Демократия (сборник) - Видал Гор (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Хлопчатобумажное платье, которое было на ней, промокло от воды из бассейна и холодило кожу.
Всю ночь она чувствовала запах хлорки.
В Маниле она не выходила из «Лира».
На Гуаме, в полусне, она чувствовала, как самолет снижается, видела посадочные огни, слышала голоса американской наземной команды. Пилот прошел в комнату операторов и принес термос с кофе и газету. «Там, где начинается день Америки», — было написано на орле изображенного в ней флага.
В Кваджалейне она могла видеть с воздуха ракетные установки; на земле ей сказали, что у нее нет разрешения на выход из самолета.
В Джонстоне ей удалось выйти, и она прошла одна до конца длинной посадочной полосы, до места, где асфальт встречался с лагуной. Джек Ловетт провел в Джонстоне три недели. В 1952-м. В ожидании погоды. Тот запуск назывался «Чудо женщина — 2». Она помнила это. Она даже помнила, как он сказал ей, что был в Маниле, и сувенир, который он ей привез. Филиппинскую блузу. Накрахмаленные белые кружева. В первое лето своего замужества за Гарри Виктором она нашла ее в ящике и надела, когда они были в Рехоботе. Накрахмаленное белое кружево на обнаженной коже возбуждало их обоих, и позже Гарри спрашивал, отчего она больше никогда этой блузки не надевает.
Манильский сувенир.
Купленный в Джонстоне у знакомого летчика, прилетевшего из Кларка.
Она теперь знала.
Она сняла сандалии и побродила в лагуне, брызгая теплую воду себе в лицо, смочила свой пестрый платок, затем повернулась и пошла назад к «Лиру». Пока пилот говорил с механиками о малом контуре, который, по его мнению, барахлил, Инез открыла мешок для трупов. Она собиралась вложить намоченный пестрый платок в руку Джека Ловетта, но, когда увидела, что тело уже задеревенело, снова застегнула молнию. Платок она оставила внутри. Сувенир из Джонстона. Ей пришло в голову, что его стоило бы похоронить в Джонстоне, но никто в Джонстоне не знал о теле на борту «Лира», к тому же уже существовала договоренность между мистером Соэбадио и полковником из Шофилда, и она полетела дальше и сделала это в Шофилде.
И это было хорошо.
В Джонстоне было бы правильнее, но и в Шофилде было хорошо.
Особенно после того, как она выбрала другую сторону.
Сторону рядом с джакарандой.
Первое место, которое ей предложил полковник, было слишком близко к ограде. К ограде, которая скрывала могилы казненных солдат. Их было семь. В знак того, что они умерли в бесчестье, их могилы были развернуты от флага, за оградой. Она знала об ограде, так как ей ее показал Джек Ловетт вскоре после того, как они встретились. Они еще поспорили из-за этого. Она посчитала это жестоким и странным — клеймить позором мертвых. Раз и навсегда. Он же не считал это жестоким или странным, а просто бессмысленным. По его мнению, просто сентиментально придавать значение тому, по какую сторону ограды тебя похоронят.
Она точно помнила, что он тогда сказал.
Все равно восходит солнце, и все равно ты его не видишь, сказал он.
И все же.
Пусть это не имеет значения, но она не хотела, чтобы его похоронили где-нибудь у ограды, и полковник сразу пошел ей навстречу.
Так что все устроилось.
Все было хорошо.
В тот же вечер она купила билет на пассажирский самолет до Сингапура и сразу же пересела на рейс до Куала-Лумпура.
Она никому не позвонила.
После обеда мы сидели на веранде бунгало, которое Инез снимала в Куала-Лумпуре, и она мне все это рассказала. Шел первый день моего пребывания там. После полудня в клинике она все время говорила о Гарри Викторе и о Союзе демократических учреждений, а когда за обедом я спросила, где Джек Ловетт, она сказала только, что его нет в Куала-Лумпуре. После обеда мы молча сидели на веранде, а затем она начала свой рассказ с короткой фразы.
«В августе что-то случилось», — сказала она.
Где-то между Гуамом и Кваджалейном она спросила, не хочу ли я чаю, и вынесла на веранду щербатый чайник для заварки, картинка на котором говорила о возрасте бунгало: бульдог с сигарой в пасти, а по его бокам — две прелестные девушки, под одной надпись «Лиллибет». под другой — «Маргарет Роуз». Инез была босая. Ее волосы были зачесаны назад, на лице — ни следа косметики. Пока она рассказывала, один раз внезапно пошел сильный дождь, на время занавесивший террасу стеклянной пеленой, а после дождя вокруг лампы роились термиты и падали в наши чайные чашки, но Инез не замечала термитов, как она не заметила дождя или картинки на чайнике. После того как она кончила говорить, мы какое-то время сидели молча, а затем Инез налила мне другую чашку чая, выбросив термитов ногтем. «Что вы об этом думаете?» — спросила она.
Я ничего не ответила.
Инез пристально посмотрела на меня.
Я думала об этом точно то же, что, наверное, думала об этом Инез, но это к делу не относилось. Я думала, что в ту ночь, когда она везла тело Джека Ловетта из Джакарты в Шофилд, по всему Тихоокеанскому региону уничтожались бумаги, но это к делу не относилось. Мы сидели в болотистом лесу на краю Азии, в городе, который практически не существовал еще век назад, а сейчас существовал лишь как обломок территориальных притязаний, и женщина, когда-то думавшая о жизни в Белом доме, выбрасывала термитов из своей чайной чашки и рассказывала мне о посадках на нескольких коралловых атоллах в семиместном самолете, на борту которого в мешке для трупов находился мужчина.
Американец в мешке для трупов.
Американец, который, как говорилось, делал дело в ситуациях, в которых не предполагалось участия каких-либо американцев.
Что я об этом думаю.
Наконец я пожала плечами.
Инез продолжала смотреть на меня еще некоторое время, а затем сама пожала плечами.
«Как бы там ни было, мы были вместе, — сказала она. — Мы были вместе всю нашу жизнь. Если вас это интересует».
В бунгало зазвонил телефон.
Инез не отреагировала на звонок.
Вместо этого она встала, оперлась на деревянные перила веранды и посмотрела на влажное сплетение лиан и казуарии, окружавших бунгало. Сквозь заросли я могла видеть огни фар редких машин на Ампанг-роуд. Встав, я могла бы увидеть огни отеля «Хилтон» на горе. Телефон перестал звонить до того, как Инез снова заговорила.
«Не то чтобы это имело какое-нибудь значение, — сказала она тогда. — Я имею в виду, что все равно восходит солнце и все равно он его не видит. Это звонил Гарри».
Джек Ловетт ловил омаров в лагуне у Джонстона в 1952-м. Инез намочила свой пестрый платок в лагуне у Джонстона в 1975-м. Джесси и Эдлай играли в Марко Поло в пятидесятиметровом бассейне отеля «Боробудур» в Джакарте в 1969-м. Джек Ловетт умер в пятидесятиметровом бассейне отеля «Боробудур» в Джакарте в 1975-м. В 1952 году Инез и Джек Ловетт бродили по кладбищу у шофилдских казарм. Он показал ей ограду и могилы, развернутые изголовьями от флага. Мертворожденные и итальянские военнопленные, а также казненные солдаты — все это было там, в 1952-м. Даже джакаранда должна была быть там, в 1952-м.
На протяжении пяти дней, которые я провела в Куала-Лумпуре, Инез упоминала подобные «корреспонденции» [147] — ее выражение — неоднократно, как если бы это были послания, предназначенные специально для нее, доказательства некой связи событий, о которой она не подозревала. Казалось, она находила в этих неясных связях нечто необычайное. Принимая во внимание жизнь, за которую главной расплатой была память, думаю, она была права.
К тому времени, как я вернулась в Лос-Анджелес, Джеку Ловетту было отправлена повестка в суд, и клип, где Инез танцевала на «Крыше св. Реджиса», впервые был показан по телевидению. Я совершенно не могу понять, отчего именно этот клип явился единственным и столь часто воспроизводимым телевидением символом жизни, столь исчерпывающе документированной, как жизнь Инез Виктор, однако так оно и было, и через несколько дней в январе 1976 года эта пленка начала собственную жизнь, совершенно независимую от запечатленного на ней довольно несущественного момента. Иногда ее прокручивали всего секунду-другую, обрезав так, что она выглядела обыкновенной фотографией; в другой раз — в полном варианте — она представала разыгранной на экране короткой пьесой, завершающейся драматической развязкой, когда помощник говорил: «Держите два лифта», а Гарри Виктор говорил: «Я просто рядовой гражданин», и Инез произносила: «Чудесно», и оркестр играл «Это ли не романтично».
