Город чудес - Мендоса Эдуардо (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗

– Нет, не об этом, – произнес он таким тоном, словно продолжал прерванную речь. – Сегодня мне хотелось бы поговорить о другом. Я созвал вас сюда, чтобы сделать соучастниками потрясающего открытия. Оно может в корне изменить вашу жизнь и сделать это не в пример быстрее и решительнее, чем уничтожение всех форм государства, о чем я вам толковал несколько дней назад.

Он нагнулся, вынул из мешка флакончик с мутной жидкостью и показал его слушателям.

– Это средство для ращения волос, подтвердившее свою эффективность и надежность; я продаю его не за песету, не за два реала, даже не за один – так начал он свой путь в мир бизнеса.

Через несколько лет одной только смены его настроения, пустякового каприза будет достаточно, чтобы вызвать потрясение на всех европейских биржах и обрушить курс мировых валют. А сейчас он торговал флаконами с жидкостью против облысения, которые стянул прошлой ночью из ларька цирюльника Мариано. Онофре много раз слышал, как это делали уличные торговцы и мошенники, орудовавшие в районе Пуэрта-де-ла-Пас, и сейчас старательно копировал их стиль. Когда он кончил говорить, воцарилась мертвая тишина. «Боюсь, что я зарвался и зашел слишком далеко. Поставил на карту единственный источник, дающий мне средства к существованию, и проиграл. Анархисты ни за что не простят мне этого поступка, да и рабочие наверняка почувствуют себя оскорбленными и переломают мне ребра, потом выдадут жандармам, а те не моргнув глазом упекут в замок Монжуик», – думал он в эти секунды напряженного молчания. Неожиданно раздался громкий возглас:

– Я хочу купить флакончик!

Из толпы, прокладывая себе дорогу локтями, вышел человек гигантского роста с приплюснутыми чертами лица и вдавленным внутрь лбом. Он тряс высоко поднятой рукой с зажатыми в ней десятью сентимо – такова была объявленная Онофре цена за снадобье. Онофре взял деньги, вручил ему флакончик и спросил, есть ли еще желающие. Многие закричали, что да, есть, и стали протягивать ему монетки. Меньше чем за две минуты мешок опустел. Онофре попросил собравшихся разойтись и первым подал пример, скрывшись в переулке, образованном углом здания, где планировали разместить Музей Мартореля [28], и стеной, отделявшей парк от бульвара Индустриа. Переулок был темный, узкий и всегда безлюдный. Там он вытащил из кармана мелочь и вожделенно посмотрел на монетки, наслаждаясь их видом. В этот момент он заметил, как на противоположную стену упала чья-то тень. Не успев засунуть монеты обратно, Онофре резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с гигантом, купившим у него первый флакон снадобья и все еще сжимавшим этот флакон в руке.

– Ты меня не узнаешь? – спросил его гигант.

Всклоченные брови и борода, а также густые волосы на груди, которые ползли дальше по бычьей шее и переходили на подбородок, делали его похожим на сказочного великана-людоеда.

– Почему же, узнаю, – ответил Онофре, – что тебе от меня нужно?

– Меня зовут Эфрен, Эфрен Кастелс. Я из Калельи. Не из Калельи-де-Палафружель, а из другой, на побережье, – сказал великан. – Работаю тут всего ничего – полтора месяца, поэтому никогда раньше тебя не видел, а ты меня и подавно, зато много о тебе слышал и шел за тобой, чтобы взять причитающиеся мне две песеты.

– С какой это радости, позволь поинтересоваться? – спросил Онофре, притворяясь удивленным.

– А с такой, что ты заработал на мне четыре песеты. Если бы я не купил у тебя первый флакон, ты бы не продал ни одного. Говоришь ты складно, но для успешной торговли этого мало. Уж поверь, я-то в этом деле разбираюсь. Мой дед по материнской линии был мошенником, каких поискать, в общем, мастаком по этой части. Давай выкладывай две песеты, и будем работать вместе: ты расхваливаешь товар – я покупаю, и клиент у нас в кармане. Но надо говорить покороче: и уставать будешь меньше, и не так мозолить глаза. А если случится неприятность, будет кому тебя защитить. Я очень сильный: могу расколоть голову, что твой орех, – одним ударом.

Онофре уставился на великана в упор немигающим испытывающим взглядом. Без сомнения, честный малый и впрямь был готов удовольствоваться двумя песетами, а мог, нимало не раздумывая, раскроить ему череп. Поэтому он поспешил похвалить его за силу и добавил:

– Все это так, но я не понимаю одного: почему бы тебе, вместо всех этих уговоров, просто не отнять у меня четыре песеты. Ведь нас никто не видит, а я, даже если бы захотел, все равно не смог бы выдать тебя полиции.

Великан расхохотался.

– Ну, ты и ловчила, – ответил он, кончив смеяться. – И твои слова тому подтверждение. А я, как ни стараюсь, ничего не могу придумать. Совсем дурной, но не настолько, чтобы не сообразить: если я сегодня отниму у тебя деньги, то так и останусь при своих четырех песетах. Вот я и пораскинул умишком: ты далеко пойдешь, поэтому мне выгодно работать с тобой в паре при условии, что ты будешь отдавать мне половину выручки.

– Послушай, – сказал Онофре великану из Калельи. – Лучше сделаем по-другому: ты помогаешь мне продавать жидкость для ращения волос и каждый день получаешь по песете независимо от того, сколько я заработаю: много, мало или вообще ничего. А о будущем поговорим потом, когда подвернется более подходящий случай. Идет?

Гигант на секунду задумался и согласился.

– Заметано, – сказал он и вслед за этим признался, что по глупости не понял и доброй половины того, о чем говорил ему Онофре, хотя у него не было выбора: так или иначе, но этот шустрый парень все равно обязательно обвел бы его вокруг пальца. – Спорить бесполезно, – добавил он. – Я свое место знаю. Они пожали друг другу руку и таким образом скрепили соглашение, которое будет оставаться в силе несколько последующих десятилетий. Эфрен Кастелс умер в 1943 году. Обласканный при жизни генералом Франко и получивший из его рук титул маркиза за особые заслуги перед родиной, он до конца своих дней, несмотря на возраст и болезни, сохранил стать великана, и ему пришлось делать фоб по особой мерке. Эфрен Кастелс оставил после себя значительное состояние наличными и недвижимость, а также ценную коллекцию картин каталонских художников, завещанную им Музею современного искусства, который в ту пору размещался в старинном здании арсенала Сьюдаделы. По воле судьбы это здание, укрепленное и отреставрированное специально ко дню открытия Всемирной выставки 1888 года, находилось как раз в нескольких шагах от того места, где он заключил первую в своей жизни сделку. А к человеку, ставшему его партнером, он будет относиться со слепым обожанием, посвятит ему всю дальнейшую жизнь и в его тени придет к богатству, титулу и страшным преступлениям.

2

В этот же день по дороге домой Онофре заскочил в лавку аптекарских товаров, купил еще несколько флаконов средства для ращения волос и незаметно подложил их аптекарю взамен украденных. Он был донельзя доволен положением дел, но после ужина, оказавшись наедине с самим собой в комнате, принялся ломать голову над тем, куда бы спрятать выручку. Его одолевали обычные в такой ситуации треволнения, когда на человека нежданно-негаданно обрушивается куча денег. Ни одно из укромных местечек не показалось ему достаточно надежным. Наконец он решил, что вернее всего будет носить деньги с собой, однако тут же вспомнил про Эфрена Кастелса. «Конечно же, это была чистая случайность, я не мог ее предвидеть, но вреда это не принесет, – размышлял он. – Великан еще ой как пригодится, а если нет, то я в любой момент смогу от него избавиться». Его больше беспокоил Пабло: рано или поздно до ушей анархистов дойдет, какими неблаговидными делами он занимается под прикрытием революционной борьбы и в ущерб ей. Их реакцию было трудно предугадать. Он уже сегодня мог бы оставить пропаганду и заняться коммерцией, но смирятся ли они с таким поворотом событий? Нет, он слишком хорошо их знал: они объявят его предателем и обязательно прибегнут к насилию. «Кругом одни проблемы», – заключил он. Онофре долго не мог уснуть, несколько раз просыпался от беспокойных, томительных снов. В них он опять переносился в Бассору и видел отца. Неотступность этого воспоминания сильно его озадачивала. «Почему незначительные события кажутся мне сейчас такими важными?» – спрашивал он себя вновь и вновь и старался восстановить в памяти мельчайшие подробности одного происшествия. Они с отцом ужинали в каком-то ресторанчике, когда туда неожиданно ввалились трое кабальеро из Бассоры. Увидев их, отец побледнел. Кабальеро были потомками первых промышленников, которые в начале XIX века начали процесс индустриализации Каталонии. Их титаническими усилиями эта сельская, пребывавшая в летаргическом сне провинция превратилась в процветающую и динамично развивающуюся. Детям и внукам тех, кто двигал прогресс, уже не пришлось, подобно отцам, идти за сохой или стоять у станка: они получали образование в Барселоне, совершали поездки в Манчестер, чтобы ознакомиться с последними достижениями в текстильной промышленности, и часто бывали в Париже в годы его славы и великолепия. В этом лучезарном городе они познали как самые чистые, исполненные благородства, так и самые темные, отмеченные пороком стороны жизни. Там они, разинув от удивления рты, ходили по Palais de la Science et de l'Industrie [29], где можно было познакомиться с удивительными изобретениями, сложными технологиями и прочесть выложенный на фасаде бронзовыми буквами девиз: Enrichissez-vous [30]. Словно потерянные, бродили они по «салону отверженных», где Писсарро. Мане, Кантен-Латур и другие художники выставляли свои размытые, полные чувственной неги полотна, написанные в стиле «импрессионизма», как его тогда назвали. Самые пытливые и осведомленные видели воочию в Салпетриере, как молодой доктор Шарко, не прибегая к аппаратуре, давал сеансы гипноза, и слушали в Латинском квартале Фридриха Энгельса, вещавшего о неминуемом восстании пролетариата; они пили шампанское в роскошных ресторанах и кабаре и абсент в омерзительных притонах и кабаках; проматывали деньги на кутежи с известнейшими куртизанками, этими роскошными подстилками, с которыми кое у кого уже ассоциировался Париж; они совершали в сумерках прогулки по Сене на невиданных доселе bateaux-mouche [31] «Geant» и «Celeste» и на башнях Notre-Dame пьянели от воздуха и света этого магического города, откуда родители зачастую не могли их вытащить ни посулами, ни угрозами. Сейчас от того Парижа не осталось даже воспоминания: его собственное величие навлекло на него столь же великую зависть и алчное вожделение многих народов, его безмерная гордыня посеяла ветер войны; несправедливость к другим и умопомрачительная самовлюбленность породили слепую ненависть и раздор. Старый и больной Наполеон III жил в изгнании в Англии после уничижительного поражения при Седане, а Париж тем временем горько расплачивался за трагические перегибы Коммуны. И теперь память о том безвозвратно утерянном Париже теплилась лишь в сердцах отдельных представителей высших слоев каталонской буржуазии, которым сама судьба уготовила роль быть хранителями chic exquis [32]Второй империи.