Бельэтаж - Бейкер Николсон (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Вот почему я считал честью для себя работать в компании, где все еще пользуются классическим диспенсером для бумажных полотенец. Но иногда, доставая из него несколько полотенец или открывая серый стальной шкаф, набитый канцелярскими принадлежностями – ножницами с черными ручками, сменными блоками для перекидных календарей, магнитными коробочками для скрепок, степлерами, похожими на кобр приспособлениями для вынимания скрепок, бесчисленными коробками шариковых ручек, или получая памятку со списком для распространения, включающим пятьдесят фамилий, я вдруг начинал сомневаться в том, что наша компания может позволить себе такие расходы. Я задумывался о сотрудниках моего отдела, одного из, кажется, шестидесяти пяти отделов корпорации; представлял свою зарплату; прибавлял к ней зарплаты Тины, Эйбелардо, Сью, Дэйва, Джима, Стива и еще десяти-двенадцати коллег, никто из которых сам не делал деньги, а ряды цифр начинали выстраиваться все быстрее, росли наличные, которыми оплачивали каждую секунду нашего пребывания на работе. Нам платили за сорока-, а не тридцатипятичасовую рабочую неделю; только представьте себе, сколько денег компания официально тратит каждый день, чтобы оплатить время, которое тысячи сотрудников проводят за обедом! В определенном настроении мне никак не удавалось переключиться с моих личных впечатлений маленького, но дорогостоящего винтика компании на общие цифры доходов, которые мы каждый квартал видели во внутренних отчетах: трудно поверить, что денежный приход так же велик, как наши расходы. И эти сомнения иногда простираются на все компании города – целую панораму фирм с непомерными расходами, корпоративный пласт с немыслимо высоким уровнем существования, уровнем белых бумажных полотенец, а не сушилок для рук.
Когда я заводил с Дэйвом или Сью разговор о том, каким образом нам или любой другой компании удается оплачивать операционные расходы, мне снисходительно улыбались и отвечали: «Не волнуйся, это нам по карману, уж мне-то можешь поверить». Но собеседники пребывали в таком же неведении, как и я. Только потому, что принято заказывать тысячу визитных карточек в первую же неделю после приема на работу, даже если ты не торговый агент и не сотрудник отдела кадров, и за все время службы раздашь не более тридцати карточек, причем большинство – в первый год, собственным родственникам, а остальные – в тех редких случаях, когда деловая визитка придает беседе сдержанную иронию, и несмотря на то, что визитки не выполняют никакой функции, кроме демонстрации доверия со стороны компании и создания у тебя чувства принадлежности к ней с самого начала, даже если в первые три месяца ты считаешь себя никчемным работником, – так вот, только потому, что подобная роскошь общепринята, а прейскуранты типографий вынуждают делать большие заказы, все это еще не значит, что визитки и тому подобное не обрушат в какой-нибудь момент всю шаткую конструкцию излишних, малопонятных, реликтовых условностей [35]. Мы приходим на работу каждый день, с нами носятся, как с Папой Римским – новый скоросшиватель для каждого задания; дорогостоящие курьерские услуги; талоны на такси; поездки на трехдневные конференции стоимостью полторы тысячи долларов – чтобы держать нас в курсе последних событий в нашей сфере; даже паршивенькие таблицы и памятные записки – перепечатанные, размноженные, разосланные и подшитые в папки; транспаранты и плакаты, придающие самым рядовым собраниям официальность и значительность; каждая мусорная корзина корпорации – более десяти тысяч корзин, которые каждый вечер опорожняют и застилают новыми пакетами; туалеты, где раковин на одну больше, чем может быть занято одновременно, украшены мраморной плиткой, которая сделала бы честь и туалетам Ватикана! К чему мы все причастны? [36]
Но несмотря на периодические приступы гиперщепетильности, отказываться от бумажных полотенец я не собирался. Вот и сейчас я вытащил через ромбовидное окошко пять штук; одно – умыть лицо, еще два – смыть мыло, четвертое – вытереться, а пятое – для забрызганных очков. Каждый раз, когда я вытягивал полотенце за краешек, следующий краешек уже ждал наготове: если не вовремя моргнуть, можно и не заметить, что смотришь на другое полотенце, а между тем это правда! Такое обновление новизны, чем бы оно ни оказалось:
• появлением новой, неотличимой от предыдущей таблетки «Пез» в отверстии пластмассового мини-лифта,
• возникновением в открытой двери самолета, перед прыжком, одного парашютиста за другим,
• выкатывающимся на позицию новым шаром для пинбола – после того, как предыдущий был разыгран,
• прилипшим к ножу над миской с сухим завтраком кружочком банана, который затем будет вытеснен с ножа следующем кружком,
• подъемом еще одной ступеньки эскалатора, –
в то время было и до сих пор остается для меня одним из величайших источников радости, какую только способен предложить рукотворный мир. А поводом для моего личного раздражения служит то, что рестораны быстрого питания, где так много подобных механических обновлений (например, отверстия с пружинами, из которых один за другим выскакивают пенопластовые стаканы), постоянно портят нам все удовольствие от этих обновлений следующими способами: (а) не объясняют персоналу, как важно наполнять черно-хромированные диспенсеры для салфеток так, чтобы салфетки были повернуты, как полагается – не отворотами назад, так что из-за двух салфеток приходится подхватывать сразу шесть или больше, а потом с трудом протаскивать их через хромированное устье, виновато оставляя лишние торчать из контейнера, откуда их уже никто не возьмет из недоверия; (б) разрешают персоналу переполнять диспенсеры, неверно истолковывая их впечатляющую вместимость, так что отворот, за который тянешь, рвется или тащит по столу весь диспенсер на резиновых ножках – и это бесит, потому что такое простое, долговечное, приятное, оригинальное изобретение вполне могло бы пополнить список маленьких радостей посещения ресторанов быстрого питания, но из-за невежества или халатности его достоинствами обычно пренебрегают, в итоге миллионы столовых салфеток выбрасывают неиспользованными. Но я уверен: со временем руководство ресторанов поймет эту ошибку и введет в курс подготовки служащих упражнение, при котором новички будут нараспев повторять: «Отворотами вперед! Отворотами вперед!», и откажется от сушилок в пользу бумажных полотенец со всеми их недостатками – точно так же, как кое-где плавучие соломинки со временем начали делать достаточно тяжелыми, чтобы они не всплывали в газированной жидкости [37].
Я развернул под горячей водой первое из пяти полотенец, слегка смочил его, свернул пополам, вылил сверху полпорции розового мыла, потом развел мыло водой, быстро проведя полотенцем под краном. Затем, низко склонившись над раковиной и зажав под мышкой галстук, я разложил капающий свиток на ладонях и ослеп, уткнувшись лицом в его тепло. Я потер полотенцем щеки. При этом крылья носа я зажимал мизинцами. Умиротворенный, выдохнул в промокшую бумагу:
– О гос-споди. – Похоже, умывание действует подобно акупунктуре: сигналы тепла поступают в мозг от нервных окончаний лица, особенно от век, вытесняют все размышления, отвлекают внимание от любых незаконченных мыслей, вынуждают его беспорядочно прыгать с одного предмета на другой – зачастую обращаться к вопросам, которые остались неразрешенными и теперь возвращаются в увеличенном виде, на фоне зернистой черноты опущенных век.
В данном случае мне представился лопнувший шнурок, каким он был до того, как семь минут назад в кабинете я связал оборванные концы. Вопрос стоял так: как вышло, что шнурки порвались с интервалом в двадцать восемь часов после двух лет непрерывной носки? И я пережил первые ощущения затягивания концов шнурка перед началом завязывания узла: в этом натягивании присутствовал элемент трения. Я сравнил его с важным вторым затягиванием – как правило, более сильным, настоящим рывком, а то и двумя, благодаря которым базовый узел получался крепче. Этот второй рывок направлен в сторону пола, зона трения находится на расстоянии примерно 1/4 длины шнурка – именно там, подумалось мне, и сосредоточен основной износ. Мне казалось, что я делаю успехи. Смывая мыло вторым и третьим полотенцами, я снова попытался увязать мою теорию двойного разрыва с теорией износа шнурков при ходьбе, ведь в последнем случае нагрузка, пусть небольшая, повторяется тысячи раз – например, даже когда мне требуется только дойти от кабинета до туалета, я вынужден сгибать ступню, вместе с ней ботинок, и, следовательно, 30-40 раз оказывать воздействие на шнурок. Я закрыл воду и принялся рассеянно вытирать лицо четвертым полотенцем.
35
Когда увольняешься и освобождаешь стол, труднее всего решить, как поступить с похожей на гробик картонной коробкой, где хранятся 958 еще пахнущих краской визитных карточек. Выбросить нельзя – как и дверная табличка с фамилией, и несколько образцов чеков с зарплатой, визитки свидетельствуют о том, что некогда ты являлся в это здание каждый день и решал сложные, требующие полной самоотдачи проблемы; увы, проблемы, которыми ты когда-то был поглощен, из-за которых засиживался в кабинете допоздна и разговаривал во сне, оказываются пустышками; через две недели после твоего увольнения они сжимаются в инертные пластинки в 1/50 прежнего размера; тебе уже не удается воскресить ощущение того, что поначалу было поставлено на карту, поскольку, похоже, лишь венгерский ритм 5/2 оживленной рабочей недели наполнял каждый волнующий кризис всей его корпоративной сложностью. Но в пограничном состоянии, пока теряет актуальность проблема, за разрешение которой тебе платили, кивок охранника, его книга записи посетителей, поездка на эскалаторе, вещи на столе, вид кабинетов коллег, их лица, особенности офисного туалета – все чудесным образом увеличивается в размерах, и в этом отношении главное и побочное меняются местами.
36
Из этого великолепия и роскоши каждый вечер мы возвращаемся домой, потеем, воюя с комодами, у которых вываливаются ящики, не оборудованные роликами, ставим портфель и пакет из магазина на пол, вытаскиваем из карманов пригоршни мелочи и фантики от «Веламинта», корячимся, чтобы выгрести все ненужные монетки, собранные с миру за день, поскольку нам было лень при каждой сделке точно отсчитывать сумму, роняем теплую мелочь, ключи, чеки и мусор в уже переполненное блюдце, а потом принимаем еще одну характерную позу – контрапост, чтобы достать бумажник, влажная выпуклость которого подсознательно раздражала нас весь день, хотя причину дискомфорта мы выявили только сейчас, бросаем липкую вещицу из кожи и пластика поверх разъезжающейся горки мелочи и чувствуем, как после десяти часов неудачного соседства одной ягодице сразу становится прохладнее. Мы убираем брюки в шкаф, расправляя складки, чтобы не пришлось заново заглаживать их, переворачиваем брюки вниз ремнем, держа за низ штанин, продеваем в треугольник вешалки со специальной картонной трубкой, не дающей брюкам соскользнуть, роняем сквозь треугольное отверстие, зная, что чуть влажная от пота ткань будет сухой и чистой к послезавтрашнему утру, когда брюки снова понадобится надеть. Мы расхаживаем по дому в трусах и в майке, ожидая, когда сварятся ракушки «Рондзони». Разве можно сравнить это неупорядоченное, импровизированное вечернее существование с чистой, благородной, «пендафлексовой» жизнью офиса?
37
Упомяну еще одно важное событие в истории соломинок для питья. Недавно я заметил, а потом припомнил, что замечал это несколько лет назад: бумажная обертка, которая когда-то так легко соскальзывала с пластмассовой соломинки, собираясь в подобие концертино для традиционных фокусов в барах и студенческих общежитиях, теперь вообще не скользит. Обертка прилегает к поверхности соломинки так плотно, что даже соломинка более жесткая, нежели ее бумажная предшественница, иногда гнется от усилий, которые приходится прилагать, снимая обертку старым привычным способом. Усовершенствованный метод раздевания соломинок – одной рукой, наподобие постукивания сигаретой по столу, чтобы спрессовать в гильзе табак, – уже неэффективен: приходится надрывать кончик обертки и двумя руками разрывать ее по шву, как мы делаем, открывая конверты с рекламными буклетами. Но я твердо верю, что и эта ошибка будет исправлена; пройдет время, и мы станем даже ностальгировать о тех годах, когда соломинки никак не разворачивались. В таких мелких нововведениях предвидеть оплошности невозможно, требуется время, чтобы заметить и исправить их. С другой стороны, в некоторых незначительных усовершенствованиях обнаруживаются неожиданные плюсы. Кто из производителей сахара в пакетиках догадался бы, что потребителям придется трясти пакетик, сгоняя его содержимое на дно, чтобы потом без опасений оторвать верхушку? Беззащитность новизны порционной упаковки сгладилась, смягчилась, ей придала смысл жестикулятивная адаптация (вероятно, были заимствованы замирающие колебания руки, которыми гасили спичку, прикурив сигарету); удобство постепенно превратилось в балет, и теперь мне было бы жаль расставаться с шелестом колыхавшихся в воздухе пакетиков, который ранним утром слышен от соседних столиков, хотя сам я пью несладкий кофе. Никто не смог бы предсказать, что обслуга станет полировать поручни эскалатора, стоя неподвижно, студенты найдут способ переворачивать порционные кусочки масла, чтобы они попали куда нужно, продавцы сначала придумают хранить карандаши за ухом, а впоследствии постепенно это делать отвыкнут, и что под дворниками на ветровом стекле окажется очень удобно оставлять рекламные листовки. Такие бесхитростные технические новинки – соломинки, пакетик с сахаром, карандаш, дворник, – украшает безмолвный фольклор поведенческих изобретений, не зарегистрированных, не запатентованных, принятых на вооруженные и доведенных до совершенства без лишних разглагольствований и размышлений.
