Пора, мой друг, пора - Аксенов Василий Павлович (лучшие книги .txt) 📗
Дверь в вестибюль долго оставалась открытой, и долго можно было видеть спокойную фигуру физика, сидящего на чемодане и читающего газету.
Вдруг на середине фразы оркестр замолчал. Толпа танцующих прекратила свою работу и выжидательно замерла. В дверях возникло какое-то движение, кто-то вбежал в зал, высоким голосом циркача крикнул: «О-ле, синьоре!» – увидели Марио Чинечетти.
Итальянец, подняв над головой руки, бежал сквозь расступившуюся толпу к эстраде. Глаза девушек сияли. Итальянец был как с картинки, жесткие черные волосы, расчесанные на пробор, полосатый пиджак с большими блестящими пуговицами, ослепительная белая сорочка, черный галстук, серые брючки – маленький, верткий, очень ладный, стопроцентный итальянец бежал сквозь толпу. Приветствовал всех. Сиял. Был полон энергии. Прыгнул на эстраду и подлетел к микрофону.
– Буона сера, грацио, синьорес! – крикнул он и столь же легко и свободно перешел на русский язык: – Дорогие друзья, мы приветствуем вас в нашем ресторане! Здесь вы можете получить изысканные блюда, гордость нашей кухни, котлеты «Деваляй», котлеты «Ле Спутник», а также фирменное блюдо – салат «Бристоль» с анчоусами! Чувствуйте себя как дома, но... – Он подмигнул, скорчил очень странную гримасу и закончил с неожиданно сильным иностранным акцентом: – Но не забывайте, что вы в гостях!
Грянули «черно-голубые», и Марио Чинечетти исполнил перед микрофоном несколько па твиста. «Дорогие друзья», каждый из которых по меньшей мере раз в неделю посещал этот ресторан на протяжении многих лет, замерли с открытыми ртами – такого они еще не видели.
Итальянец обхватил микрофон руками и таинственно зашептал:
– А теперь Марио Чинечетти позабавит вас несколькими песнями из своей интернациональной программы.
Он выпрямился и закричал:
– «Очи черные» так, как их исполняет великий Армстронг, мой друг!
Он запел очень громко и хрипло, подражая своему великому другу. Потом спел твист, потом еще что-то. И все время танцевал вокруг микрофона, он был очень подвижен: сказывались хорошая тренировка и темперамент, свойственный жителям Апеннинского полуострова.
В зале царил неслыханный энтузиазм, девушки благодарили небо, пославшее им Марио Чинечетти.
– Вот это артист! – сказал Олег, улыбаясь.
– Я же говорил – новая волна! – изнемогая, стонал Кянукук.
– Где-то я видел этого певца, – сумрачно произнес Эдуард.
– Не в ростовском ли ДОПРе? – тут же «припомнил» Миша.
– Надо поразузнать о нем. – Эдуард многозначительно кашлянул и пригласил Таню танцевать.
Они «твистовали», стоя друг против друга. Таню смешила мрачная физиономия Эдуарда. Ее все начинало смешить в этот вечер. Марио, прыгающий на эстраде, все ее друзья, публика, провинциальный модерн этого зала, настороженное лицо администратора.
А администратор уже «сделал стойку». Он высмотрел несколько жертв в толпе танцующих, но больше всех его волновала белобрысая парочка молокососов – худенький паренек в яркой штапельной рубашке и его девушка с красными пятнышками на лбу, с натянутой жалкой улыбочкой, причесанная под Бабетту.
«Вшивка, – зло шептал он про себя. – Вот как эти прически называются – „вшивка“.
Одернув пиджак, он строго подошел к этой паре и произнес:
– Прошу вас выйти из зала.
– Почему? – удивился белобрысый.
– За что? – сразу скуксилась «бабетта».
– Подвергаетесь штрафу за извращение рисунка танца, – сказал администратор.
– Разве мы извращаем? – дрожа, спросил паренек.
– Ведь все же извращают, – всхлипнула «бабетта».
– Никто не извращает, кроме вас, – сказал администратор и нажал парню на плечо. – Давай на выход.
Зал «извращал рисунок танца» целиком и полностью. Мало кто обратил внимание на эту сцену: все уже привыкли к проделкам администратора, никогда нельзя было сказать, на кого падет его выбор.
Паренек попытался вырваться. Тогда администратор четким профессиональным движением завернул ему руки за спину и повел к дверям. «Бабетта», плача, поплелась за ними. Администратор шел и наблюдал себя в зеркало, багрового, со сжатыми губами, согнутого семенящего паренька и «бабетту» со вспухшим носом. «Блохастик, – подумал он уже ласково. – Вот ведь попался блохастик».
«Подвергнув штрафу» и выдав квитанцию, он отпустил их в зал. «Бабетта» сразу повеселела, увидев, что у дружка ее хватает денег не только на угощение, но и на штраф.
– Поменьше попкой надо крутить, – отечески сказал ей вслед администратор и тут заметил мужественную борьбу швейцара Изотова с толпой «гопников» разного рода, пытающихся проникнуть в ресторан. Он ринулся к дверям.
– Пусти-ка, Изотов! – крикнул он, приоткрыл дверь и за шиворот втащил внутрь первого «гопника», полного человека в очках и сером свитере.
Человек этот отбивался, пытался показать какое-то удостоверение, но администратор взял его железной рукой за горло, тряхнул...
– Я доцент, вы не смеете! – воскликнул подвыпивший «гопник»...
...завернул ему руку за спину и медленными шагами через весь вестибюль провел доцента в свой кабинет.
– Не в том беда, что вы доцент, а в том, что одеты не по форме, – строго сказал он «гопнику», который наконец понял бессмысленность борьбы и только крутил в толстых пальцах свое синенькое удостоверение. – Штраф придется заплатить, а в ресторан надо являться при галстучке, как положено.
Получив деньги, он добродушно обнял доцента за плечи и вывел его в вестибюль.
– Пропусти его, Изотов, на улицу, – сказал он швейцару.
Из ресторана в этот момент вышла и направилась к лифту артистка в окружении своих трех парней и Митрохина Виктора, по кличке Кянукук, к которому стоит еще присмотреться. Администратор улыбнулся Тане:
– Как время провели?
Таня опешила.
– Спасибо, – пробормотала она испуганно.
– А вы как? – спросил администратора Миша.
– Хлопот полон рот, – снова улыбнувшись Тане, сказал администратор.
Он долго смотрел вслед артистке, наблюдал ее плечи и высокие сильные ноги.
«Мало ли что может быть, – подумал он. – Мало ли что бывает с администраторами».
Ему нравилась его работа, в которой чудилось ему сочетание дипломатической тонкости, тонкого расчета и внезапного оперативного удара. В жизни своей он редко был удовлетворен, порой опускался до совсем незначительного состояния, но здесь, в этом шестиэтажном доме с мягкими коврами, большими окнами, с музыкантами, швейцарами и целым взводом официантов, он понял, что наконец добился своего.
Кянукук в этот вечер чувствовал себя со всеми на равных. В конце концов ведь это он заказывал и за всех расплачивался сам.
«Ладно, что-нибудь придумаем с этими штиблетами за девять тридцать», – думал он.
Он танцевал с Таней в ее номере, лихо отплясывали чарльстон, только звенел графин на столе да хлопали ребятишки. И ребятишки сегодня вели себя с ним по-свойски, конечно, не из-за денег: мало ли они его угощали, денег у них вообще куры не клюют, – просто, видно, поняли, что он тоже не лаптем щи хлебает, разбирается в джазе и танцует здорово, просто стали относиться к нему, как к товарищу по институту, вместе веселились – свой парень Витька Кянукук...
Олег крутил свой транзистор и ловил для Тани и Кянукука один танец за другим. Он сидел на диване, поджав ноги, и смотрел на танцующих. Таня старалась не глядеть на него, на его улыбку, она чувствовала, что сегодня он уже не отступится от нее. Она крутила коленками, с улыбкой смотрела на веселящегося Кянукука, иногда она вся сжималась от страха, но порой ей становилось на все наплевать. «Ну и пусть, – думала она, – кому какое дело, ну и пусть...»
Эдуард и Миша бросили несколько раз кости. Эдуард выиграл рубль пятнадцать. Потом Олег им кивнул и показал глазами на дверь. Они встали и тихо удалились. Миша от дверей сделал Олегу жест, означавший: «Решительнее, Олежка! Кончай с этим пижонством раз и навсегда!»
В коридоре он сказал Эдуарду:
– Вот пижон Олежка. Больше месяца с ней возится. Нашел себе кадр.
