Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗

Я машу ей рукой. Она улыбается. Не знаю, почему. Улыбаться должна я. Ведь это я вырвусь отсюда.

========== Патрисия — утро вторника — мы гнием в Месте Прибытий ==========

Гэри приносит мне сваренное вкрутую яйцо.

– Что делаешь сегодня? – спрашивает он.

– Не знаю. Думаю поработать в саду.

Он не одобряет. Я точно знаю: он никогда не одобряет.

– У тебя же нет никакой мигрени, правда? – спрашивает он.

– Полежала, стало полегче, – вру я.

Врать запрещено, но мы все это делаем. Подчиняться общественным нормам запрещено, но требовать, чтобы никто не врал, – это общественная норма. Тут все точно так же, хотя и должно быть совершенно иначе. Среди нас нет вождей и нет ведомых. Иными словами, мы гнием.

– Почему ты не сочиняешь? – спрашивает Гэри.

– Не знаю.

– Все еще злишься на то, что я сказал, когда спрашивал в прошлый раз?

Мы с Гэри все время об этом спорим. Я говорю, что без слушателей моя музыка – ничто. Он отвечает, что я просто жадная и слушатели мне нужны только потому, что они платят. Я реагирую чем-нибудь вроде «И что в этом плохого?» – а он качает головой, как будто я только и жажду наживы.

Какой здесь толк от моей музыки? Гэри говорит, что счастье – в созидании. Что отдать свое творение другим – значит убить его. Я же отвечаю, что что-то создается именно ради того, чтобы им делиться. Он называет меня ребенком – потому что ему пятьдесят два, а мне сорок три, потому что я хочу делиться своими достижениями. А что еще с ними надо делать? А что еще делать?

========== Станци — среда — гробы ==========

Я по ней скучаю. По второй себе. Она осталась внизу, а я поднялась наверх. У нее мои руки, мои губы и нос, у меня – все остальное. Ни одна из нас не видит вертолет Густава по средам.

Ночью я спала. Густава даже не клонит в сон. Он говорит, что бодр как никогда.

– Никаких тревог! – радуется он.

Я думаю о родителях и понимаю, что скучаю. Думаю о недельном запасе готовой еды, который они мне купили, и размышляю, съедят ли они теперь его сами. Или она займет мое место? Сможет ли она?

Я двигаю руками, кусаю губы и тяну себя за нос. Не знаю, что я оставила на заднем дворе Густава, но точно не ее. Она здесь, со мной. Но часть меня все же осталась.

– Я скучаю по дому, – признаюсь я. – Глупо, да?

– Смотря что ты называешь домом, – отвечает Густав.

– Я скучаю по Чайне. Даже по Лансдейл и ее вечному вранью.

– Но ты только вчера улетела.

– Я нужна Чайне.

Повисает тишина.

– Что случилось с Чайной? – спрашивает Густав. – Почему она проглотила саму себя?

– По-моему, это как-то связано с парнем.

– С Айриником Брауном.

– Ага.

– Слушай, это же не секрет. Фотографии же висят в свободном доступе.

Я не смотрела их. Я знаю, что они есть. Я слышала разговоры, но мои уши не желали слушать. Я пыталась делать вид, что все в порядке, точно так же, как родители каждый вечер делают вид, что рано уходят спать.

– Мне снятся гробы, – рассказываю я Густаву. – И иногда Адольф Гитлер.

Он кивает:

– Почему Адольф Гитлер?

– А почему нет? Мне еще сыр снится иногда. Это же не зависит от меня.

– Это да.

– В одном из снов Адольф Гитлер – огромный жук, пожирающий всех остальных жуков. Даже своего вида. А в другом сне вся школа знает, как танцевать вальс, кроме нас.

– Адольф Гитлер наверняка умел вальсировать, – замечает Густав.

– Нет, кроме нас с тобой. Только мы вдвоем не умеем танцевать вальс.

– Ого, так я тебе снюсь?

– Постоянно?

– С гробами?

– Да.

– Мы мертвы?

– Да. И нет. Смотря какой сон. Ты всегда лежишь в красном гробу.

– У Гитлера тоже есть гроб?

– Да, черный.

– Ему подходит, – замечает Густав и спрашивает: – С ним кто-нибудь танцует?

– Нет, вряд ли. Он всегда жук, поедающий других жуков. Хотя однажды он был одет в ледерхозен и шевелил лапками.

– Тебе снятся тревоги? – спрашивает Густав.

– Иногда даже бомбы. Или опасный мужчина из-за куста.

– Он хороший сосед, – замечает Густав.

– Это правда.

– И ты целовала его в обмен на буквы, – продолжает он. – А меня впервые поцеловала только вчера.

Я некоторое время думаю над ответом:

– Не думала, что ты захочешь со мной целоваться.

– Я был занят.

Я хочу потрогать вертолет, показывая, что понимаю, как он был занят и какой он гений, но вертолета нет. Ни корпуса, ни ветрового стекла, ни даже моего кресла. Если думать об этом слишком долго, мне станет страшно, и я сосредотачиваюсь на подоле лабораторного халата. Я верчу в руках толстый край, где сходятся все швы. Засовываю палец в маленькое отверстие, оставленное швейной машиной.

– А еще что-нибудь тебе снится? – спрашивает Густав. – Ну, без гробов?

– Да.

– Хочешь рассказать мне о них?

– Нет.

– Я там есть?

– Там есть Моцарт, – признаюсь я. – А я Станци. И мы счастливы. И все разваливается на части.

– У Моцарта ведь нет гроба? – спрашивает Густав.

Я не объясняю, что фильм «Амадей» – выдумка. Пусть верит, что талант часто остается непризнанным. В этом весь смысл фильма, и Густав имеет право обманываться.

– Откуда у опасного мужчины из-за куста карта? – спрашиваю я.

– Он явно был там раньше.

– Мне кажется, он безобидный. Непохоже, что он правда кладет в лимонад рогипнол. Думаю, он так шутит.

– Он очень веселый, – говорит Густав.

– Никогда за ним не замечала, – отвечаю я.

========== Интервью — среда ==========

Интервью первое. Лансдейл Круз

Мужчина подходит к дому Лансдейл Круз. Семья Круз делает ремонт – вырезает миссис Круз-четвертую из своих жизней, как будто ее там никогда не было. Грузят в фургоны белые диваны. Обеденный стол со стеклянной столешницей. Кошмарного вида лестничный тренажер, который никуда не вел, сколько по нему ни шагай.

– Как ты думаешь, где могут быть пропавшие дети? – спрашивает мужчина у Лансдейл Круз.

Она накручивает волосы на палец:

– Уплыли на лодке. С большим запасом крючков. – Потом улыбается: – Шучу. Они уехали охотиться. С ружьем.

– Они вооружены?

– Нет. Я снова пошутила.

– Так где они?

– Не знаю.

– Нам кажется, что ты знаешь больше, чем говоришь.

– Все мы знаем больше… У меня есть ответы.

– Ну?

– Я составила из них предложения и запомнила.

– И что дальше?

– Дальше голодные ежи едят влажных бобров, а важные бобрихи гадко делают детей в Африке, еж ежихе говорит бежать делать детей быстро.

Мужчина начинает раздражаться.

– Это ответы, – продолжает Лансдейл. – На двадцать один вопрос. Мне продолжать?

Мужчина оборачивается к оператору:

– Это вырежем.

– Что-то не так? – спрашивает Лансдейл. – У меня неправильные ответы?

– Мы спросим у твоих подруг. Кто-то должен знать, что произошло.

– Но ответы верные! – возмущается девочка. – Я точно знаю! Д-Г-Е-Е-В-Б-А-В-Б-Г-Д-Д-В-А-Е-Е-Г-Б-Д-Д-Б! Там точно так!

– Мистер Круз! Можно задать вам несколько вопросов?

Мистер Круз командует грузчиками, снимающими со стены картину. Это не настоящая картина, а просто холст, на который наклеены всякие блестки и куски сверкающей ткани. Мистер Круз не отвечает. Мужчина переспрашивает:

– Вы что-то знаете о двух пропавших детях?

– Что я могу знать о детях? – удивляется мистер Круз. – Я что, похож на человека, который что-нибудь знает о детях?

– Это правда, – вклинивается Лансдейл. – Он здесь почти не бывает. Он с ними незнаком.

– Они же были твоими друзьями? – спрашивает мужчина.

– Да, – с грустным видом отвечает Лансдейл.

– Ты знала, что это они посылали предупреждения о бомбах?

– Нет, это не они.