Объяли меня воды до души моей... - Оэ Кэндзабуро (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Такаки внезапно умолк. Его худое лицо вдруг побагровело и вспухло, а в широко раскрытых глазах проступила кроваво-красная сетка.
— Пошли! — Исана понимал, что о Китовом дереве Такаки рассказал все, что знал, и хотел, чтобы он, по возможности лаконично, выбирая самую суть, снова рассказал свой жуткий сон — суд под Китовым деревом.
Такаки — лицо его стало прежним — повел глазами и молча кивнул. Они вылезли из машины, и «фольксваген», вместо того чтобы остаться неподвижным, начал вдруг раскачиваться, как зверь, потерявший равновесие, и пополз вниз.
Такаки не обратил никакого внимания на падение машины и, шагая вперед под темной крышей вечнозеленых деревьев, сказал:
— Такому человеку, как вы, который хотел услышать о Китовом дереве, а услыхав, не стал приставать с дурацкими объяснениями, вот такому человеку я и хотел все рассказать.
Исана в искреннем тоне юноши уловил задушевность и ответил словами, не имевшими, казалось бы, непосредственного отношения к его рассказу.
— В такие тихие вечера я как бы ощущаю поддержку окружающих меня деревьев и, мне кажется, могу действовать наилучшим образом. Вот почему я думаю, что мне помогают души деревьев...
Теперь Такаки стоял на самой низкой части насыпи и, собираясь спрыгнуть на открытое место за каруселью, внимательно осматривал землю. Он беспокоился не о себе, а об Исана, который сегодня утром упал с велосипеда.
— В такие минуты, даже размышляя о смерти, я думаю: это еще одна радость для человека, — продолжал Исана.
Они очутились в парке и, обойдя карусель, двинулись к выходу, где была автобусная остановка; юноша, чуть задержавшись, поравнялся с Исана.
— Неужели вы решитесь умереть, бросив Дзина на произвол судьбы?
— Ты прав, конечно. Потому-то я и не думаю о смерти как о конкретной программе действий. Нет, это не более чем приятные мечты о том времени, когда придет смерть, о том, чтобы быть к ней готовым. Когда смотришь на могучие стволы и тоненькие веточки огромных деревьев — дзельквы, вяза, которые ты называешь деревищами, — подобные мысли особенно часто приходят в голову. Эти могучие деревья делают бессмысленной границу между жизнью и смертью, тем более зимой, когда кажутся сухими и мертвыми... Я люблю, когда зимой в деревьях замирает всякая жизнь.
— Вы считаете, что деревья впадают в зимнюю спячку? Животные могут погружаться в зимнюю спячку, я знаю даже одного человека, который путем упражнений приучил себя к этому, — сказал Такаки. В интонации, с какой он произнес «человека», явно чувствовалось шутливое желание поместить этого чудака в один из разделов биологического атласа. Исана рассмеялся вместе с юношей, но допытываться, какие упражнения нужны, чтобы научиться впадать в зимнюю спячку, не стал. Перебравшись через запертые ворота и подойдя к остановке автобуса, Такаки, точно вдруг вспомнив о чем-то, предложил:
— Может, сходим еще в наш тайник?
— Нет, я должен вернуться к Дзину. Нельзя надолго оставлять его с чужим человеком, — сказал Исана.
— В ближайшие дни я вас туда отведу, — сказал Такаки и, направившись к оживленному перекрестку, исчез. В одиночестве ожидая автобуса, Исана внезапно подумал: не обидел ли я его своим отказом?
На следующий день Исана с нетерпением ждал, когда придет Такаки. Но от него не было никаких вестей дней пять. Пока Такаки не показывался, подростки, которыми он предводительствовал, слонявшиеся прежде вокруг убежища и вишни, тоже куда-то исчезли. Больной, затаившись на третьем этаже, усиленно лечился, и в жизнь Исана и Дзина вторгалась одна лишь Инаго. Таким образом, явные перемены, происшедшие в жизни Исана и Дзина, и начало новых перемен — все совершалось под влиянием притягательной силы пылающих янтарным блеском глаз девчонки, смеющихся даже в самые серьезные минуты, и ее смуглой кожи. Совсем не стремясь к этому, она завладела сердцем Дзина. Исана всегда думал, будто сознание его ребенка подобно закупоренной консервной банке. Проделав в ней крохотное отверстие, Исана научился как бы с помощью тоненькой трубочки добираться до его сознания. И когда самого Исана не было рядом с Дзином, он оставлял у конца трубочки магнитофон, на ленту которого были записаны птичьи голоса. Исана был убежден, что возможны лишь два этих способа общения с сознанием Дзина. Но сейчас в консервной банке, заключающей сознание ребенка, появилось еще одно отверстие, и туда стало интенсивно вливаться нечто иное...
Сначала Исана считал, что подобная роль девчонке не под силу, но оказалось, что Инаго обладает прирожденным талантом педагога.
Она не только без всякого труда нашла путь к сердцу Дзина, но и безбоязненно пошла на сближение с Исана. Выразив желание спуститься в бункер, она с интересом разглядывала его устройство — это ли был не лучший способ завладеть сердцем Исана. Когда она залезла в бункер, а Исана позволил ей это, сам оставаясь у открытого люка, Инаго почтительно, но голосом, от которого голова шла кругом, задавала ему вопросы. Заглядывая в бункер, чтобы ответить ей, он встретился с горящими в темноте глазами девушки. И испытал стыд, будто залучил в ловушку маленького зверька, и вспыхнувшее огнем желание. Хотя сидевшая в бункере девчонка была наполовину поглощена тьмой, в глубоком вырезе куртки из джинсового материала виднелись не только плечи, но и маленькая грудь, и цилиндрики сосков. Правда, Инаго не придавала этому никакого значения. Все ее внимание было приковано к четырехугольному отверстию в бетонном полу, где была настоящая земля.
— Раньше я думала: как ужасно, если в этом бункере уцелеем лишь мы одни, даже когда сбросят атомную или водородную бомбу и весь Токио будет разрушен. Но оказывается, это такое место, где можно держать ноги в земле, пока снаружи по той же самой земле мечутся люди. Выходит как бы наоборот — мы не останемся в одиночестве. Я не могу как следует выразить это, но...
Прошла неделя, и Такаки сообщил через Инаго, что он хочет встретиться с Исана у лодочной станции, рядом с парком. Такаки, наверное, потому сам не пришел к убежищу, что больной с третьего этажа был против того, чтобы показывать постороннему человеку тайник. Теперь уже без всякого страха поручив Дзина заботам девушки, Исана отправился в условленное место. Широкая река лежала под облачным, пасмурным небом — глядя с лодочной станции на ее сверкающую гладь, изрезанную островками, невозможно было определить, в какую сторону она течет. Такаки сидел спиной к реке, опершись на локти с видом скучающего чудака, явившегося на лодочную станцию после конца сезона, и ждал Исана. На дне воронкообразной впадины, куда они спустились, какой-то подросток, войдя в воду, вытащил из зарослей тростника белую металлическую лодку. Место было удивительное. Заросший тростником островок прямо перед ними и другие островки, расположенные рядом, не позволяли людям, стоявшим на дамбе, увидеть, как Исана и Такаки, грохоча, залезали в лодку, которую удерживал подросток.
Так и не произнеся ни слова, не подняв головы, он оттолкнул лодку, а сам остался стоять в мутной мелкой воде. Бросив последний взгляд на него и на тростник, покрывающий остров, Исана повернулся к Такаки, взявшемуся за весла. Хотя он еще не начал грести, лодка плыла вниз по течению, получив ускорение от толчка.
— Разве ваш больной товарищ не возражал против того, чтобы ты приводил меня в тайник? Удалось его уговорить? — спросил Исана.
— Бой, что ли? Да я думал, он вчера умрет. Вот и решил: пусть возражает, если ему от этого легче, — как ни в чем не бывало, сказал Такаки.
Исана так покраснел, что лицо его, обдуваемое легким речным ветерком, казалось, вспыхнуло. Он даже начал заикаться:
— Думал, вчера умрет? Значит, вы решили подбросить нам с сыном в убежище труп?
— Совершенно верно, — спокойно согласился Такаки. — Нам было бы трудно избавиться от трупа Боя. Даже если бы он умер от столбняка, его раны любому врачу показались бы подозрительными. И он из любопытства или профессионального долга, но обязательно постарался бы заинтересовать этим полицию.
