Вернуться домой - Чистов Олег (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
— Скажу, что ни того, ни другого не хватит.
Он недоуменно глянул в мою сторону.
— Уточняю: ни мешков, ни болот…
Господи, это ж надо. Встретились на чужбине два славянина, и опять разговор если не о бабах, то о политике. Что ж мы за народ такой? Нет чтобы, как это принято у французов или немцев, поговорили о погоде, натянули на себя вежливую улыбку и разошлись. Нет, это не про нас! Пока доехали до кладбища, перемыли кости всем, вздернули и завели себя, но пришли к единому знаменателю. Сами виноваты, уши развесили, вот и хлебаем теперь полной ложкой.
Зарулили на парковку такси. Ткнув пальцем в лобовое стекло, югослав сказал:
— Вон цветочный, там всегда хороший выбор, и не напрягайся с языком, девчонки неплохо понимают по-русски.
Я отстегнул ремень и полез в карман за деньгами. Наклонившись, он перехватил мою руку.
— Перестань, не обижай, можно подумать, мой хозяин обеднеет без твоих денег, а я разбогатею, если ты оплатишь. Мы с тобой встретились, поговорили, вспомнили молодость. И мне хорошо. Пусть эта поездка будет моим подарком тебе за наш Дагомыс, одаривший меня прекрасной женой.
— Хорошо, пусть это будет подарком, ловлю тебя на слове. Тогда примешь и мой.
Снял с руки «Полет» и протянул ему.
— Это уж слишком, они дорогие, особенно здесь, на западе.
— Но не дороже нашей памяти, как думаешь?
Он засмеялся.
— Не дороже, я так думаю.
Взял часы, и мы обнялись. Новые клиенты, ожидавшие, когда я освобожу машину, удивленно наблюдали за нами.
Глава 12
«НАМ БУДЕТ ПРИЯТНО…»
Направляясь к цветочному магазину, еще раз сосчитал, сколько могильных плит ждало меня впереди. Получилось — семь. Вошел в магазин, поздоровался. Выбор действительно был отличный. Оглядел все ведерки с этим великолепием. Вот то, что мне нужно. Прожив всю молодость в Сочи, уж в чем-в чем, а в цветах я разбирался неплохо. Алые, явно калиброванные, срезанные не позднее сегодняшнего утра розы стояли в дальнем ряду. Оно и понятно, любой торгаш, неважно, в какой точке планеты он торгует, норовит продать в первую очередь залежалый товар. За эти розы хозяйка была спокойна, поэтому и поставила подальше, да и ценник навесила соответствующий. Опытным глазом она определила, что я сделал свой выбор. Только после этого направилась в мою сторону.
— Чудесные розы, не правда ли?!
— Просто прелесть!
Каждый раз ловлю себя на мысли, как приятно и красиво звучит наш русский язык из уст француженок и итальянок. Это грассирующее мягкое «р-р» просто чудо. И как невольно коробит тебя изнутри, когда ты слышишь свой родной язык в исполнении всех немецкоговорящих наций. Да, язык военных маршей и язык любви — совершенно разные вещи.
Одну за другой вынимаю из ведерка четырнадцать роз и передаю в руки хозяйки. Бутоны крупные, упругие, только-только наклюнувшиеся. День сегодня теплый, солнечный, пока найду нужное захоронение, вся эта прелесть уже распустится и будет выглядеть потрясающе. Ну что тут поделаешь, люблю я розы! Хозяйка отнесла цветы своей помощнице, на специальный столик. Встала рядом, наблюдая, как девушка подравнивает черенки и срезает нижние колючки. Ей явно хотелось о чем-то спросить меня. Когда манипуляции подходили к концу, я сказал: «Упаковывать не надо, только слегка перевяжите, это не букет». «Да, конечно». И она не выдержала, спросила: «У вас так много родственников здесь…» Запнулась, вспоминая и подбирая нужное русское слово. Помогая ей, я закончил фразу: «…упокоилось…»
Она хлопнула ресницами.
— О Господи, какой сложный язык. Но почему нельзя сказать похоронены, лежат?
— Почему нельзя? Сказать можно. Но лежать лучше в кровати дома, а похоронены звучит как-то не красиво, тем более, если эти люди были вам не безразличны. Пройдя свой жизненный путь, человек предается земле, как бы находит наконец-то покой. Там все равны, вот только надгробия разные. Но это уже суета оставшихся на земле.
— Потрясающе сложный, но красивый язык и так богат на… — опять задумалась, подбирая слово.
— Нюансы… — подсказал я.
— О да, правильно. Спасибо!
Она засмеялась.
— Но не смотря на все трудности языка, вы хорошо его освоили.
— Вы явно преувеличиваете, но спасибо! Еще в тридцатые годы магазин открыли мои дед с бабушкой, потом он перешел к моим родителям. Можно сказать, я здесь выросла. Всегда слышала здесь русскую речь, эмигранты из России — наши постоянные клиенты.
Увязать в вежливом, приятном, но ни к чему необязывающем разговоре не хотелось. Надо было как-то выкручиваться. Решил вернуть ее к истоку нашего разговора: шутливо улыбаясь, кивнул на лежащие передо мной цветы.
— Так сколько у меня упокоившихся на этом кладбище?
Хозяйка и молодая помощница заулыбались, понимая мою иронию.
— О, это легко: скорее всего, семь человек.
— Правильно. Семь могильных плит.
— И все, ваши родственники? — удивленно округлив глаза, спросила хозяйка.
— Ну что Вы, нет, конечно. Двадцать лет тому назад я познакомился с очень пожилой парой, они рассказали историю своих семей. Уже тогда они были уверены, что упокоятся на этом кладбище, и просили навестить их. Самое поразительное, что еще тогда, в семидесятые годы, они предполагали, что я могу оказаться в Париже. И вот я здесь. Сейчас иду к ним.
Она растерянно смотрела на меня, беззвучно шевеля губами. Видно, какая-то часть моего рассказа давалась ей с трудом. Но она справилась, задала следующий вопрос:
— Бог мой! Неужели вы думаете, что они все эти двадцать лет могли знать о вас все, находясь там.
Подняла руку к потолку:
— Вы считаете себя обязанным выполнить обещание, данное двадцать лет тому назад, совершенно чужим людям? Ведь никто еще не доказал, что это возможно!
Пришлось возразить:
— Но и никто не смог опровергнуть, доказать, что это невозможно.
Положил на прилавок деньги и шагнул к выходу. Взявшись за ручку, обернулся, помахал рукой:
— Большое спасибо и всего вам хорошего!
Молодая помощница радостно помахала в ответ. Хозяйка медленно подняла руку. Вид у нее был недоверчиво-растерянный. Когда дверь уже закрывалась за мной, до меня долетело начало ее фразы:
— Ох, эти русские…
Как понимаете, начало я перевел без труда, а вот окончание не позволила закрывшаяся дверь. Но даже если бы я услышал все полностью, то вряд ли мои «глубокие» познания во французском помогли бы мне…
…Иду по направлению к храму, его купол почти сливается с голубизной неба. Вокруг зелень, цветы, белеют кресты над надгробиями. Солнышко пригревает уже хорошо. Весело переговариваясь или переругиваясь, под ногами снуют стайки воробьев. Вот одна воробьиха, слегка поработав лапками, а затем поерзав грудкой, нашла себе подходящую ложбинку на дорожке. Крылышками взбила облачко пыли и улеглась, распластавшись, принимать солнечно-пылевые ванны. А ее два ухажера более пестрого окраса прыгают вокруг и активно оскорбляют друг друга. Похоже, дело дойдет до серьезной драки. Приходится делать пару шагов в сторону, чтобы не мешать им жить по своим законам, так похожим на наши. Пернатое племя воспринимает мой маневр как должное. Может быть, я не обращал раньше на них внимания, но почему-то мне кажется, что более самоуверенно-хамоватую пернатую мелочь я больше не встречал нигде — только в Париже.
По дорожке навстречу мне, тяжело опираясь на палку, шел священник. Обычная повседневная черная ряса до пят, на голове — черная шапочка. Седые пряди волос почти до плеч. Аккуратно подстриженная, совершенно седая бородка клинышком. Росточка ниже среднего, в свободной руке — обычный полиэтиленовый пакет. Кого-то он смутно напоминал.
В памяти всплыли фотографии и кадры кинохроники уже теперь таких далеких тридцатых годов. Да, навстречу мне шел почти двойник Всесоюзного старосты — дедушки Калинина.
