На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло (читать книги регистрация TXT) 📗
Суббота, 4 декабря 1993
А на лекцию собралось гораздо больше народу, чем я предполагала, да и обстановка была куда торжественней и строже. И я не понимала, как же это так получилось.
«Быть может, он успел прославиться», — подумала я. Он ничего не говорил об этом в своих письмах. Мне захотелось поговорить с теми, кто сидел в зале, спросить, что привело их сюда, — но я не отважилась.
Я удивилась, увидев его. Он был совсем непохож на паренька, которого я знавала когда-то, да и немудрено: одиннадцать лет — срок изрядный, было время перемениться. Он стал красивей, глаза его сияли.
— Он возвращает нам наше, — произнесла женщина, сидевшая слева от меня.
Странные слова.
— Что возвращает? — спросила я.
— То, что было у нас украдено. Веру.
— Нет, не возвращает, — возразила моя соседка справа, она была помоложе. — Нельзя вернуть то, что и так принадлежит нам.
— В таком случае зачем же вы сюда пришли? — раздраженно осведомилась первая женщина.
— Хочу послушать его. Мне интересно, о чем они думают теперь. Было время, когда они сжигали нас на кострах. Быть может, им кажется — мало?
— Это одинокий голос, — сказала первая. — Он делает что может.
Вторая насмешливо улыбнулась и, оборвав разговор, отвернулась.
— Для семинариста он ведет себя очень отважно, — продолжала первая, обращаясь теперь ко мне и у меня ища поддержки.
Но я ничего не понимала и промолчала. А молодая подмигнула мне — как сообщнице, как союзнице.
Но молчала я оттого, что мысли мои были заняты другим. Я думала о том, что сказала первая женщина.
«Семинарист».
Не может быть. Он бы предупредил меня.
Он начал говорить, а мне никак не удавалось сосредоточиться. «Надо было одеться ненарядней», — думала я, сама не понимая, почему меня это так заботит. Он заметил меня в зале, и я пыталась отгадать, о чем он думает, нравлюсь ли я ему. Должно быть, большая разница существует между мной тогдашней и нынешней — тогда мне было восемнадцать, теперь — двадцать девять.
Голос его совсем не изменился. Но произносил он совсем иные слова.
Необходимо рисковать. Чудо жизни можно постигнуть в полной мере, лишь когда мы будем готовы к тому, что случится нежданное.
Каждый день Бог посылает нам — вместе с солнцем — возможность изменить все то, что делает нас несчастными. И каждый день мы пытаемся притвориться, будто не замечаем этой возможности, будто ее не существует вовсе, будто сегодня — во всем подобно вчера и неотличимо от завтра. Но тот, кто всмотрится в свой день внимательно, найдет этот волшебный миг. Он может таиться в том часе, когда мы отпираем дверь, ведущую в завтра, или в безмолвном мгновении, настающем после ужина, или в тех тысячах мелочей, которые кажутся нам неотличимыми друг от друга. Существует этот миг — миг, когда сила звезд проникает в нас и позволяет нам творить чудеса.
Да, счастье иногда нисходит к нам как благодать, но гораздо чаще — это победа и преодоление. Волшебный миг помогает нам преобразиться и отправиться на поиски наших мечтаний. Да, на этом пути нас ждут горести и муки, страдания и лишения, нам встретится множество разочарований, — но все это преходяще и не оставляет следов. И в грядущем мы сможем обернуться назад с гордостью и верой.
Несчастен тот, кто страшится идти на риск. вероятно, он не ведает разочарований и краха иллюзий, не страдает — в отличие от тех, кто мечтает и стремится претворить мечту в явь. Но он обернется — а обернется он непременно, ибо это присуще каждому из нас, — то услышит, как говорит ему сердите: «Что сделал ты с теми чудесами, которыми Бог так щедро усеял твои дни, досуги твои и труды? Как употребил ты таланты, которые вверил тебе твой Наставник? Зарыл поглубже, потому что боялся потерять? Что ж, отныне достоянием твоим будет лишь уверенность в том, что жизнь свою ты промотал и растратил, расточил и рассеял».
Несчастен тот, кто слышит такие слова. Несчастен, ибо теперь он уверует в возможность чуда, но волшебные мгновения уже не вернутся.
Когда он закончил лекцию, люди со всех сторон окружили его. Я ждала поодаль, напряженно размышляя над тем, какое впечатление произведу на него после стольких лет разлуки. Я чувствовала себя маленьким ребенком — робеющим, ревнующим его к новым, незнакомым мне друзьям, я страдала, потому что другим он уделял внимания больше, чем мне.
Но вот он приблизился. Кровь прихлынула к его щекам, и я увидела перед собой не взрослого мужчину, минуту назад толковавшего о таких важных предметах, а того мальчика, который когда-то, спрятавшись со мною вместе в часовне Святого Сатурия, рассказывал о мечте обойти весь свет — а наши родители меж тем звонили в полицию, боясь, что мы утонули во время купания.
— Здравствуй, Пилар, — сказал он.
Я поцеловала его. Я могла бы сказать что-нибудь лестное о его выступлении и о том, что мне как-то не по себе среди такого множества людей. Я могла бы вспомнить какой-нибудь забавный случай из времен нашего детства и признаться, что горжусь, видя, какое восхищение вызывает он у других, у посторонних.
Я могла бы объяснить, что должна бежать со всех ног — иначе пропущу последний ночной автобус на Сарагосу.
Могла бы. Никогда не сумеем мы понять значение этих слов. Ибо в каждое из мгновений нашей жизни может произойти нечто — может произойти, но не происходит. Существуют волшебные мгновения, но они остаются и проходят неузнанными, и тут внезапно рука судьбы меняет наш мир.
Именно так и случилось тогда. Вместо всего того, что я могла бы сказать, я произнесла лишь два слова, которые — неделю спустя — привели меня на берег этой реки, заставили написать эти строки.
— Выпьем кофе? — вот что я тогда сказала.
И, обернувшись ко мне, он не оттолкнул протянутую ему руку судьбы.
— Мне так нужно поговорить с тобой. Завтра у Меня лекция в Бильбао. Я на машине. Едем?
— Я должна вернуться в Сарагосу, — ответила я, не зная, что это был единственный выход.
Но в следующую долю секунды, оттого ли, что вновь вернулась в детство, или оттого, что не мы пишем лучшие мгновения нашей жизни, я сказала:
— Но, впрочем, будут выходные по случаю праздника Непорочного Зачатия. Я могу поехать с тобой в Бильбао и вернуться в Сарагосу оттуда.
Реплика моей соседки по поводу «семинариста» не давала мне покоя, и он, как видно, заметил это.
— Ты о чем-то хочешь меня спросить?
— Хочу, — ответила я, попытавшись слукавить. — Перед лекцией какая-то женщина в зале сказала, что ты возвращаешь принадлежащее ей.
— Это неважно.
— Для меня важно, — возразила я. — Я ведь ничего не знаю о тебе, о твоей жизни, я была поражена, увидев, сколько народу явилось послушать тебя.
Засмеявшись, он обернулся к другим и уже готов был вступить с ними в беседу.
— Погоди, — сказала я, удерживая его за руку. — Ты не ответил мне.
— Поверь, Пилар, тебе это будет не слишком интересно.
— Так или иначе, я хочу знать.
Он глубоко вздохнул и отвел меня в угол зала.
— Все три великие религии, в основе которых лежит единобожие, — иудаизм, христианство, ислам — это мужские религии. Священнослужители — мужчины. Мужчины устанавливают законы, мужчины исполняют обряды.
— Но что же имела в виду та дама в зале?
Он замялся, помедлил, но все же ответил:
— Что я вижу порядок вещей по-другому. Что верю в женский лик Господа.
Я вздохнула с облегчением — моя соседка ошибалась. Он не мог быть семинаристом, ибо семинаристам не дано видеть порядок вещей по-другому.
— Исчерпывающее объяснение, — ответила я.
У дверей меня поджидала та самая девушка, что подмигнула мне в зале.
— Я знаю, что мы с тобой исповедуем одну и ту же веру, — сказала она. — Меня зовут Брида.
— О чем ты? Не понимаю.
— Прекрасно понимаешь, — рассмеялась она.
