Успеть. Поэма о живых душах - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT, .FB2) 📗

— А что, правда — убивали? Ты не рассказывал.

— Не спрашивал, вот и не рассказывал. Могу изложить, если хочешь. Нам ехать полчаса, как раз успею. Тезисами. Или эпизодами. Как в «Звездных войнах». Вот тебе эпизод первый: я после школы, как ты знаешь, поступаю в химучилище, которое потом переименовали в СВВИУХЗ[3], а потом сделали какой-то институт исследовательский на этой базе, сейчас и его нет, ликвидировали. Поступаю, учусь неплохо, меня ставят командиром взвода, и все годы я командиром взвода оставался. Что я понял? Понял, что работать с людьми умею и даже люблю. Кого кнутом, кого пряником, без зверства, но и без фамильярности. Будешь звереть — возненавидят, будешь тряпкой — не добьешься уважения. Главное, чтобы курсант видел — все, что ты с ним делаешь, ты делаешь для его пользы. Если он это видит, он зла на тебя никогда держать не будет. И мне это нравилось. Закончил училище, женился, этот счастливый момент опустим, послали в одну часть, другую, попадаю в третью, там солдат было мало, зато много техники, бензина, запчастей и прочей матчасти. Следствие? Пьянство и воровство. А я советский офицер с понятиями, я начинаю наводить порядок, и это никому не нравится. Ни солдатам, ни начальству.

— Почему? — спросил Галатин, хотя догадался и сам.

Иван его догадку подтвердил:

— Да потому, что каждый что-то с этого воровства имеет! А у нас с Татьяной уже сын и холодная квартира в панельном доме, потому что батареи зимой регулярно отключали. Конкретно мне отключали, холодом воздействовали на меня. Замполит лично приходил и говорил: будешь выпендриваться, заморожу тебя, жену и твоего ребенка! А если этого мало, то не удивляйся, говорит, если твой прохладный труп найдут в болоте. Болота у нас там были вокруг городка.

— Неужели он смог бы?

— Да нет, вряд ли, только пугал, но самое интересное, что он оказался пророком насчет болота, только без его участия и через полгода, летом. Как было: встречаю в городе своих солдат. Они взяли автобус будто бы для дела, был у нас там старый автобус системы «керогаз»[4], помнишь такие?

— Помню.

— Ну вот, и они свернули на этом автобусе к рынку, к пивному ларьку, и спокойно пьют там пиво. В форме, на глазах у всех. Я подхожу, делаю им замечание, требую вернуться в часть. Они меня посылают. Громко и при всей публике. Публика хохочет. Я иду к автобусу, чтобы уехать, они меня хватают, бьют по морде, затаскивают в автобус, везут. Явно не в часть. Один сидит у меня на ногах, другой задом на голове устроился, и обсуждают, в каком болоте меня утопить. Пытаюсь привести контраргументы — бьют. Едем, вдруг останавливаемся, я слышу — поезд идет. Переезд. А за переездом лес и болота, конец фильма. Понимаю, что у меня минуты две. И произношу речь. Если спросишь, о чем — не вспомню. Тема — ради жизни на земле, а что конкретно, вылетело из головы. Но, думаю, не хуже выступал, чем Ленин с броневика в семнадцатом году. Они начали между собой обсуждать: дело уголовное, подсудное, у пивного ларька их видели, как бы чего не вышло. С другой стороны, оставить в живых — он, сука, нас сдаст, все равно трибуналом пахнет. С этими разговорами выходят из автобуса — пиво наружу просится. Я потихоньку встаю, выглядываю — за автобус зашли. И — ноги в руки. Может, пытались догнать, не знаю, не оглядывался. Неофициально подтвердил первое место по кроссу в училище и третье по округу. Пригодилось. Являюсь в часть, пишу заявление, а они возвращаются, идут ко мне, прощения просят. Не держи зла, лейтенант, мы больше так не будем. А я зла на них не держу, Вася, я зло держу на всю эту систему, которая такие вещи допускает и даже поощряет! Подаю заявление, героев отдают под трибунал. Что началось! Ходоки ко мне пошли, как, опять же, к Ленину. Кто только за бедных мальчиков не просил!

— Родственники?

— И родственники. И командир части. И замполит. И гонец из округа приезжал. Родственники просят, а начальство обещает: если дам задний ход, старшего лейтенанта тут же присвоят, если не дам, зашлют меня в Забайкальский военный округ, чтобы застрял там навечно, как Дерсу Узала, а то и самого отдадут под суд за клевету на советскую армию, я же в заявлении не только про один случай написал, оттянулся со всей душой! В Министерство обороны копию послал, думал открыть им глаза. Будто они сами ничего не знали. Знали лучше меня! В общем, я уперся. Результат: трибунал, солдатам дают сроки, начальство остается в белых мундирах, а я весь в дерьме, потому что вижу — сожрать меня хотят абсолютно все. Ладно. Отсылаю жену с ребенком в Саратов, к ее родителям, начинаю компанию по увольнению из славных рядов очень советской армии. Узнаю, что на меня заводят дело по политической статье и за хищения, которые я будто бы совершил. Советуюсь с друзьями, были у меня там из гражданских, в том числе врач, врач советует: ложись в психушку. Я ложусь, обследуюсь, выхожу, меня все равно не увольняют: у нас психи с таким диагнозом больными не считаются. И тут заместитель командира части, мужик хороший, в запас уже увольнялся с майорским званием, выше не поднялся из-за выпивки, встречает меня и говорит: зайди ко мне с бутылочкой, я тебе кое-что посоветую. Захожу, он советует: иди в библиотеку, возьми там сборники нормативных документов по содержанию техпарка твоей химической службы, много интересного узнаешь. Я иду, читаю документы и вижу, что мои машины не под моим присмотром в гараже должны стоять, а содержаться на балансе части, и командир части обязан раз в квартал лично мне отчитываться об их боеспособности. А то ведь как было: в автороте машины ломаются, они снимают запчасти с моих, я же не буду там ночевать все время, а взыскания — на меня! И вот я делаю выписки, иду к командиру части, раскладываю. Читать начальство по лени и малограмотности не любит, пересказываю своими словами. В том числе об отчетах за квартал. Сейчас я тебе, Вася, лирический вопрос задам: чего больше всего не любит власть?

— Непослушания, наверно.

— Молодец, умный. Но непослушание — это ведь что? Это несоблюдение закона и порядка. Правильно?

— Сериал такой есть. Не смотрел, но название встречал. «Закон и порядок». Американский.

— Не знаю, как в Америке, а у нас, Вася, власть ненавидит не тех, кто нарушает закон и порядок, потому что она сама то и дело нарушает закон и порядок, нет, она ненавидит до злобы именно тех, кто закон и порядок знает и соблюдает! Ведь он, гад такой, и ее может к порядку призвать! Да убить его за это мало! И командир части, наверно, от всей души мне смерти желал. Орал как резаный: лейтенант, ты не охренел часом? Ты серьезно хочешь, чтобы я тебе доклады делал? Говорю: ничего я не хочу, инструкция предписывает.

И вышло так, как мне майор и предсказывал: они сами от меня захотели избавиться.

— А почему до этого-то не отпускали? Не хочет человек служить, его дело.

— Армия, Вася, она как злая жена. И не любит, и отпустить не хочет, потому что, если мужик уйдет, получится — она плохая. А плохой она считаться не хочет, вот и держит. И они держали, пока не поняли, что от меня одна головная боль. Отпустили, даже партбилет оставили. Парторг приходил, упрашивал: давай мы тебе задним числом взыскание хоть какое-нибудь напишем, меня же теребить будут — как ты позволил уволиться офицеру, у которого ни одного нарекания? Я говорю: дико извиняюсь, но нет.

— Дорожил партбилетом?

— Принципом дорожил, Вася. А партбилет я тут же засунул в дальний ящик. До сих пор храню, не знаю, зачем. Сувенир из страны, которой не существует. Не соскучился еще?

— Нет.

— Тогда эпизод второй: мирная жизнь. Живем в Саратове с женой и ребенком в полуподвале, работы нет, но тут помог отец, вернее, его друг, взяли меня в одну контору инженером по технике безопасности. Рождается дочь, и тут мне везет, опять-таки друг отца помог, влиятельный человек, дают мне аж трехкомнатную квартиру на нас с женой и двоих детей плюс теща. На первом этаже, дом панельный, край города, но для нас — счастье. Бросаю инженерство, ищу любую работу с хорошей зарплатой, устраиваюсь сварщиком на ТЭЦ. Осваиваю все виды сварки, пашу с утра до ночи, оплата сдельная, мастер участка на меня молится, товарищи от всего сердца презирают.