Шпионы - Фрейн Майкл (читать книги онлайн txt) 📗

Однако мы без слов понимаем и другое: прежде чем вылезать из укрытия, необходимо убедиться, что Барбара Беррилл ушла и не станет свидетелем нашего унижения. Поэтому мы сидим и ждем. Ждем долго, потому что с дальнего конца Тупика доносится ее смех: она потешается над чем-то вместе с братьями Эйвери. Над нами небось.

Тени становятся длиннее. Если я не вернусь домой до восьми часов, мне не миновать жуткого нагоняя. А Киту – порки.

Мы сидим, опустив головы, и прислушиваемся. Легкие торопливые шаги. Мы отрываем глаза от земли. Барбара Беррилл возвращается.

Но это не Барбара. Это мать Кита. На плечи наброшена кофта, руки скрещены на груди; она явно торопится, почти бежит в сторону заходящего солнца. Быстро семенит по дорожке к дому тети Ди, почти сразу выбегает и быстро семенит к углу Тупика. Но к этому моменту мы уже опомнились и тоже домчались до угла… Залитая золотистым светом улица совершенно пуста, до самого почтового ящика в другом конце.

Охота продолжается.

Но теперь мы теряемся в догадках, как и где еще ее искать, ведь все уже испробовано. Бежим к люку, потом к расшатавшейся доске в заборе. Без всякой надежды на успех заглядываем в дома и сады.

Нигде никакого следа. Куда же она подевалась?

Мы опять возбужденно перешептываемся, но тревога и растерянность нарастают. Нам ясно, что час уже поздний, дело идет к ночи. Хочешь не хочешь, а обоим пора идти домой. Я, конечно, уже предвижу, что именно сейчас произойдет. Как только мы подойдем к Тупику, она снова, как ни в чем не бывало, выйдет из дома сестры, будто мы опять оказались в самом начале вечера и все еще впереди.

И действительно, с неотвратимостью ночного кошмара она появляется, но на этот раз в чуть более дальней точке времени и пространства – выходит из дома Хейуардов ровно в том же виде, что и раньше, в той же накинутой на плечи кофте. И кровь опять стынет у меня в жилах от этой непонятной жути.

– Во что вы, золотко мое, все-таки играете? – обращается она к Киту.

Тон у нее спокойный, но голос чуть резче обычного; вдобавок она то и дело нетерпеливо приглаживает волосы, хлопает зачем-то по прикрытому кофтой плечу, и я догадываюсь, что на этот раз она всерьез рассержена на сына.

– Ты ведь прекрасно знаешь правила. Знаешь, когда тебе положено быть дома. Если же вздумаешь вести себя, как малый ребенок, папочка будет обращаться с тобой, как с малым ребенком.

Внешне весь ее гнев направлен на собственные волосы и плечо. Она продолжает приглаживать и хлопать, хлопать и приглаживать, словно бессознательно изображая наказание, которое ждет Кита. Они поворачивают к дому. Ни разу не взглянув на меня.

Напоследок я успеваю заметить, что она трет друг о друга ладони. Скорее всего, приглаживая волосы и хлопая по плечу, она пыталась что-то с них стряхнуть. Теперь же это «что-то», видимо, прилипло к рукам, и счистить его не просто.

И тут меня осеняет. Вещество это вовсе не липкое. Оно противное, грязное.

И еще меня осеняет. Я догадываюсь, куда именно она девалась всякий раз, когда исчезала.

Я вздрагиваю. Крошечные пометы в дневнике – взаправдашние. Наступают безлунные ночи, и все будет куда страшнее, чем мы думали.

5

Все как прежде; и все переменилось. Дома стоят, где стояли, но уже не говорят того, что говорили раньше. Лиственные деревья и кусты, каждую весну одевавшиеся в зеленый наряд, давно выкорчеваны, земля заасфальтирована. А Стивен Уитли сделался стариком – неужто это я? Да, тот низкорослый, лопоухий мальчик, который разинув рот следовал по пятам за своим могущественным другом, свято веря в очередную его таинственную затею, превратился в нынешнего низкорослого лопоухого пенсионера, медленно и опасливо бредущего по следу прежнего Стивена; теперь ему осталось разгадать одну-единственную загадку.

Сквозь вереницу лет старик смотрит на знакомую местность, и ему в голову приходит удивительная мысль: а ведь в те времена все вокруг было новым. Эти дома, переулки, почтовый ящик на углу, торговые ряды на главной улице вряд ли появились на земле задолго до самого Стивена. Весь поселок, наподобие потемкинской деревни, был собран на скорую руку чуть ли не накануне того, как сюда приехало семейство Уитли, но для Стивена он стал старинной, раз и навсегда ему данной родиной.

Железнодорожная сеть росла, и по ветке, пролегшей через выемку позади дома Макафи и дальше по насыпи за домом Хейуардов, по той самой ветке я сегодня сюда и приехал. А тогда, с прицелом на прекрасное будущее, вокруг маленького деревянного полустанка проложили несколько ухабистых дорог; жители окрестных сел, пробавлявшиеся разными случайными строительными подрядами, купили здесь участки земли и на грубый деревенский лад соорудили себе из необожженного кирпича и деревянных балок по дому своей мечты. В выходные на полустанке высадились на денек несколько юных парочек, огляделись… внесли задаток… Потом заказали мебель для трех комнат и посадили саженцы бирючины и черной бузины… Вскоре им понадобилась писчая бумага и тесьма для штор… Расторопные лавочники немедля открыли в новых Торговых рядах магазины со всем необходимым товаром. Автобус еще не пустили, но на месте будущей автобусной остановки был вбит в землю столб. Затем появился объемистый почтовый ящик, чтобы жители нового поселка опускали туда письма тем, кто остался на бывшей родине. Взялись и за грязные грунтовые дороги: провели дренажные работы, залили полотно гудроном и насыпали слои гравия. Теперь жены, отправляясь за покупками, могли спокойно брать с собой детей в колясках на высоких рессорах, не опасаясь разбудить малышей на первом же ухабе, а мужья могли ходить по утрам на станцию и вечером обратно домой, не замочив ног и не запачкав хороших башмаков. Живая зеленая изгородь, которая росла вместе со Стивеном и была едва ли старше его брата Джеффа, смягчала зрелище развороченной земли и голых кирпичных стен на строительных участках.

И сегодня, глядя на это словно бы невесть откуда взявшееся поселение, я вот о чем размышляю: а ведь выросло оно не в глухой пустыне. Приходилось акр за акром расчищать для него пространство в давно обжитом уголке. Выкраивать участки, урезая мелких фермеров, поставлявших в город овощи, урезая яблоневые и вишневые сады, луга, на которых от века пасли лошадей. На месте приземистых деревянных домишек, где ютились сельскохозяйственные рабочие, выросли новые Сорренто и Уиндермеры [3]. Вместо путаницы переулков и дорожек, которыми пахари шли на поля, а возчики ездили на повозках, пролегли прямые, усыпанные гравием улицы.

А за пределами этих упорядоченных улиц, на клочках земли, что еще оставались между новым поселком и прочими, возникавшими вокруг станций на разных железнодорожных ветках, текла прежняя жизнь. И не надо было далеко ходить, чтобы ее увидеть. Дорога на поле для гольфа вела мимо заброшенных карьеров и отвалов, где обитатели домишек брали глину для кирпича на фундаменты и каминные трубы, да известку для раствора, на который клали кирпич. По ту сторону главной улицы, сразу за магазинами, и располагался «Рай» – беспорядочное скопление мелких грязных участков; наши соседи ходили туда, чтобы сверх военного пайка купить к Рождеству яиц или петуха. Тот «Рай» теперь превратился в «Рай-комплекс» с дорогими верховыми лошадьми и всем необходимым для охоты и прочих подобных развлечений. К комплексу ведет частная, прекрасно вымощенная подъездная дорога. А тогда в дождливую погоду дорогу так развозило, что ноги, бывало, не вытащишь. Со строны нашего Тупика вдоль главной улицы шел еще один переулок; его замостили и превратили в Аллею. Раньше, если пройти весь Тупик и, не сворачивая налево к магазинам, посмотреть направо, то было видно продолжение Аллеи: она выныривала, как ручей из водоотводной трубы. В нескольких ярдах от угла новенькая, засыпанная гравием дорога исчезала, переходя в старый грязный проулок, тянувшийся терпеливо, но из последних сил. Пользоваться им к тому времени уже перестали, и его почти поглотил разросшийся на обочинах подлесок. Мощеная дорога обрывалась, потому что она уже никуда не вела: дальше домов не было. Наш поселок тут кончался, границей ему служила железнодорожная насыпь.