лезло в голову. Лидгейт и Амелия, Алек и Карен. Она все время видела Алека рядом с Хлоей.
Первой ролью Алека был молодой строитель. Обыкновенный образчик мужской красоты — сценарием предусматривалось, чтобы герой только и делал, что демонстрировал мускулы. Но Алек привнес в свою игру нечто от настороженного, молодого и сильного животного. Его персонаж все время к чему-нибудь прикасался, — к спинке стула, строительным материалам… Он был плоть от плоти вещественного мира. В том, что он был вечно полуодет, присутствовал глубокий смысл. Его герой воспринимал мир через собственное тело. Чувствительность присутствовала всегда, и не только в любовных сценах. Просто он так жил. В сценах, ничего общего не имевших с сексом, Алек играл сексуальность. А ведь это была самая первая его роль. А в истории Дерека и Джинджер даже простая усталость его героя отдавала сексуальностью…
Все это озадачивало ее. В распоряжении Дженни, только что удостоившейся «Эмми», был актер, великолепно обыгрывающий самые тончайшие оттенки сексуальных чувств. И она не в состоянии была придумать никакой зацепки для его персонажа…
Все выходные Дженни промучилась этим, и наконец, вечером в воскресенье, сдалась. Она быстренько написала несколько сцен и ввела их в следующую серию. «Что ж, посмотрим, на что окажутся способны Алек и Карен…»
В понедельник она опять работала дома — разрабатывала далеко идущие линии сюжета. Ее заметки никто не должен был видеть, и она не желала рисковать. Даже актерам не полагалось знать, что ожидает их персонажей. До вторника она не появлялась в студии. А включая время в больнице, всего Дженни отсутствовала около недели. Для нее это — почти вечность…
…Она пришла позднее обыкновенного. Было уже семь, рабочий день давно начался. Девушка из гардеробной везла огромную тележку с костюмами на вешалках. Она глядела поверх костюмов, чтобы ни с кем не столкнуться. Увидев Дженни, она остановила тележку.
— Хочу, чтобы вы обратили внимание, — объявила она. — Мы освобождаем место. Судя по всему, скоро Лидгейту понадобятся новые костюмы. Гримеры утверждают, что узнают обо всем первыми, но все равно мы их обставили…
