Прощание славянки - Южный Вадим (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Замполитом полка был только что окончивший военную академию майор Рыскаев. Карьера его была предопределена с рождения. Родители — высокопоставленные партийные чиновники Киргизии. После военного училища «случайно» попал в Германию, а оттуда «сам» поступил в академию, по окончанию которой опять «случайно» попал к себе на родину. Самодовольный и презирающий всех, кто ниже его по должности, он совершенно менялся перед начальством. Было противно смотреть, как он лебезил перед вышестоящим командованием. В общении с подчиненными он главным образом предпочитал слова, обычно не встречающиеся в словарях.
В свободное время я занимался спортом со своими солдатами. В батальоне мне удалось сколотить из них отличную спортивную команду, которая выигрывала все спортивные мероприятия в полку. Не знаю почему, видимо, многое заложено в меня природой и немного достигнуто самовоспитанием, но мне для поддержания себя в форме было достаточно редких непродолжительных занятий. Мне принадлежали рекорды полка по подтягиванию, подъему переворотом и полосе препятствий. На кроссах я был вторым после лейтенанта Хотиловича, члена сборной Среднеазиатского военного округа по легкой атлетике. Он занимался фанатично и регулярно, пробегая ежедневно по десять-двадцать километров. Хотилович никак не мог понять, почему он проигрывает мне на полосе препятствий:
— Андрей, ты же куришь и пьешь, спортом редко занимаешься, почему ты быстрее меня пробегаешь? — с недоумением спрашивал он.
Я пытался ему объяснить, что это разные вещи, бег по ровному месту, и бег с препятствиями, но он меня не понял. Я проходил сквозь препятствия как нож сквозь масло, а он как топор сквозь дерево.
Горбачевская перестройка, шедшая полным ходом, принесла новые веяния и в армию. Однажды замполит полка собрал в клубе всех офицеров и прочитал пламенную речь: «Товарищи офицеры! Порочная практика укрывания неуставных взаимоотношений в среде военнослужащих окончена. Теперь офицеров, вскрывших преступления в среде военнослужащих и случаи „дедовщины“, не будут, как раньше наказывать. Все негодяи и сволочи, которые нарушают воинские уставы и советские законы и по которым тюрьма плачет, должны сидеть в тюрьме». Вышли с собрания все окрыленные. У каждого в практике были случаи, когда с неуставными взаимоотношениями, правами, данными дисциплинарным уставом не справишься.
У меня в роте тогда как раз был один солдат, дембель Кабулдинов, не вылезающий практически с гауптвахты, но не прекращающий извращенных издевательств над молодыми солдатами. Рос он без родителей, воспитывался у бабушки, которой было на него плевать. Вырастила его улица. И вырастила жестоко. Он ненавидел и презирал весь мир и мстил ему в лице тех, кто слабее его, за все унижения и оскорбления, которые испытал сам. Он был полностью сформировавшейся личностью, зверем в человеческом обличии и никакая воспитательная работа не могла его изменить.
Я никогда никому не желал зла. Но по нему тюрьма плакала. Неделю я не вылезал из роты, по несколько раз переговорил с каждым солдатом и добился своего. Люди мне поверили и дали показания. Замполит полка, получив кипу объяснительных от солдат, описывающих перенесенные ими издевательства, построил наш батальон и поклялся партийным билетом, тряся им перед носом стоящих в строю солдат, что этот подонок будет сидеть в тюрьме. А пока он объявил ему десять суток ареста.
Когда же Кабулдинов вышел с гауптвахты, замполит полка тихо и незаметно, не афишируя этого, чтобы не привлечь внимания, вызвал его к себе и лично вручил ему документы об увольнении, благо приказ министра обороны уже вышел. Самые лучшие и порядочные солдаты и сержанты еще служили, когда этого негодяя на машине замполита полка вывезли и проводили до вокзала.
Злой и разочарованный я пришел к парторгу полка. Тот по отечески усадил меня на стул, изображая рубаху парня, и откровенно все рассказал. Что, невзирая на гласность и открытость, по военным округам существуют определенные планы по раскрытым преступлениям и правонарушениям. Что наш округ план на этот год выполнил, и если бы мы провели еще одно преступление, на фоне других округов мы смотрелись бы в худшую сторону по организации политико-воспитательной работы с личным составом. Мне было стыдно смотреть в глаза моим подчиненным, которые поверили мне.
Замполит полка в звании майора, упивающийся своей властью, бывало на построениях части в присутствии подчиненных орал даже на заслуженных комбатов в чине подполковника.
— Ты, дурак! У тебя солдат с синяком, ты не работаешь с людьми!
Насколько я понимаю, если виноват — накажи, но, оскорбляя других, ты в первую очередь оскорбляешь себя и звание офицера.
Однажды, когда у меня был выходной, которые мы получали по мере возможности в лучшем случае раза два-три в месяц, я пошел в казарму. Время было к обеду, солнце припекало, на улице не было ни души. Только возле штаба стояли два офицера, одним из которых был дежурный по части, а другим — замполит полка. Увидев меня, замполит крикнул:
— Эй, лейтенант, ко мне!
Перетерпев пренебрежительное обращение, я четким строевым шагом подошел к замполиту:
— Товарищ гвардии майор, гвардии лейтенант Коренев по вашему приказанию прибыл!
— Где твоя рота, лейтенант? — окинув меня презрительным взглядом, как какое-то насекомое, спросил он.
Неуважения к себе со стороны этого морального и нравственного урода я вынести не мог.
— Не знаю, майор! — ответил я ему таким же тоном и взглядом.
Замполит полка чуть не упал, челюсть у него отвисла, в полку с ним никто так не разговаривал.
— Лейтенантишко! Ты что тут губенками хлопаешь?
— Майоришко! Ты свои губенки прихлопни! Как будешь со мной разговаривать, так и я с тобой буду! — меня трясло от возбуждения, так хотелось заехать ему в рожу.
Видимо он, все прочитал у меня на лице, так как хотя его тоже трясло от ненависти ко мне, он сквозь сжатые зубы процедил, но уже обращаясь ко мне на Вы:
— Товарищ лейтенант! Идите!
— Есть! — я повернулся и в соответствии со строевым уставом сделал три строевых шага, после которых продолжил движение обычным шагом.
На следующий день после утреннего развода замполит полка вызвал к штабу всех политработников полка. Когда все построились, он начал читать нотации, что все политработники — идиоты, только он один здесь в полку умеет и может работать. Видимо после Афганистана у меня с психикой стало не все в порядке, потому что когда он замолк, словно собака, переставшая тявкать, чтобы поискать блох, я снова не выдержал:
— Товарищ гвардии майор, разрешите обратиться! Гвардии лейтенант Коренев!
Он сглупил, потому что разрешил.
— Товарищ гвардии майор! У нас в батальоне даже самый последний чмошный солдат называет вас козлом и балаболом. За то, что вы партийным билетом перед всем батальоном клялись, что Кабулдинов будет сидеть в тюрьме, а сами его первым на дембель отправили! — я закончил фразу и стоял с тупым и преданным выражением лица.
Все политработники части стояли ошарашенные, с трудом сдерживая смех, глядя, как замполит полка густо покраснел.
— А вы, а вы!.. А у вас в роте… боевые листки неправильно оформлены! И вообще! Идите отсюда, и больше на совещания политработников никогда не приходите!
Так я попал на особое положение. Замполит поклялся, что пока он дышит, мне не получить продвижения по службе. На совещания к нему я больше никогда не ходил. Офицеры называли меня комиссаром, на что я не обижался.
Афганистан сыграл с армией какую-то роковую роль. Огромное количество самых лучших офицеров, прошедших Афган, стало увольняться из армии. Не каждый после пройденной войны выдерживал дуристику, что творилась в невоюющих войсках. Причем уволиться по собственному желанию было невозможно, и они уходили по дискредитации. Было обидно смотреть, как из нашей бригады уходит на гражданку старший лейтенант, награжденный орденами Красного Знамени и Красной Звезды, а на него документы стряпают, что он подонок и негодяй! Этот старлей за два года Афгана взял столько караванов с оружием и ракетами, что спас не одну сотню жизней наших пацанов, не один самолет и вертолет, не один танк и бронетранспортер. И вместо того, чтобы использовать для родной страны его огромный боевой опыт, пропущенный им через свою кровь и свое здоровье, через одно тяжелое ранение и две контузии, в характеристике пишут, что он умственно неполноценный, спившийся и деградировавший офицер. Зачастую не выходящий на службу и не отвечающий своим моральным обликом светлому лику строителя коммунизма. Маразм!
