А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич (книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Людей, конечно, можно понять. Никого не обрадует, если грязный и оборванный бродяга, даже издали выглядящий ходячим питомником для вирусов особо опасных инфекций, будет постоянно «маячить» перед глазами. И все эти звонки и угрозы – не более чем тщательно завуалированное желание убрать его с глаз долой, куда угодно, только бы отсюда подальше. Никто из этих звонящих никогда не станет марать руки лично, чтобы хотя бы помочь ему подняться и уйти.
Иногда, правда, вместо «Скорой» они звонят в милицию. Но у тех уже выработан четкий алгоритм отказа: «Мы больного не возьмем. Звоните в “Скорую”». Интересно, а где они видели пышущего здоровьем бомжа?
Въезжаем на площадь перед Центральным рынком. Уже стемнело окончательно, зимний холод начинает покалывать тело сквозь одному ему ведомые щели в одежде. Под ногами у меня гудит печка, но тепла практически не вырабатывает. Гаденыш Гена в ответ на мою ругань каждый раз поясняет, что дело в печкином радиаторе, который надо бы сделать, но дальше объяснений дело не идет. Сдается мне, пора писать вторую докладную.
Удивительно, но толпы, встречающей нас гневным воем, нет. Машине знаками указывает дорогу грязноватый мужичонка, сам, судя по неверно скоординированным движениям, пребывающий в алкогольной эйфории.
Площадь ярко освещена фонарями, туда-сюда ходят люди, торопящиеся домой с работы. С другой стороны дороги на асфальт падают разноцветные блики от сверкающей огнями вывески ночного клуба «Картахена». На широком балконе, облокотившись о мраморные перила, за нами наблюдает с десяток разряженных девиц и парней. Кое-кто из них тычет пальцами в нашу сторону, явно комментируя нашу работу. Парни, как один, наряжены в просторные шелковые рубашки, небрежно распахнутые у ворота. Жарко им, видите ли. Я ежусь, открывая дверь машины. Каждому свое, конечно. Билет в «Картахену» стоит 800 рэ, цены на спиртное – от 300 и выше. Моей зарплаты как раз хватит войти и скромно выцедить в уголочке двести грамм не самой дорогой водки…
– Сюда, – хрипло зовет встречающий, подводя нас к скрючившейся в растекающейся луже фигуре. Офелия что-то буркнула под нос, явно нелестное.
– Ты вызывал? – зло спрашиваю я.
– А? Не-е, это менты. Мне сказали – посторожи, а сами уехали.
Вот так. Братья в погонах, как всегда, оказали очередную услугу коллегам-бюджетникам.
Натягиваю перчатки и пытаюсь развернуть лежащего к себе. В лицо мне ударяет сложная смесь перегара, застарелого пота, мочи и гнилых зубов.
– Инннна!! – ревет смрадное существо, отпихивает мою руку и снова принимает позу эмбриона. Лужа под ним снова начинает расползаться.
– Еще и обоссался, скотина, – в ярости шипит Михайловна. – Ты постель убрал?
– Убрал.
Носилки в машине мы всегда застилаем одеялом, простыней, на подушку натягиваем наволочку. Все-таки салон машины – это временная палата больного. Но я лично считаю преступлением класть на чистое белье этого обгаженного алкаша – особенно если следующим после него будет, к примеру, пятилетний ребенок. Конечно, после каждого вызова мы обязаны белье менять – но кто сказал, что после каждого вызова нас пускают на станцию?
– А чего вызывали-то?
Встречавший нас мужик пожимает плечами.
– Не знаю. Лежал он тут… ну и это… замерзнет ведь.
Очень может быть. Судя по медленно немеющим мочкам ушей и кончику носа, мороз уже миновал нулевую отметку и карабкается по первому десятку градусов минусовой температуры. И на улице этот облитый мочой товарищ, даже не смотря на сильное подпитие, до утра не протянет.
Я снова пытаюсь его поднять, но бомж проявляет завидно упорство и так пихает меня ногой, что я едва не падаю. Все, на этом игры в гуманность заканчиваются.
– Помоги, – мотаю я головой стоящему и с любопытством взирающему на происходящее мужику. После чего заламываю руку лежащего за спину, заставляя его взвыть по-звериному. Отдыхающие в «Картахене» разражаются негодующими воплями с балкона. А вы как думали, ребята? В мужике килограмм сто веса, во мне – восемьдесят четыре. Не дотащу я его просто-напросто. А так он уже сам горит желанием идти со мной хоть на край света, потому что в противном случае обзаведется переломом лучевой кости. Встречавший мужик поддерживает его сбоку, пока мы помаленьку ковыляем к машине. Офелия, доставая их чехла тонометр, шлепает следом, вполголоса бормоча ругательства. Спешащие домой прохожие останавливаются, привлеченные необычным видом оказания медицинской помощи.
– Вы что же это с человеком делаете, изверги? – вскрикивает какая-то ярко накрашенная дамочка, брезгливо морща носик.
– А ты забери его себе! – я мгновенно поворачиваюсь и толкаю бомжа в ее сторону. Дамочка отпрыгнула не хуже испуганной серны. – Ну, куда побежала? Забери, мужик ведь еще не на пенсии! Отмоешь, накормишь, поселишь у себя, а?
– Да пошел ты… – доносится в ответ. Сама благодетельница стремительно удаляется, то и дело оглядываясь. Словно боится, что я и впрямь увяжусь за ней с моим подопечным.
– Бмэээ… нах…ибб-блээ! – внезапно прорезается голос у «больного». Я успеваю отвернуть его лицо от себя, и струя рвоты, рассыпая вокруг вонючие брызги, ударяет в борт машины. Внутри Гена разражается матюками. Господи, мне бы его проблемы! Ему мыть машину – это окатить ее из шланга. А вот если этот товарищ споет свою эзофагогастральную арию в салоне…
С горем пополам вытерев остатки желудочного содержимого с грязных усов и бороды, мы с помощником водворяем протестующего бомжа на носилки.
– Спасибо, дружище!
– Да какие вопросы… эта, доктор? Ты мне того, спиртом не поможешь? Трубы с утра горят…
Ладно, все же мужик, в отличие от мычащего большинства, оказал реальную помощь. Хоть и алкоголик. Я оглядываюсь на Офелию, которая, свирепо рыча, натягивала манжету тонометра на руку бомжа, и отдаю мужику резервный флакон со спиртом. Спишу потом на кого-нибудь.
– Спасибо, командир, – мужик исчезает.
Я захлопываю дверь и принимаюсь помогать врачу, снова заламываю руку сопротивляющемуся клиенту, пресекая его ненужную двигательную активность, и мельком глядя на пляшущую стрелку манометра. Увы, АД в пределах нормы, с поправкой на алкогольное опьянение.
– Ну и что с ним делать? – устало спрашивает Офелия, вынимая из ушей дужки фонендоскопа.
Вопрос хороший. Анамнез заболевания [25] практически отсутствует, соматически его состояние далеко от катастрофического. По крайней мере, далеко от того, чтобы этого товарища положили хоть в какой-нибудь стационар. Даже стандартная и часто практикуемая «гипотермия» [26] не пройдет. Отвезем мы его в ту же самую «тройку» с надуманным диагнозом – и его через полчаса вышвырнут на мороз. И загнется человек.
– У тебя что-нибудь болит? – громко спрашиваю я, тряся его за плечо. – Руки, ноги, уши, глаза?
– Нееее… – мутно отвечает бродяга.
– Жара нет? – включается Офелия. – Температуры? Ну?!
– Нее… нах… ничё!
Мы дружно вздыхаем. Дохлый номер.
– Слушай, может завезем его куда? – угрюмо предлагает Офелия. – И пусть чешет.
Да, так порой и делаем, не надо округлять глаза. Когда вызывают к таким вот приболевшему, вокруг наседает толпа, а госпитализировать его абсолютно не с чем, бригады, случается, завозят таких вот подальше и выгружают. А в карте оформляют устный отказ больного от помощи. Тактика, перенятая в свое время у ППС.
– Жалко, – вздыхаю я. – Замерзнет он ночью. Слышишь, братец, тебе ночевать есть где?
С пятого раза мой вопрос доходит, он мотает головой. Впрочем, и так понятно, что негде. Мы с врачом молчим.
– Ну что, доктора, едем куда, нет? – интересуется Гена в окошко.
– Рот закрой!! – мгновенно реагирует Офелия. – Я тебе щас покомандую, сопляк!!
Гена мгновенно закрывает и рот, и окно, исчезая за переборкой.
– Офелия Михайловна.
– Да!
– Его рвало. И у него рана на брови, видите?
