Мисс Исландия - Олафсдоттир Аудур Ава (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
— А как насчет утра, до того, как ты уходишь в библиотеку?
— Утро не мое время, Гекла.
Когда поэт засыпает, я вылезаю из кровати, зажигаю лампу на письменном столе и открываю книгу.
Внезапно он открывает глаза. Сначала тихо лежит и наблюдает за мной, затем приподнимается. Хочет знать, что я читаю. Я протягиваю ему книгу, он рассматривает обложку, листает для вида и читает название.
Смотрит на меня.
— Это одна из книг твоего гея?
Хмурится.
— Иногда то, что ты читаешь, Гекла, ранит мой поэтический слух, — говорит он, снова ложится и отворачивается к стене.
Если женщина не хочет, чтобы ее считали слабым или вторым полом, она должна иметь работу и счет в банке.
Я думаю: у меня есть и то, и другое, но зарплата такая низкая, что мне никогда не удастся накопить на билет за границу.
Почтальон стоит на талом снегу на фоне рассвета цвета снятого молока и протягивает мне открытку. Гекла Готтскальксдоттир, читает он, и я знаю, что ему хочется спросить, кто это шлет мне открытки с красными тюльпанами и пишет, что скучает. Вторая открытка приходит через две недели. На ней Фредерик Девятый в полном облачении.
Я обзавелся работой и жильем.
— Вижу, ты получила еще одну открытку от своего гея, — говорит поэт.
Потом приносят письмо в конверте. Он пишет, что сначала снимал комнату с завтраком, а теперь просто снимает комнату.
Затем признается:
Я познакомился с мужчиной, Гекла.
Потом начинаются посылки с книгами, по книге в каждой посылке. Хожу за ними на почту.
В последующие недели получаю «Последние истории» Карен Бликсен (на вложенной в книгу открытке мой друг сообщает, что она также писала под псевдонимом Исак Динесен), «Улица моего детства» Тове Дитлевсен и «Свет» Ингер Кристенсен.
Однажды ночью просыпаюсь с желанием сочинять.
Сажусь на кровати, рядом горячее тело поворачивается на другой бок и укутывается в одеяло, набитое утиным пухом. Дышит глубоко и спокойно. Кот спит в нише под окном. На будильнике пять, и папа идет в овчарню кормить овец. Ночью ветер распахнул окно, на подоконнике белая корка. Набрасываю на плечи кофту поэта и иду на кухню за тряпкой, вытираю.
Мокрый снег стекает по стеклу, вожу пальцем ему вслед. На улице пустынная тишина, только чайка кричит.
Достаю из-под кровати печатную машинку, иду на кухню, ставлю машинку на стол и вставляю в каретку бумагу.
У меня в руке дирижерская палочка.
Могу зажечь звезду на черном небосводе.
Могу ее погасить.
Этот мир — мое изобретение.
Час спустя в дверях кухни стоит поэт в одних трусах. За ним приходит кот.
— Что ты делаешь? Пишешь? Я проснулся, а тебя нет. Я искал, но ты как сквозь землю провалилась.
Поэт — словно утомленный путник, пришедший издалека, словно не спал за стеной, а ходил по плоскогорью в поисках заблудшей овцы и нашел ее там, где меньше всего ожидал. Разве что искал меня во сне?
Он рассматривает листки на столе.
— Ты пишешь стихи?
Я смотрю на него.
— Только несколько строк. Не хотела тебя будить.
— Мне так не кажется. Здесь целая стопка бумаги.
Кот стоит у пустой миски, я встаю, достаю из холодильника молоко и наливаю в миску.
— Почему ты не сказала мне, что пишешь?
— Ждала подходящего случая.
— Что-то уже опубликовала?
Я в смущении.
— Да. Несколько стихотворений.
— Несколько стихотворений?
Он растерян и встревожен.
— Говоря конкретно — четыре стихотворения и два рассказа.
Он выдвигает табуретку и садится.
— Мое стихотворение лежит в редакции социалистической газеты три месяца, а у тебя уже опубликовано четыре стихотворения и два рассказа. И где опубликовала, позволь спросить?
— «Биртингур», «Моргунбладит», еще журнал издательства «Язык и культура».
Мне неловко.
— И два стихотворения в «Тиминн», — добавляю я, немного подумав.
— Пока я только пытаюсь, моя девушка — «Мисс Северное сияние», как тебя называет твой гей, — уже опубликовалась во всех ведущих газетах и журналах страны.
— Ну, это преувеличение. Кроме того, я печаталась под псевдонимом. Использовала мужское имя.
Он рассматривает меня с серьезным видом.
— А могу я поинтересоваться, под каким псевдонимом?
Я в замешательстве.
— Сигтриг из Саурар.
Он встает.
— Так это ты Сигтриг из Саурар. А мы-то думали, что это кто-то из нас. Но никак не могли понять, кто именно.
— И одно стихотворение как Бара Нотт.
— А мы решили, что Бара Нотт — это Эгир Скальдайокуль. Он так гордился собой, когда мы упомянули рассказ в «Моргунбладит». Всем своим видом давал понять, что знает больше, чем говорит. Только набивал трубку и молчал. Однако рассказ отличался от всего, что он нам когда-либо читал.
— На самом деле это мой ранний рассказ. Я сочинила его в восемнадцать. Сегодня пишу совсем иначе.
Поэт снова садится на табуретку и прячет лицо в ладони.
— Ты пишешь длинный текст? — спрашивает он тихо. — Я имею в виду — длиннее рассказа?
— Я собиралась рассказать тебе, что пишу, но хотела сначала закончить роман. Знала, что ты захочешь прочесть, но тогда у меня пропадет желание его дописывать.
Он смотрит на меня с недоверием.
— Ты пишешь роман?
— Да.
— Целую книгу?
— Да.
— Толстую?
Я колеблюсь.
— Больше двухсот страниц?
— Около трехсот.
Моторист, наш сосед, включил радио на всю катушку, чтобы не пропустить прогноз погоды. Мне нужно одеваться и идти на работу.
— Это твой первый роман?
— Я закончила две рукописи. Одна из них сейчас у издателя. Жду от него ответа.
Поэт подыскивает слова.
— Оказывается, поэт не я, а моя возлюбленная.
Он открывает холодильник, достает молоко и наливает себе в стакан.
Кот мяукает, его миска пуста.
— И скрывала это от меня. А я ни о чем не подозревал. Чувствую себя так, словно отстал на целый класс. Ты обогнала меня. Ты блестящий ледник, а я земляной холм. Ты опасна, я безвреден.
Мои объяснения не возымели действия. Поэт выбит из колеи.
— А гей об этом знает? О том, что ты пишешь?
— Да.
— И Исэй?
— Да.
— Все, кроме меня, знают, что моя девушка поэтесса.
Он стоит потупив взгляд.
— Ты приехала в город стать поэтом?
— Нет, работать.
Он встает.
— Я даже не подозревал, что ты хочешь стать одной из нас, Гекла.
Подхожу к нему, обнимаю и говорю:
— Пойдем ляжем.
И думаю: пойдем в кровать и накроемся одеялом, набитым перьями ворона, набитым черными перьями.
Поэт стоит у письменного стола и держит в руках лист бумаги. На проигрывателе крутится «Реквием» Моцарта.
Его губы шевелятся.
Он читает мою рукопись.
Кладу рубашки, которые забрала из прачечной по пути с работы, подхожу к нему и забираю лист.
— Я читал твою рукопись.
— Она еще не закончена. Я же просила пока не читать.
Стеклянная пепельница полна окурков.
Открываю окно.
— Ты не ходил на работу?
— Нет, плохо себя чувствовал. Уведомил, что болен.
Он садится на кровать, сажусь рядом с ним.
— Если бы все было как обычно, Гекла, я бы пришел домой обедать.
Он смотрит на меня.
— А ты не поставишь варить картошку, как делают другие женщины?
Я ничего не говорю.
Поэт убирает пластинку с проигрывателя и включает радио. Передают объявления.
Продается подержанный холодильник.
Выключает радио.
— Нет, Гекла, ты не хочешь быть обычной женщиной.
Он встает и опирается рукой о стену. Склоняет голову на грудь. После трех недель переменной погоды наступила оттепель, по гофрированной крыше барабанит дождь.