Музыкальный приворот. На волнах оригами - Джейн Анна (книги полностью бесплатно txt, fb2) 📗

Я первой поздоровалась – на английском. Антон настороженно кивнул. Он, в отличие от меня, не обладал иммунитетом на появление самых разных гостей в нашем нескучном доме.

– Джино, это моя дочь Катрина! – радостно заговорил Томас. Приглядевшись, он увидел Антона и добавил еще более радостно: – И мой зять. Музыкант, – панибратски положил он руку на плечо Тропинину. – А это – Джино Бартолини, мой замечательный итальянский друг и почитатель!

Итальянец, смеясь, что-то быстро и радостно затараторил, и переводчик сказал скучным гундосым голосом:

– Господин Бартолини очень рад знакомству с вами. Особенно с такой очаровательной молодой девушкой, как вы, Катрина.

Дабы показать, как он рад, господин Бартолини заключил в объятия сначала меня, бурно расцеловав в обе щеки, а затем и Антона. Я думала, что он начнет вырываться или хотя бы состроит невыносимую рожу, но тот был спокоен, как танк, и приветливые объятия незнакомого итальянца воспринял как должное – вытерпел, что называется.

Господин Бартолини походил на настоящий вихрь. Он много, со вкусом жестикулировал, громко и эмоционально говорил – с этаким надрывом, и вообще его казалось слишком много для нашей прихожей. Он словно занимал все ее пространство, потеснив даже Кея и Томаса.

– Вы очень напоминаете ему дочь, – продолжал переводчик нудно и гундосо. – У вас невероятные глаза. В них много света. Вам повезло, юноша, – было адресовано уже Тропинину, и тот лишь кивнул, как бы говоря: «Я знаю».

Итальянец радостно оскалился мне, и я робко улыбнулась в ответ, думая о том, что это, конечно, здорово, но не пора ли ему покинуть наш дом?

– Ну что же мы стоим в гостиной? – засуетился Томас. – Прошу, проходите, проходите! Мы с Джино обсуждаем важнейшие проблемы – воспитания художественного вкуса и эстетического освоения современного мира изобразительного искусства молодежью. Ведь далеко не все такие тонко чувствующие, как Антон, – пожаловался папа, видимо, вспомнив, как тот восторженно говорил о его работах.

– Куда уж нам, – пробурчала я. Подумать только! Дочери не было дома несколько дней, она жила непонятно у кого, а он и не чешется! Все об искусстве разглагольствует!

– Дело в том, Джино, что дочь категорически не разбирается в моем творчестве, – уже обращался к гостю отец, – и в творчестве моих современников, – добавил он с долей некоторого презрения. Как я уже говорила, Томас считал себя истинным гением, а вот своих коллег, хоть и уважал, частенько обзывал «бездарными детьми профанации».

Итальянец засмеялся, ударил в ладони и что-то стал весело говорить, и уже через несколько секунд его переводчик проскрипел:

– Мужчины – творцы, а женщины – музы.

Томас согласно закивал. Антон хмыкнул в кулак. Я нахмурилась.

– Это еще почему? Среди женщин много талантливых творцов в разных сферах искусства, – вполне себе искренне возмутилась я такому повороту.

Переводчик загундосил. Итальянец что-то продекламировал на родном, непонятном мне, но звучном языке, и нам вновь дали перевод:

– Искусством должны заниматься мужчины! Ведь искусство – это вечная женщина, которой нужны самые опытные и нежные любовники! А для женщины быть собой – уже искусство.

– Per amore dell’arte! – провозгласил Томас громогласно и захохотал. К нему присоединился гость и даже предатель Тропинин. Им всем троим отчего-то стало жутко весело, как будто они знали какую-то неподвластную мне тайну.

– Из любви к искусству, – дал перевод тщедушный тип в костюме в полоску, почему-то ухмыльнулся и пояснил: – В итальянском языке искусство – arte – существительное женского рода.

Я покачала головой. Собрались тут… искусствоведы.

– Но что значит быть собой? Что значит «искусство быть женщиной»? – начал с вдохновением развивать тему Томас. – Быть хранительницей очага, боевой подругой, богиней в пос… Ах, Катенька, – махнул он рукой, отчего-то засмущавшись, – не слушай и отойди в сторонку, когда взрослые разговаривают.

Я, наверное, едва ли не побагровела от возмущения. Итальянец с умилением посмотрел на меня и заговорил.

– Господин Бартолини говорит, что вы – вылитая Доминика, – сказал переводчик и пояснил:

– Доминика – дочь господина Бартолини.

– Любить – это тоже искусство, – продолжая тему, сказал Антон, глядя при этом только на меня. – Самое сложное.

– Все верно! Я любил своих женщин, как произведение искусства! – тотчас согласно вскричал гость.

– А я – как само искусство, – тихо, почти неразборчиво проговорил Антон.

– Верно мыслишь, сынок! – обрадовался Томас. – Не желаешь присоединиться к нашему обсуждению? – с широкой улыбкой посмотрел он на Тропинина, пребывая в явном восторге от визита господина Бартолини.

– А почему ты меня не зовешь? – сдвинула я брови. Начинается! Ну, как всегда. Вообще обнаглели!

– Катенька, – беспомощно улыбнулся Томас. – Ты же совершенно ничего не смыслишь в современном искусстве.

Я чуть кулаки от негодования не сжала.

– Приглашаю в лагерь тупых, – раздался с кухни недовольный голос Алексея, которого, видимо, тоже не приняли в ряды ценителей живописи новой эпохи. – Трижды постучать головой об косяк. Вход по паролю: «Я чмо».

– Захлопнись, – посоветовал с улыбочкой младшему брату Томас и, схватив обоих гостей под руки, потащил в свою комнату, обставленную еще более устрашающе, чем гостиная. – Катенька, помоги Алексею, – крикнул он напоследок, и я едва расслышала его из-за раскатистой речи итальянца, который докопался до Антона.

Вот так Кейтон и попал к нам в гости во второй раз.

Я только головой покачала и пошла на кухню, к дяде. Судя по всему, Нелли не было, а Эдгар, как и всегда, заперся в своей комнате. По сведениям сестры, брат усиленно переписывался с некой девушкой из Владивостока. На нее было жутко интересно взглянуть нам обеим, но пока что этого сделать не удалось.

На кухне было светло и уютно – как и всегда.

– Прилетела пташка на крыльях любви, – встретил меня Алексей, в кружевном передничке хлопоча над плитой. Судя по всему, он готовил угощения для господина Бартолини.

Я села за стол, налив горячего чая, понимая, как за прошедшие дни соскучилась по родному дому.

– Молодец, племянница, горжусь, – продолжал Леша, ловко переворачивая блин в сковороде. – Привязала к себе этого добра молодца.

– Антона? – уточнила я.

– А у тебя много добрых молодцев? – насмешливо спросил дядя. – Смотри, Катька, не упусти парня, – вновь в тысячный раз за последние дни напомнил он мне и продолжил свою любимую песню:

– Я тут пробил по своим каналам, эти Тропинины – люди далеко не бедные и влиятельные.

– Отстань ты от меня, – искренне возмутилась я, все еще, кажется, не осознавая, что происходит со мной и моими чувствами и как так получилось, что Антон вновь у меня дома, сидит за стенкой и обсуждает что-то с моим отцом и итальянским эксцентриком, охрана которого караулит нашу дверь. – Лучше скажи, кто это? – шепотом спросила я.

Леша фыркнул:

– Сумасшедший, кто еще.

– Почему ты так решил? – удивилась я.

– А кто еще будет любоваться на работы твоего папочки и восхищаться, как же гениально написано? – резонно заметил дядя. – Ну а вообще это итальянский миллионер, – усмехнулся Леша. – Он как приехал, представился, так я его имя сразу «погуглил» и просто впал в афиг, – не изживала себя в его речи привычка использовать жаргонизмы. – Из семьи потомственных богатеев. Получил капитал от своего папочки и продолжил семейное дело – что-то связанное с недвижимостью. Сейчас управление передал то ли детям, то ли внукам, а сам ездит по миру и занимается меценатством. Грехи, наверное, замаливает, – хмыкнул Леша.

– Какие грехи? – удивилась я.

– Раз итальянец и богатый, наверняка связан с мафией. Коза ностра и все дела, – заявил бескомпромиссно Леша. – «Крестного отца» смотрела?

– Книгу читала.

– Ну вот. Представляешь тогда, кто это?

– Глупости, – возмутилась я. – Ты как Нинка, на всех наговариваешь!