К Альберте придет любовник - Вандербеке Биргит (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Я позвонила.
Самым ужасным в его ответе было вовсе не быстрое «нет». Хуже всего было пронизывающее ледяное равнодушие, которое в течение последующих двух-трех лет имело достаточно времени, чтобы приобрести осязаемость и убедить меня, что все происходившее между нами, действительно была война. Самая настоящая.
Внезапно я осознала, что понятия не имею, как принимают любовников.
Это была не только стилистическая проблема.
Ее невозможно было разрешить вопросом «Что ты думаешь о Брамсе?»
Подбежав в очередной раз к зеркалу, я заметила, что искусала все губы и обнаружила лишь отдаленное сходство с самой собой.
Я пришла к выводу, что жизнь близка к тому, чтобы вновь поперхнуться, концерт Мендельсона, казалось, продлится вечно, а я так никогда и не смогу избавиться от страха. Дрожа, я доползла до кровати и смотрела, как из-за мокрых от дождя тополей встает луна. Тонкий серпик. Он до странности криво висел над деревьями, будто его неудачно повесили.
На следующий день я по-прежнему не могла разобраться в многозначных отображениях топологических пространств, но все-таки как-то перевела этот текст и была полна надежд на вечер. Удивительно, о скольких разных вещах приходится думать – не считая мытья волос, – если вечером к тебе придет любовник. Нужно стереть пыль, купить цветы и поставить их в вазы, помыть окна, сменить постельное белье, заодно заметив, что белье с изысканными цветами на пастельном фоне не годится, потому что ты уже не юная девушка, а взрослая женщина, что на темно-синем сатиновом белье пятна от сырости, и их невозможно вывести, а значит, нужно покупать новое. Для форелей мне пришлось приобрести сковорду с тефлоновым покрытием – я опасалась, что к моим железным они пристанут, к тому же желе не получилось. Желе никогда не получается, даже если положить вдвое больше желатина, и я злилась сама на себя – это следовало предвидеть.
Но, может быть, еще сильнее злилась я потому, что вот ведь взрослый человек, а опять готова впустить в свою жизнь столь унизительную вещь, как любовь, отлично зная давным-давно, что из этого никогда ничего не получается. Знания не помогали, желе было испорчено, и когда наконец раздался звонок в дверь, волосы еще не высохли, а на ногах были домашние тапочки. Не знаю почему, но когда раздался звонок, я подумала: это еще не на самом деле. На самом деле будет потом, когда-нибудь, а это все только прелюдия, только тренировка перед тем, как случится на самом деле. Не знаю, всегда ли так было, всегда ли люди понимали в жизни так же мало, как теперь, или это пришло к нам в последние годы вместе с виртуальной реальностью.
Я услышала на лестнице знакомые шаги, как во сне, но в какой-то момент я должна была проснуться, и только тогда все начнется по-настоящему. Не слишком приятный сон, он напомнил мне что-то мрачное из детства – порку, что ли, – он напомнил мне, как в детстве, когда меня лупили, мне всегда казалось, что это не взаправду, ведь они ничего против меня не имеют, и если даже эта палка для выбивания ковров не останавливается, они все равно против меня ничего иметь не могут, они же меня любят. Я ведь их ребенок, и значит, все это мне только снится. Неприятный сон, но нужно его пережить, чтобы когда-нибудь наконец проснуться. Иногда, когда в квартире подо мной кричат дети, я желаю им мысленно, пусть им лучше приснится такой сон.
Из-за бороды его лицо стало замкнутым. Рот больше не таил никаких следов мигрени. Разумеется, цветов он не принес, только мокрый зонтик, и я не знала, куда его поставить, потому что у меня самой нет зонтика.
Как нечто само собой разумеющееся, он произнес:
– Вот и я.
Я сказала:
– Н-н-да-а-н.
Целоваться мы оба тем временем научились, но борода мешала.
Лосьон для бритья я узнала сразу.
Потом он сказал:
– Мне надо бы позвонить.
Войдя в комнату, где стоял телефон, произнес:
– Вот, значит, как ты живешь.
– Да, – сказала я, так вот, мол, я и живу, а он сказал:
– Никогда не думал, что Альниньо может перевалить за тридцать, – он сказал это таким мягким голосом, что я сразу поняла, сегодня мне нельзя расслабляться. Надо быть начеку.
Пока он звонил, я поставила разогреваться суп из перепелов и обваляла в муке форели.
Он разговаривал минут пятнадцать, потом пришел ко мне на кухню.
Он сказал:
– Завтра нужно отдать машину в ремонт, а жена уже не может водить, она на последних месяцах беременности.
Я подумала: «Хорошо, что он с этого начал. Лучше уж говорить о беременной жене за столом, чем потом, в постели». Я вспомнила о своей вчерашней клятве, но суп уже разогрелся, и не было никаких причин выставлять человека за дверь только потому, что он заговорил о беременной жене перед супом, когда это гораздо уместнее, чем в постели. Я сказала:
– Прими мои поздравления.
Он сказал:
– Не стоит сразу же проявлять цинизм.
Он выглядел усталым. Он сказал:
– В прошлый раз были преждевременные роды.
И я сказала:
– Мне очень жаль.
Наконец я надела туфли, и мы принялись за еду.
Он сказал:
– Ты ничего в этом не понимаешь.
Я сказала:
– Нет, откуда.
– Ну не надо сразу обижаться, – сказал он. И добавил: – Просто пришло время завести семью.
Я сказала:
– Прошу тебя.
Мне не понравился упавший голос, которым он это сказал. И сама фраза мне не понравилась.
Потом, к счастью, мы заговорили о том, что университетам не хватает денег на финансирование астрономических исследований, и это очень печально, потому что все астрономические исследования в нашей стране тем самым замораживаются и очень быстро перемещаются в другие страны – по крайней мере, это не было чисто личное, мы говорили о состоянии земли и неба, весьма плачевном, непрозрачном, можно сказать, отвратительном, что сводило на нет все усилия по изучению звезд, хотя еще существовали вроде бы два места, где астрономией можно было заниматься: во всех остальных университетах астрофизику давно приходится довольствоваться мелочевкой, чтением лекций, разработкой базовых курсов, к звездам там даже не подойдешь – и я вспомнила, как много лет назад мы, сидя за совсем другим столом, обсуждали повышение цен на городской транспорт, мирное и вооруженное сопротивление властям – вопрос, который давно уже утратил для нас актуальность, – я просто видела перед собой клеенчатую скатерть, пять нарциссов, которые мы с Руди сорвали в парке и принесли с собой, и грустный стол с общим будущим, которого все мы настолько сильно боялись, что были даже готовы к вооруженной борьбе с этим самым будущим.
Каждый играл чужую роль. Причем все – в разных фильмах.
Я услышала, как он говорит: «У меня такое чувство, что большую часть жизни я проведу не с той женщиной и не в той постели».
Я услышала голос, который в гостиничном номере рисовал мне другое будущее, будущее, в котором я шла с двухместной коляской в супермаркет купить по сниженной цене половину свиной туши в расчете на глубокую заморозку, множество пачек макарон, стирального порошка и пастеризованного молока; и вот что еще заставило меня содрогнуться – вскоре после этого разговора мне довелось попробовать скисшее пастеризованное молоко, которое стало отвратительно горьким на вкус; а потом я вспомнила и о третьем варианте будущего, прерванном хирургическим путем, а теперь, значит, у него был четвертый вариант: дом и беременная жена, потому что пришло время заводить семью.
Мое собственное не казалось мне настолько отвратительным.
Я сказала:
– Надеюсь, суп вкусный?
И он ответил:
– Великолепный. Из чего он?
Я сказала:
– Это должен был быть суп из голубей, которые по ошибке оказались перепелами.
И он то ли с ужасом, то ли с восторгом сказал:
– Ничего себе, ты питаешься. У нас каждый день макароны. Макароны с томатным соусом, макароны с брокколи, пирог из макарон. Беременные женщины больше ничего не едят. От всего остального их мутит.
Я сказала:
