Семья - Федорова Нина Николаевна (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Возможно, профессор был прав, но эти привычки все же замедляли работу. К тому же суеверий и предрассудков у человечества оказывалось огромное количество. Профессор восставал на каждый предрассудок и на каждое суеверие отдельно, изучал его корни, а потом вырывал с корнем. Все это требовало времени.
Пять лет жизни в Китае оказались недостаточными, чтобы собрать и изучить одну сотую часть, китайских суеверий. А тут еще появилось сомнение: что, собственно говоря, нужно назвать суеверием? Этот опасный вопрос грозил подточить самый фундамент уже сделанной работы. Одновременно профессор работал и над Абсолютом, и это было куда проще, чем суеверия. Абсолют был источником жизни. Он был вечен, всезнающ, неизменный, самодовлеющий и духовный. Характеристика Абсолюта легко вставала перед глазами профессора, строилась просто и четко, но у него появлялось смутное чувство, что он знал этот Абсолют прежде, встречал когда-то и где-то, но позабыл. Механизм третьего пункта деятельности профессора, то есть стремление убедить человечество, что на земле можно всем жить мирно, спокойно и счастливо, находился и приводился в действие руками Анны Петровны. Шесть часов ежедневно она посвящала писанию писем (у них «е было денег купить пишущую машинку). Они писала их очень старательно, мелким изящным почерком, а профессор только подписывал. Она же и относила их на почту, так как профессору нельзя было поручить такую ответственную работу. Письма писались всем, кто мог бы влиять на человечество, но преимущественно к молодежи, кому и принадлежит, собственно, будущее. Писали и Муссолини, которого профессор знал когда-то как ничем не замечательного журналиста, писали и Гитлеру, умоляя его переменить взгляды на человечество, писали в Y.M.C.A. [Христианская ассоциация молодых людей] и в организации бойскаутов, лидерам комсомола, отцам пустынникам, подвизающимся на горе Афоне в православных монастырях. Ответы приходили редко. Ни Гитлер, ни Муссолини не откликнулись на призыв профессора Чернова, но молодежь все же воодушевлялась иногда, соглашаясь быть заодно с Абсолютом. Особенно приятно было читать письма скаутов, они были «всегда готовы» на все хорошее. Армия Спасения ответила, что она и так уже делает все, что может.
Большая ценность прежних работ профессора по геологии давала ему возможность обращаться к ученым всего мира. Они обычно ему отвечали. Так, недавно он получил любезное письмо от сэра Давида Парсона. Они встречались когда-то и даже работали вместе в ученых обществах. Теперь же сэр Давид Парсон, продолжая заниматься геологией, сообщал, что, разделяя взгляды профессора, к сожалению, никак не может уделить времени ни на Абсолют, ни на суеверия. Очевидно, он не понял, в какой опасности находилось человечество и что геология могла бы и подождать. Итак, единственным конкретным результатом обращений профессора к человечеству были редко получаемые письма, всегда издалека и с редкой маркой, которая приносила радость детям-коллекционерам, топтавшимся около профессора.
Восемь томов были постоянной темой разговоров профессора. Но о главном затруднении жизни Черновы никогда не говорили: это были деньги. Они совсем не умели зарабатывать. И теперь у них было достаточно только на шесть месяцев самого жалкого, самого голодного существования, а дальше темная и страшная неизвестность подстерегала их. Анна Петровна давно уже не спала по ночам. Она лежала и думала, как ужасно они бедны и как одиноки. Бедны во всем: ни здоровья, ни имущества, ни детей, ни работы, ни поддержки, ни защиты. Совсем ничего. Жизнь угасала в обоих. Под этой энергией и внешней жизнерадостностью уже не было твердого основания. Дорога сужалась. Шла уже все прямо, к одному пункту – к смерти.
За себя она не боялась. Для себя ей ничего не было нужно. Анна Петровна жила для мужа. Он жил для своей воображаемой миссии. Его энтузиазм согревал обоих. Но только если остановиться на мгновение, только спустить это нервное напряжение – и конец. Конец, так как для Анны Петровны не было ни воскресения душ, ни вечной жизни. Она потеряла веру в Бога, потому что не смирилась с жестокостью жизни. Где Он был, когда ее единственный ребенок умирал голодною смертью? Зачем эта смерть была так мучительна? Нет, мы живем под властью слепых механических сил, и поэтому люди должны любить и жалеть друг друга! Но Христа Анна Петровна любила горячей любовью. Ей казалось, что она проникновенно понимала каждое Его слово. Эта готовность страдать за всех, за других! Какою угодно ценой, но спасти человечество! Ее не занимали ни догматы, ни церкви, ни даже самая личность Христа, но только Его Слово, только то, что Он сказал, чему учил. Она чувствовала в себе нечто родственное, теплый отклик на каждое Его слово. И она не могла пройти мимо человеческого страдания, она горела страстью помочь, что-то взять на себя, быть причастной ко всякому человеческому горю. Она отдавала последний грош, делилась последним ломтиком хлеба, обливалась горячими слезами при виде чужой боли. Ее не успокаивали научные объяснения бедности, законы необходимости, принципы экономии, статистики. Пусть ее помощь более чем ничтожна, пусть ее поведение смехотворно, она не могла никогда пройти равнодушно мимо протянутой, дрожащей руки нищего. И теперь, когда она была бессильна, чтоб помогать, когда уже совсем нечего было отдать, она ночью все думала о смерти, о том, что пришло время.
Черновы приехали в Тянцзин, потрясенные тем, что они видели при взятии Пекина. Но атмосфера дома № 11 сразу же согрела их. Как только они вошли в дом, они сделались не только жильцами, но членами Семьи. Их сейчас же пригласили поужинать. Бабушка тонкими ломтиками аккуратно резала хлеб, Мать разливала жиденький чай, и интереснейшая беседа оживляла всех. Беседа шла по-русски, то есть говорили на общие и возвышенные темы, принципиально, никогда не снисходя до того, чтоб заняться вопросами и заботами настоящего дня. Говорил главным образом профессор.
Так, и в данном случае говорилось не о том, что они все беззащитны, больны и стары, что нет денег и, возможно, грозит всем голодная смерть или разные другие ужасы, нет, спорили о том, является ли война неизбежным фактором человеческой жизни, как борьба за существование в природе. И профессор обещал, что в будущем уже не будет войны, а только счастливое существование. Тут Дима прервал профессора:
– Пожалуйста, оставьте еще немного войну, я хочу сражаться.
Миссис Парриш, удивляясь, что ее так надолго оставили одну, решила спуститься вниз. Она была нетверда на ногах и знала это. Увидя в столовой незнакомых, она перешла в другую крайность и, хотя с усилием, вступила в комнату, продвигаясь по прямой линии и с гордо поднятой головой. Черновы и миссис Парриш были взаимно представлены. Разговор перешел на английский язык. С широко раскрытыми глазами внимала миссис Парриш профессору, не все понимая, но очаровываясь. «Если он пьет так, как он говорит…» – думала она и, воспользовавшись паузой, предложила виски-сода, чтоб отпраздновать новоселье. Оказалось, что Черновы совсем не пьют и никогда не пили алкогольных напитков. Миссис Парриш даже рассердилась:
– Никто не пьет в этом доме. – И она ругнулась по-английски.
Мать нахмурилась, Лида хихикнула. Петя встал и сделал шаг по направлению к англичанке. Но профессор, смекнув, мигом спас положение.
– С точки зрения филологической и того, что мы называем морфемой, и ныне модной семантики – наилучшего выражения в бранных словах достигли английские матросы торгового флота. Очевидно, посещая все, даже отдаленнейшие углы света, они изучили их с лингвистической пользой для себя. Главное, что поражает, это необычайная краткость самых сильных их выражений. В присутствии дам, – он сделал общий поклон дамам, – мы не станем углублять тему. Но эта область словесного творчества ждет своего историка и своего поэта.
– Не указывает ли развитие такой поэзии на особо грубые чувства? – спросил Петя, желая все же как-то осадить миссис Парриш.
– О нет, – протестовал профессор, – в японском языке, например, нет совсем бранных слов, а посмотрите на их чувства!
