Прыжок - Лапперт Симона (читаемые книги читать TXT, FB2) 📗

Она в последний раз затянулась паром со вкусом Дикого Запада и встала. Феликс подвинул пустой стакан через стол. Стеклянное дно стакана увеличивало текстуру бумажной скатерти. Моник тоже не раз говорила ему, что он нагоняет страх на людей своим суровым видом. Хотя такого намерения у него не было. Интересно, что бы она подумала, если бы знала о тощем маленьком мальчике, что скрывается в этом широкоплечем теле, в которое он сам иногда не верил и не понимал, откуда оно взялось, а вспоминал о нем, только когда намекали, глазели женщины или он видел свое отражение, отдергивая занавеску в душе. Считалось, что он ничего не боится и готов к любому вызову. Униформа тоже играла свою роль — казалось, никто и не сомневался, что он годится в герои.

— С тебя три пятьдесят, шериф. — Розвита стояла возле него, уперев руки в бока, и ухмылялась.

Феликс расплатился и грузно поднялся из плетеного кресла. Солнечное пятно опять было тут как тут. Он еще раз передвинул уже нагревшийся пластиковый стакан. Порядок превыше всего.

В этом доме он еще ни разу не был. Лестничную клетку недавно основательно вымыли, пахло лимоном и хлоркой. Но это ничего не значило. Он не раз выводил в наручниках самых скверных типов по чистейшим коридорам и видел, что в роскошных квартирах заметают грязь под изысканные ковры. Мерзость есть мерзость, а пролитая кровь претила ему хоть на линолеуме, хоть на мраморе. И еще он не любил лестничные клетки, те несколько секунд, в которые он еще не знал, что его ждет. Хуже были только лифты. Ни при каких обстоятельствах он не пользовался лифтом, ничто не вызывало в нем такого чувства бессилия, как движение в стерильной коробке по внутренностям здания при собственной неподвижности. На лестничной клетке было тихо, словно дом пустовал. Только Карола — молодая стажерка, сопровождавшая его сегодня, — тяжело дышала и на каждом пролете с тоской косилась на двери лифта, не решаясь ничего сказать. Когда они поднялись на пятый этаж, Феликс услышал детский плач.

— Вот черт, — выругался он и поспешил через две ступеньки.

Карола отстала.

— Ты это слышал? — испуганно спросила она.

Он ненавидел такое. Ненавидел не знать, что его ждет в квартире, из которой поступил экстренный вызов, и еще сильнее ненавидел, когда в деле бывали замешаны дети.

— Сейчас главное — сконцентрироваться, — сказал Феликс Кароле через плечо. — Соберись. Выдыхай в два раза дольше, чем вдыхаешь.

Он так и знал. За спокойное утро последует расплата. Женщина, открывшая им наконец дверь, вся дрожала, синяя тушь растеклась по щекам. Она крепко обхватила руками свое тело, словно хотела завязать за спиной рукава джемпера. Ребенка не было видно, раздавались только всхлипывания.

— В гостиной, — вымолвила женщина и указала на дверь в конце коридора. — Он в гостиной, у него охотничье ружье. Дверь заперта, как я ни старалась, мне не удалось ее открыть…

Феликс велел Кароле заняться ребенком, направился к двери гостиной, потряс ее, сказал: «Открывайте, полиция!», сказал второй, третий раз. Не услышав ответа, отошел как можно дальше, со всей силы бросился плечом на дверь, та выломилась из рамы, и он ввалился в неожиданно светлую комнату. Его ослепило, и потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и устоять на ногах. Он увидел у окна мужчину, приставившего ружье к голове, ринулся к нему, нацелившись на дуло, отбить его в сторону, прочь от головы, он достал его сбоку, лишь ребром ладони, раздался выстрел, в ушах загремело, он пошатнулся, не понимая сперва, в кого из них двоих попала пуля, но тут мужчина осел на пол, все еще сжимая в правой руке оружие. Феликс выхватил ружье и с силой швырнул под диван, потом наклонился к мужчине, который жалобно стонал на полу, согнув разведенные ноги в стороны. Теплая кровь стекала между пальцев Феликса на серый ковролин. В ушах все еще гремел выстрел. Феликс приподнял голову мужчины, чей мутный взгляд потерянно блуждал по потолку.

Феликс не знал, как долго он поддерживал голову мужчины. Если бы Феликс не задел дуло ружья, вероятно, тот был бы уже давно мертв. А так прострелил себе только ухо. Всего лишь ухо. Феликс мысленно повторял себе эти слова. Всего лишь ухо. Всего лишь ухо. Он крепко зажмурился, голова мужчины на его руках расплылась перед глазами, синий рукав униформы, двое внезапно возникших коллег, серый полосатый котенок, забравшийся под диван и притаившийся возле ружья, мебельная стенка с имитацией под дерево и стеклянный журнальный столик. «Дышать спокойно, — думал Феликс, — это моя работа, ко мне это не имеет никакого отношения. Вот человек, он хотел выстрелить себе в голову. Такое бывает. Всего лишь ухо. Всего лишь ухо». Феликс зажмурился еще крепче, затем быстро поморгал. Прием, о котором пять лет назад шепнул ему на ухо инструктор во время первого выезда на место серьезной аварии. Желудок крутило, начали отниматься руки. Было невыносимо жарко. Вечернее солнце жгло спину и затылок сквозь закрытое окно, капля пота сорвалась со лба, скатилась по щеке, упала с подбородка и просочилась в седые волосы мужчины, который беззвучно шевелил губами. Его дыхание пахло кофе и нечищеными зубами. С улицы донесся вой сирены неотложки, вот-вот они будут здесь и возьмут его на себя, сейчас, с минуты на минуту. Как бы хотелось, чтобы уши, нос и нервные окончания тоже можно было зажмурить, чтобы не чувствовать запахов крови и выстрела, смешанных с запахом средства после бритья, который источала форма начальника полиции Блазера, дыхания мужчины и кошачьего корма в миске у двери. Чтобы слышать только приглушенные нервные шаги по комнате и песню U2, бесконечным повтором идущую из подключенных к айфону колонок на столе, чтобы не чувствовать разницу температур между теплой кровью, которая до сих пор стекала с головы этого незнакомого мужчины, и своими холодными руками, но прежде всего — чтобы помнить потом как можно меньше. Феликс спохватился, что обещал Моник быть дома в половине восьмого. Он хотел взглянуть на наручные часы, но для этого ему пришлось бы повернуть запястье и пошевелить голову мужчины. Феликсу жгло глаза, он ненадолго перевел взгляд на стенку, где за двумя стеклянными дверцами стояли покрытые пылью кубки: с чемпионата Германии по карате за 1993, 1994 и 1997 годы, значок пловца-спасателя и бронзовая медаль — такие Феликс видел на лыжных гонках в отпуске. Ниже стоял телевизор, к которому прозрачным скотчем была приклеена небрежно вырванная бумажка с надписью синим маркером:

— Хотелось бы надеяться, — пробормотал Феликс.

Через открытую дверь доносились всхлипывания жены раненого:

— Он просто-напросто не впускал меня, будто я ему никто, просто-напросто не впускал…

Позади женщины застыл мальчик, от силы лет десяти, она механически гладила его левой рукой по голове. В дверях стояла Карала с багровым лицом, она сжала кулаки, словно по обе стороны крепко держалась за перила, чтобы не упасть в бездну, которая разверзлась перед ней в этой комнате. Феликс с радостью успокоил бы ее, уж он-то понимал, что она сейчас чувствует — всего двадцать лет, только что из полицейской академии, в голове одна теория, не имеющая ничего общего с практикой. Однако он не мог уберечь ее от многочисленных первых разов, которые ей еще предстояли.

— Позаботься, пожалуйста, о мальчике, — сказал он ей. — Уведи его на кухню.

Она, казалось, почувствовала облегчение от возникшей возможности покинуть эту комнату. Перед плоскоэкранным телевизором, а вместе с тем и в поле зрения Феликса появились две ноги в неоново-оранжевых штанах, кто-то наконец выключил музыку, коснулся руки Феликса и произнес:

— Можешь отпускать, мы держим.

Феликс отпустил голову мужчины и встал.

— Не помешало бы помыть руки, — сказал он скорее самому себе, чем санитару напротив.

— В ванную, — бросил тот и указал на одну из дверей в коридоре, на которой висел календарь с кошками.