Полёт совы - Тарковский Михаил Александрович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— Давай, Сергей, за знакомство! — Женя не спеша закусил: — Бери помидоры, Полина солила. А я ростил, хе-хе. Вот погоди, — завёл он без перехода, словно не отпускавшая мысль сидела в нём полубрусиной и он не мог её бросить, ценя, как нечто большое, габаритное, требующее определения по месту, не зря ж тащили. — Ты первый завоешь, пройдёт лет десять — в тайге одни староверы будут.
— Ну, значит, им нужней тайга! — сказал Слава.
— Да ладно, Вячеслав, — так же железно, угловато продолжал Женя, будто рельсину укладывал, — у тебя сколь детворы?
— Двое.
— Во. Двое. А у них по пять, а то и по десять. И каждому ись наа. Я грю, через десять лет вся тайга под ними будет. Хрен чо живое пробежит.
— Женя, послушай… — увещевал Слава.
— Не пе-ре-бивай… — невозмутимо отвечал Женя. — Я жил с ними. Всё гребут. С корнем. Я как-то на пароходе ехал в Каргино, там подъезжает один, бородища, сам в чём душа держится, а на лодке от такой дурак стоит! — Он показал руками огромный мотор. — Откуда? Да рыбу черпает, ясен хрен!
— «Дурак»… — опять засмеялся Слава, и дело было даже не в «дураке», а в том, что Женя очень смешно и сочно произносил нравящиеся ему слова.
— Евгений Степанович, — говорил Слава, немножко в себя улыбаясь, с уважением и с терпеливой интонацией, — ну что староверы? У них же уклад главное сохранить. А остальное, какскть… прилагается… — Слава говорил быстро, чуть заикаясь, словно слова то копились запрудкой, то прорывались. Видно было, что он очень уважает этих мужиков.
Из разговора я понял, что мы едем к некоему Нефёду за Мотиной телегой. В багажнике погромыхивали железяки. Машина ехала, трясясь на ухабах, и все то хватались за ручки, то отпускались и колыхались во все стороны, как ботва. Наконец подъехали, вышли. Володя оказался самым рослым, широкоплечим и зобатым, как голубь: выгнутые длинные ноги, широкие плечи и к ним подтянуты и выпуклая грудь, и даже небольшой живот.
На меня как бетонная плита навалилась: на телеге удручающим монолитом, каменным пластом лежал штабель бруса. На двери висел здоровенный замок.
— Ць, вот тебе и Нефёд, — пожал плечами Слава. — Чо ж он не разгрузил-то?
Все остальные молчали. Казалось, чем сильнее, крепче и старательней молчал каждый, тем неумолимей приближался выход. У соседнего дома стояла телега. Подошли, постучали, вышел мужик — очень белёсый, с копной светлых волос. Брови, выжженные солнцем, выцветшим белёсым домиком, глаза в рыжих веснушках, узко сидящие:
— Здорово, мужики. За телегой?
— Здорово, Рыжий! Где тот?
— Х-хе, уехал. Услыхал, что в островах нельма прёт, и уехал с Ванькой. Как ужаленный. Завтра только будет. А Лида в городе. Вон если чо, мою телегу возьмите. Вам ненадолго?
Пошли смотреть его телегу, оказалось, что серьга намного больше и не налезет на фаркоп.
— Может, веревкой подвяжем? — промямлил я, не ожидая, что будет так тошно от собственного голоса.
На мои слова никто даже не обратил внимания. Только Слава сделал скидку:
— Да ну, несерьёзно.
«Ну раз так — фиг с ней с этой лодкой, завтра вывезем». Едва я так подумал, как Володя резанул:
— Чо парни, чухаться? Пошли скидаем этот брус по-быстрому. Пошёл он в пень…
— Ды-кэшно, — пробросил под нос Мотя.
До чего же не хотелось впрягаться в эту разгрузку бруса! Будто что-то дорогое, с тонкой заботой настроенное могло сорваться, смяться во мне. Я понимал, что это очень плохо, но только костенел в обиде на обстояние. Ведь сидел дома, планировал столько сделать, почитать наконец… И закипело раздражение на мужиков: что за нечеткость, стихийность, разве можно так организовывать работу? И кто-то серый внутри эту «нечётность» стал перетаскивать уже на всю страну и занудил: «Да нет, так не пойдёт, конечно». А бытовое паникёрство подпело: ещё и печка топится! А если уголёк вывалится?
Я пролепетал, что, может, «ладно», «потом вывезем», намекая что, мол, из-за меня сыр-бор, из-за моей лодки, так что мне решать. Володя равнодушно ответил:
— Дак Мотьке всё равно телегу забирать.
— Держи, — сунул мне верхонки Женя.
Я боялся показаться неловким, неумелым, уронить себе на ногу брус. Но слишком рано озаботился. Оказалось, надо лёжки подложить. Ещё не легче.
— Чо он перекидывать, что ль, будет? — И Володя быстро выворотил из какой-то кучи два сизых бревёшка. Едва я успокоился, выяснилось, что и прокладки нужны. Угнетало, что всё действительно нужно и правильно, а мне не легче. Володя отошёл в ограду к Нефёду и припёр пружинящие прогибающиеся обрезки досок. Начали разгружать, и пришло облегчение, особенно когда разогрелся и вошёл в размах. Всё действительно выеденного яйца не стоило.
— Ещё нам должен будет, — хохотнул Володя — сам бы хрен так сложил, хе-хе…
Я облегчённо снял верхонки, зачем-то сказав:
— Женя, куда положить?
Было ясно, что коротко не управимся, тем более Верхний Взвоз на Грузовом причале и ехать надо «в окружку» через весь посёлок, потом обратно к моему дому по берегу, а потом так же назад. Всё это я мелочно просчитывал. Ладно, хоть разгрузили, подумал я облегчённо, и вдруг заметил, что мужики как-то странно стоят вокруг водилины, коротко обмениваясь словами, среди которых вырвался Славино: «от… конь…» и Женино «это с какой силой пятить надо». Мотя просто вскользь матюгнулся. Оказалось, что Нефёд этот, сдавая назад, заломил прицеп и погнул одну из трубок водилины.
— Да может, ничего? — с надеждой спросил я.
— Хрен ли «ничо» — вон трещина, — грубо ткнув пальцем, бросил Володя.
— Конечно, так не делается, — сказал Слава.
— Варить надо, хрен ли, — цеднул Мотя и хлёстко сплюнул.
Опять все сгрудились в совещательном недоумении, а Володя, бросив «Выправляйте пока!», быстро отошёл. Через несколько минут они притащили с Рыжим сварочник, щиток, пачку электродов и бобину с проводом. Встал вопрос, куда цепляться. Пока Женя ломиком выправлял трубу, Володя подцепился к нефёдовской бане, откуда раздался отчаянный лай:
— Кобель злюччий такой у него! По зверю, наверно, идёт, — вернувшись, сказал Володя весело, и было непонятно, в шутку или нет. Делал он всё с улыбкой и будто проводя занятие, а остальные подчинялись и выполняли, но не теряя достоинства, а одобряя. Мотя присутствовал, как почва.
Оказалось, что Слава работал на алюминиевом зароде сварщиком, и Володя предложил ему:
— Ну чо, Михалыч, покажешь мастер-класс?
— Да ладно, — застеснялся Слава, — ты уж сам.
Володя было взялся за маску, но она показалась ему неудобной, и он сделал поползновение подварить наощупь, прикрыл ладошкой трещину. На что Слава настойчиво протянул маску и сказал:
— Владимир Ильич, ну что вы, не следует пренебрегать… техникой безопасности.
Володя варил грубовато, но надёжно и не стесняясь Славы, и даже оказывалось, что спорая его хватка здесь жизненно уместней, и Слава это принимал как большее достоинство. Мотя, отвернувшись, словно обидевшись, прижимал прут арматурины, которым усилили трубу. Потом ждали, когда остынет металл.
Держали водилину, пока Мотя пятился, подцепили телегу, и вдруг Володя со словами «видал чо!» вытащил из покрышки саморез. И в этом «видал чо!» было столько очарованности жизнью, что распространялась она и на эту самую жизнь, и на собственный дар, который Володя считал лишь принадлежностью обстановки.
— Ехали и за Лесосибирском… Магазин, короче… — продолжал Слава сварочную тему. — Там сварочники вообще все есть.
— Обожди, это где?
— Ну где шиномонтажка… Где автовокзал, там ещё справа стройматериалы.
Я знал это место и вставил слово:
— А слева ещё «Казачья харчевня».
— Да-да.
Женя покачал головой и засмеялся дробно и редко:
— Казачья харчевня…
— А чо?
— Да чо, эти казаки… Какие казаки? Чо их сейчас так поднимают, я не понимаю. Ещё вырядятся, ордена нацепят. Они их из какого сундука взяли-то?
— Ну они же русские люди, — не выдержал я, — вы историю казачества посмотрите… Они же границы наши охраняли.
