Шалости аристократов - Вудхаус Пэлем Грэнвил (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Я не помню точно, в чём заключался сюжет «Попроси папу», но смело могу утверждать, что он оказался вполне доступен моему пониманию, несмотря на отсутствие Сирила. Сначала я был в недоумении. Я имею в виду, Сирил не только десятки раз читал мне свою роль, но и беспрерывно говорил о том, что следует и чего не следует делать, и, должно быть, у меня в черепушке засела мысль, что он — душа пьесы, а остальные исполнители просто вынуждены выходить на сцену, когда он с неё уходит. Я ждал появления Сирила не менее получаса и вдруг понял, что он присутствовал на сцене с первой минуты. По правде говоря, я просто не узнал его в расфранчённом уроде, который прислонился к кадке с пальмой и старался с умным видом слушать, как героиня поёт о Вечной Любви, уж не помню что. После второго куплета он принялся отплясывать вокруг неё вместе с дюжиной точно так же одетых уродов. Тягостное зрелище для того, кто видел своим внутренним взором тётю Агату, точившую нож, и старикана Бассингтон-Бассингтона с охотничьим хлыстом в руке.
Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.
— Папка!
Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.
— Папка, — повторил ребёнок, — этот номер не пойдёт.
Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.
— Тебе он не понравился, мой мальчик?
— Меня от него мутит.
— Ты абсолютно прав.
— Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.
— Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.
Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.
— Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?
Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.
— Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!
— Он всегда так себя ведёт?
— Всегда.
— Но почему старикан его слушает?
— Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик — чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!
Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.
Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: «Эй, послушайте!» и «Да, клянусь своими поджилками!», но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.
Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила — забыл, что именно, — а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте — так всегда бывает перед исполнением номера.
Первая фраза Сирила была: «Эй, послушайте, знаете ли, вы не смеете так со мной говорить, знаете ли!», и, по-моему, он заставил свою гортань работать с энергией и je ne sais quoi. Но, разрази меня гром, прежде чем героиня успела ему возразить, наш маленький веснушчатый друг вновь решил высказать протест.
— Папка!
— Да, мой мальчик?
— Этот тип никуда не годится.
— Какой тип, мой мальчик?
— С лицом как у дохлой рыбины.
— Но у них у всех лица как у дохлых рыбин, мой мальчик.
Казалось, ребёнок понял справедливость сделанного ему замечания. Он высказался более опредёленно.
— Этот урод.
— Какой урод? В середине? — спросил старикан, указывая на Сирила пальцем.
— Угу. Дрянной актёришко.
— Я тоже так считаю.
— Зануда!
— Ты абсолютно прав, мой мальчик. Я давно за ним наблюдаю.
Когда разговор отца с сыном закончился, Сирил, до сих пор стоявший с отвисшей нижней челюстью, встрепенулся. Даже с заднего ряда, где я сидел, было видно, что уязвлённая гордость Бассингтон-Бассингтонов приготовилась к битве. Сначала у Сирила покраснели уши, затем нос, потом щёки, и через четверть минуты он стал похож на спелый помидор.
— Какого хрена вы имеете в виду?
— Какого хрена вы имеете в виду? — проревел Блуменфилд. — Не смейте кричать со сцены!
— У меня руки чешутся отделать этого маленького негодяя!
— Что?!
— Руки чешутся!
Старикан раздулся как мыльный пузырь и стал похож на воздушный шарик.
— Я вам, мистер!!! Как вас там!!!
— Я Бассингтон-Бассингтон, а добрые славные Бассингтон-Бассингтоны… я хочу сказать, Бассингтон-Бассингтоны не привыкли…
Блуменфилд в нескольких словах выразил своё мнение о Бассингтон-Бассингтонах и о том, к чему они не привыкли. Его сочную, яркую речь сбежалась послушать вся труппа. Счастливые лица выглядывали из-за кулис и кадок с пальмами.
— Ты не должен халтурить, когда работаешь на моего папку, — заявил веснушчатый ребёнок, укоризненно качая головой.
— Нос у тебя не дорос командовать! — запинаясь, выкрикнул Сирил.
— Что такое? — рявкнул старикан. — Вы знаете, что этот мальчик — мой сын?
— Да, — ответил Сирил, — и я сочувствую вам обоим.
— Вы уволены! — гаркнул Блуменфилд, раздуваясь до непомерной величины. — Вон из моего театра!
На следующее утро, около половины десятого, когда я выпил чашку живительной влаги, Дживз вплыл в мою спальню и сообщил, что Сирил ожидает меня в гостиной.
— Как он выглядит, Дживз?
— Сэр?
— Как выглядит мистер Бассингтон-Бассингтон?
— Вряд ли я могу осмелиться, сэр, критиковать специфические особенности, присущие лицам ваших друзей.
— Я не об этом. Я имею в виду, он не выглядит недовольным, раздражённым, ну, в общем, сам понимаешь?
— По нему незаметно, сэр. В его поведении нет ничего необычного.
— Странно.
— Сэр?
— Нет, ничего. Пусть войдёт.
Должен признаться, я ожидал, что на Сириле отразятся события вчерашней битвы. Я думал увидеть страдальца с разбитой душой, так сказать, и трепещущим взором. Но Сирил не потерял своей жизнерадостности.
— Привет, Вустер, старичок!
— Салют!
— Я зашёл попрощаться.
— Попрощаться?
— Да. Через час отбываю в Вашингтон. — Он уселся на кровать. — Я пораскинул мозгами и решил, что поступлю нечестно с добрым, славным папаном, если стану актёром и всё такое. Как вы думаете?
— Я с вами полностью согласен.
— Я хочу сказать, он послал меня сюда расширить мой добрый, славный кругозор, и прочее, и прочее, знаете ли, и будет жутко страдать, если я плюну на его напутствие и пойду на сцену. Не знаю, понимаете ли вы меня, но я имею в виду, тут дело в совести.
— А разве в театре без вас смогут обойтись?
— О, я всё уладил. Я объяснил обстоятельства дела Блуменфилду-старшему, и он отнёсся ко мне с пониманием. Само собой, ему жаль меня терять — он сказал, что не представляет, как найти мне замену, и всё такое, — но в конце концов, хоть я и поставил его в безвыходное положение, мне кажется, я поступил правильно, отказавшись от роли. А вы как считаете?
