Наталья - Минчин Александр (чтение книг .TXT, .FB2) 📗

— Узнаю брата Борю, — смеюсь я.

Он одевается.

— Значит, Санчик, не хочешь с братом поделиться?

— Нет, хочу, но потом. Она тебе понравилась?

— Приятная девочка. То есть дама. А то ж душить сейчас бросишься, если не так назову. Сколько ей лет, она старше тебя?

— Не знаю.

Он смотрит на меня.

— Ну, давай, давай!

Это присказка у нас такая, поговорка.

Он одет. Ведет меня в дешевую столовую, в которой по будним дням питается какая-то швейная фабрика. Мой брат самый экономный человек Советского Союза. Сейчас здесь тишина, суббота. Для меня в столовку ходить — легче харакири со своим животом сделать. Потом не выпихнешь эту еду — ни вперед, ни назад, ни трубой, ни колом.

Беру себе капустный салат, какую-то запеканку и два чая, чтобы согреться. Холодина на улице звериная.

— Чего мясо не берешь? — спрашивает Б., стоя с подносом около меня.

— Разорять тебя не хочу, — говорю я.

— Полезное дело, — соглашается он.

— И так будешь попрекать три дня.

— Не вякай, неблагодарный, а то будешь платить за себя, — говорит Б. — Девушка, два подноса.

Мы садимся за столик в углу, сгружая все набранное. Я беру салфетку и долго тру свою чайную ложку и вилку. Я всегда так делаю, не доверяю их чистоте и мытью. Б. тоже быстро вытирает и начинает есть.

Мы сидим одни в столовой, кругом пустая тишина.

— Б., — говорю я.

— Дай поесть. — Он ест и ест, мне кажется, этому никогда не будет конца.

— Сколько можно жрать? — спрашиваю я уныло, глядя на пустующие тарелки, без запеканки и салата, я всегда быстро кончаю.

— Давай, теперь говори, — он откидывается на спинке стула, взяв стакан какао, он сладкое любит, и удовлетворенно урчит.

— Мне нужна квартира.

— Всем нужна, — улыбается он. — Уже, что ли? Могу ключи дать.

— Б., мне квартира нужна, а не ключи от твоей пустой с железной лежанкой комнаты.

— Будешь много вякать, и их не дам.

— Мне нужна квартира, понимаешь, сегодня, сейчас же. Я серьезно.

— У-у… — оно думает. Мозговое вещество.

— Ты говорил в прошлый раз, что слышал от кого-то, что где-то есть.

Он ставит какао на плоскость.

— Одна из соседок сказала, что сдаст, ее дочь не пользуется. Я как раз для тебя спрашивал.

— Ты серьезно, Б.? Какой ты молодец! А когда можно ее увидеть, мы зайдем к ней??

— Без тысячи вопросов. Я сам ничего не знаю. Сейчас вернемся, зайдем к ней.

Мы возвращаемся по снегу назад, вроде потеплело, и я иду расстегнутый. Мне не верится, что это возможно — сразу, так просто. Я даже стараюсь не думать и не мечтать об этом. Все равно не получится.

— А комната примерно как у меня, — подкалывает Б.

— Ладно, — говорю я, — сейчас не до выборов, королевские времена прошли. Мне кажется, что я на улице вымерзну. Представляешь, каково ей?

— Необыкновенная женщина.

— Б.! — говорю я.

— Хорошо, хорошо, святой предмет трогать не буду.

Мы заходим, спустившись по двум ступенькам, в тусклый коридор. Он стучит в первую дверь слева; открывает женщина, почти старенькая и худенькая.

— Простите, вы говорили, что хотели бы или можете сдать комнату: я ваш сосед, живу в конце коридора. А это для брата, он студент.

— Заходите, — говорит она. — Тетя Нина.

— Борис, — говорит он.

— Саша, — представляюсь я.

— Дочкина комната пустая, она живет у мужа. Это квартира номер два, она прямо напротив вашей, в конце коридора.

Господи, не верю я! Сейчас окажется что-нибудь не так или какие-нибудь препятствия. Я даже стараюсь не думать о Наталье, все равно не получится.

— Можно взглянуть?

— Конечно, — говорит она.

Б. встает, за ним идет она. Я остаюсь сидеть на стуле, не веря происходящему.

— Может, ты все-таки встанешь, — говорит Б., — тебе там жить, не мне.

Как будто речь идет о самом обыкновенном. Эти проклятые квартиры в Москве — днем с огнем не сыщешь. Я их попереснимал достаточно: и на Сретенке, на Вернадского, на Яблочкова.

Все останавливаются перед дверью. На ней написано: № 2.

— Ключи забыла, сейчас я.

Она возвращается и открывает дверь. Сплошная темнота, включает свет. Ставни в окне закрыты. Еще со ставнями, думаю я.

Комната напоминает келью, и мне сразу нравится.

— Просто прекрасно, — говорю я.

Дверь закрывается, и мы опять возвращаемся к ней в комнату. У нее пахнет вареньем.

— Сколько? — по-деловому спрашивает Б. И когда только деловым таким стал, то все меня заставлял.

Но сейчас я все равно ничего не соображаю и смотрю на него. Как на оракула.

— Не знаю, — говорит она, — никогда не сдавала. Ну, рублей двадцать в месяц, — решает она.

— Пятнадцать, — на всякий случай говорит Б.

— Уж ладно, — соглашается она.

Бесподобно! Вот это да! Раз, два и никаких сложностей.

— Тетя Нина, — говорю я, — вы чудесная женщина.

— Ничего, сыночек, мы тоже молодыми были, жить хотелось.

— Когда… когда можно переезжать? — робко спрашиваю я.

— Хоть завтра, сегодня я приберусь там немного.

Господи! Не верю я всему этому.

— Б.?

— Ну что Б.! Тебе же сказали — завтра.

Я висну на нем в его комнате и целую в обе щеки.

— Ты бесподобно это сделал. Обошел меня на три головы с моими сниманиями, там платили бешеные деньги. Еще и хозяйка хорошая.

— Ценить, может, брата больше будешь!

— Я ценю тебя! — ору я.

— Не ори, соседи сбегутся, подумают, насилую тебя.

— Б., может, ей двадцать в месяц платить, она хорошая женщина.

— Ты что, ненормальный, что ли, или деньги у тебя отцовские кучами валяются?! Тогда давай мне эти пять рублей каждый месяц, если ты такой сердобольный.

— Я не верю, Б., клянусь тебе — не верю.

— Тут фирма работает, — показывает он на себя.

— И еще какая! — искренне соглашаюсь я.

Он запахивает пальто:

— Поедем на Центральный Телеграф, мне надо почту посмотреть. Скучно одному.

— Поехали, — соглашаюсь я, тем более что паспорт случайно взял с собой.

Мы выходим на Горького и поднимаемся к телеграфу.

— Б., мне надо домой позвонить.

— У тебя же денег нет, — он подозрительно смотрит на меня.

— Ты что, забыл?! За счет вызываемого.

— Давай, давай, отец это очень любит.

Он идет в зал, где получают письма, я — где телефоны. Заказываю свой родной дом за счет вызываемого.

Когда денег нет, я всегда звоню домой. Они мне и так присылают больше, чем достаточно, но всё куда-то растрачивается, сам не знаю куда. В последнее время батя нашел защиту от моих телефонных звонков за счет вызываемого. Когда ему московская барышня говорит, что звонит такой-то, вроде его сын, он говорит: только три минуты, девушка, остальное оплачиваете сами. Могу представить, в каком они шоке. Но через три минуты они разъединяют, и часто я ничего не успеваю сказать. Не говоря о том, чтоб попросить.

Б. возвращается с письмом от какой-то б… из Калининграда, он там после института служил начальником лазарета, а она вроде медсестрой. Становилась ему медбратом…

— Еще не дали? — он садится рядом на стул ожидания.

— Нет. В течение часа.

— Надо было срочный заказать.

— Ты хочешь, чтоб папку вообще кондрашка хватила. Он и так не успевает мои звонки оплачивать.

Б. утыкается в письмо. Хотя прошлое ему до лампочки.

Папуся у меня золотой, но трудноуправляемый. Денежки любит, ого-го, только мне и удается что-то вышибить из него. А после зимней сессии он вообще не желал разговаривать, но на данном этапе, кажется, примирился. Сессию я все-таки сдал. Кто б знал, чего мне эта сессия стоила и как мне этот институт нужен. Но папуся не любит, когда я так говорю, и я соглашаюсь, говорю, что нужен.

— Александр, за счет вызываемого, кабина седьмая.

— Это меня, Б., идем.

Я захлопываю дверь в кабину, падает моя шапка. Я снимаю трубку, там пустота. Смотрю на Б.

— Сам поднимешь, не отвалится. Я — больной человек.