Лучше для мужчины нет - О'Фаррелл Джон (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

А тот мне отвечал:

– Ну, раз вам нравится, может, нам стоит послушать? А что, никак нельзя растянуть на пятнадцать? Ну, там – замедлить темп или что-нибудь еще?

– Замедлить темп?! Да что вы такое говорите!

– Ну, я не знаю. Я же не композитор.

А потом я делал вид, будто нашел гениальный ход, и клиент вешал трубку, уверенный, что я все еще тружусь над вещью, и довольный, что помог мне быстрее закончить работу. А пятнадцать секунд музыки все это время преспокойно лежат в студии, записанные на цифровую кассету. Всякий раз, когда я сдавал работу значительно раньше срока, в рекламных агентствах ее поначалу восторженно принимали, а через несколько дней возвращали со словами, что нужно кое-что изменить. С тех пор я усвоил – лучше приносить им мелодию в последнюю минуту, когда у них нет иного выбора – только решить, что все просто отлично.

Себя я оправдывал тем, что на самом деле тружусь примерно столько же, что и многие мужчины моего возраста, а именно – два-три часа в день. Но я твердо решил, что остальную часть жизни не стану делать вид, будто работаю: как только входит начальник, переключаться с компьютерного пасьянса на бухгалтерскую программу или резко менять интонацию во время болтовни о чем-то своем по телефону. Из рассказов моих сверстников я уяснил, что поутру у них всегда полно дел: пару часов потрепаться, между одиннадцатью и обедом поделать что-нибудь действительно полезное, перерыв на обед растянуть далеко за полдень, послать тупое электронное письмо Гэри из бухгалтерии, а остальную часть дня провести в абсолютной сосредоточенности, скачивая снимки голых транссексуалов с порносайта «Сиськи-письки» (для интересующихся – http://www.titsandcocks.com).

Фильм прервала реклама, и я тут же преисполнился профессионального интереса к зазвучавшей музыке. Мелодия для рекламы лезвий «Жиллетт» уверяла, будто «лучше для мужчины нет», чем новая шарнирная головка с двойным лезвием и смазывающей полоской. Довольно наглое заявление для одноразовой пластмассовой хренотени. Новый «феррари» или ночь в постели с Памелой Андерсон еще может впечатлить большинство мужчин, но этому горлопану такого не надо – подавай ему каждый божий день двухразовое бритье пластмассовой фитюлькой. Затем вновь пошла «Квартира», и я удовлетворенно подумал: «Лучше для мужчины нет – это когда лежишь под теплым одеялом, смотришь отличный фильм и ни о чем не тревожишься».

Когда люди спрашивают меня, чем я занимаюсь, я отвечаю, что работаю «в рекламном бизнесе». Раньше я называл себя композитором или музыкантом, но восторг собеседников быстро сменялся разочарованием, когда выяснялось, что среди моих достижений – соло на синтезаторе к ролику о коробке передач, который крутит «Капитал-радио». Я – свободный художник, сочиняю рекламные мелодии, хотя кое-кто в этом бизнесе слишком претенциозен, чтобы называть их мелодиями. Мое место – где-то на самом дне рынка. Если человек, сочинивший «Жиллетт! Лучше для мужчины нет!» – рекламный эквивалент Пола Маккартни, то я – барабанщик группы, занявшей пятое место на прошлогоднем фестивале Евровидения.

Люди считают, будто в рекламном бизнесе денег куры не клюют, но у меня давно появилось чувство, что разбогатеть на двадцатисекундных роликах не удастся, даже если я начну вкалывать по восемь часов в день.

В моей жизни было время, когда я искренне верил, что стану рок-звездой и миллионером. Закончив музыкальный колледж, я вернулся в родной городок и сколотил группу, игравшую в пабах и на университетских летних балах. Можете назвать меня нескромным, но, наверное, я могу честно сказать, что в конце восьмидесятых мы были лучшей командой в Годалминге. А когда барабанщик покинул группу из-за «музыкальных разногласий», все рухнуло. Хоть он и был самым отвратным барабанщиком, которого я когда-либо слышал, значил он больше, чем все мы вместе взятые: у него имелся фургон. Выяснилось, что такое количество усилителей и динамиков на багажной решетке мопеда не умещается. Я продолжал записывать песни и пытался сколотить новые группы, но теперь от тех лет остались лишь коробка с демо-записями и одна драгоценная гибкая пластинка с синглом.

Я выполз из кровати и, одеваясь, в который уже раз прослушал тот давний шедевр. До сих пор им горжусь и никогда не прощу продюсеру Джона Пила [1], брезгливо объявившему, что «они гибких пластинок в эфир не дают». Путь до моего рабочего места равнялся расстоянию из одного конца комнаты в другой. Но я предпочитал перед работой превратить комнату в студию, что означало: собрать диван и стряхнуть с клавиш носки и трусы.

Помимо «Роланда XP-60» в той половине комнаты, которая представляла собой звукозаписывающую студию, имелся компьютер, микшерный пульт, синтезатор, ревербератор, несколько дополнительных звуковых примочек, усилители и магнитофоны, а позади всего этого добра клубились семь с половиной миль проводов. Если вы ничего не понимаете в музыке, то, наверное, на вас все эти устройства произвели бы впечатление, но действительность куда хаотичнее. Чем больше оборудования я приобретал, тем больше времени тратил на поиски источника загадочного гула, которые не давал работать. Обычно я ограничивался клавишами со встроенным звуковым модулем и своим универсальным синтезатором, который храбро пытался имитировать шум, воспроизводимый большинством музыкальных инструментов. Хотя все мои устройства казались последним словом техники, на самом деле, они либо уже на несколько лет устарели, либо устареют к тому времени, когда я их окончательно освою. Поскольку до чтения руководств руки у меня никогда не доходили, я походил на владельца «феррари», который ездит только на первой передаче.

Я проковылял в ванную и посмотрел в зеркало. За ночь седые пряди на висках пробрались выше, а над ушами целая полоса волос приобрела серебристый блеск. Эти жесткие седые волосы были гуще и крепче той жидкой темной поросли, на смену которой они постепенно приходили. Седые все еще были в меньшинстве, но я знал, что седина подобна крысам: стоит завоевать небольшой плацдарм, и все коренные обитатели вскоре окажутся на грани вымирания. Останется разве что небольшое поголовье на бровях да, быть может, несколько стыдливых черных волосков будут выглядывать из ноздрей. Сбоку на носу созрел большой прыщ с желтой головкой, и я выдавил его с ловкостью, отработанной двадцатилетней практикой. Наверное, в подростковом возрасте я надеялся, что в моей жизни наступит золотой период, когда прыщи уже исчезнут, а волосы еще не начнут седеть. Теперь я понимал, каким наивным идиотом был тогда: сейчас мне только-только стукнул тридцатник, но пик физической активности давно остался позади. Казалось, лето едва началось, а ты уже замечаешь, что ночи становятся все длиннее.

Примерно в четыре часа я наконец прошел в гостиную, где над своей диссертацией корпел Джим. Сегодня это заключалось в том, что они с Саймоном резались в «Лару Крофт». Осквернители могил невнятно поздоровались, хотя оторваться от экрана не сумел ни один. С таким же успехом я мог быть существом из черной лагуны, прибывшим с миссией поставить чайник. Джим и Саймон напоминали фотографии «До» и «После» в культуристских рекламах. Джим – высокий и мускулистый, лицо у него здорового цвета, как у человека, который с пятилетнего возраста каждую зиму катается на лыжах; Саймон же – тощий, бледный и неуклюжий. Если бы «Лару Крофт» сделали более реалистичной, она бы наверняка рявкнула с экрана: «Хватит пялиться на мои сиськи, маленький гаденыш», – и спихнула Саймона с дивана. Он делал многообещающую карьеру, подавая пиво в пластиковых стаканчиках студентам университета, который сам окончил несколько лет назад. Саймон получил эту работу в день выпуска и надеялся заработать достаточно денег, чтобы однажды расплатиться с долгами, которые накопил по другую сторону стойки бара.

Хлопнула дверь – вернулся Пол. Швырнул на кухонный стол кипу потрепанных учебников и издал вздох мученика, которым явно хотел спровоцировать озабоченные расспросы, как прошел день. Никаких расспросов, разумеется, не последовало.