Алеф - Коэльо Пауло (читаем книги txt) 📗
Так и есть, но мне важно удостовериться, что Хиляль верно все поняла.
– Что значит в определенной точке? – спрашиваю я.
– Эти люди могут прожить всю жизнь бок о бок или вместе работать, или встретиться лишь однажды, чтобы навсегда расстаться, если им не довелось пройти через эту физическую точку, в которой только и может случиться то, для чего они встретились. И они расстаются, сами не понимая, почему так произошло, для чего они встретились. Но если на то будет Господня воля, те, в чьих сердцах однажды вспыхнула любовь, снова найдут друг друга.
– Не обязательно любовь, эти люди могут быть духовно близки, как мы с моим наставником...
– ...в прошлой жизни, – снова подхватывает Хиляль. – А если двое встретятся, скажем, на вечеринке, как в вашем примере, и попадут в малый Алеф, они немедленно влюбятся друг в друга. Это и есть любовь с первого взгляда.
Я решаю развить эту тему.
– Хотя на самом деле она вовсе не с «первого взгляда», ибо это чувство связано с целым рядом вещей, произошедших в прошлом. Это вовсе не значит, что любаятакая встреча порождает романтическую любовь. Как правило, это происходит оттого, что в прежних воплощениях остались нерастраченные чувства, и необходима новая инкарнация, чтобы довести до конца остававшееся незавершенным. Мы видим то, чего в реальности не существует.
– Я люблю вас.
– Но я ведь говорю совсем не о том! – восклицаю я в отчаянии. – Я уже встретил женщину, которая необходима мне в этой инкарнации. Мне довелось трижды жениться, прежде чем я нашел ее, и я, конечно же, не собираюсь оставлять ее ради кого бы то ни было. Мы соединились много веков назад и будем вместе еще много веков.
Но Хиляль не желает слушать то, что я ей говорю. Как тогда в Москве, она запечатлевает на моих губах мимолетный поцелуй и исчезает в ледяной екатеринбургской ночи.
МЕЧТАТЕЛЯ СИНИЦЕЙ НЕ ПРЕЛЬСТИТЬ
Жизнь – это поезд, не вокзал. Проведя в дороге почти двое суток, каждый из нас испытывал слабость, апатию, тоску по двум безмятежным дням, проведенным в Екатеринбурге, и нарастающее раздражение по отношению к остальным попутчикам.
Перед отправлением Яо оставил мне в лобби записку, в которой предлагал немного поупражняться в айкидо. Я ему не ответил. Мне нужно было хоть немного побыть одному.
Утро я посвятил доступным физическим нагрузкам, то есть бегу и ходьбе. В мои планы входило утомить себя настолько, чтобы, оказавшись в поезде, можно было спокойно заснуть. Я наконец дозвонился жене – в дороге мой телефон не работал – и признался ей, что уже сомневаюсь в том, сколь необходимо это путешествие, и что хотя пока поездка приносит свои плоды, я все же подумываю о том, чтобы ее прервать.
Жена сказала, что любое мое решение будет верным, и велела ни о чем не беспокоиться. Она была поглощена своими занятиями живописью, но между прочим рассказала мне свой странный сон. В ее сне я сидел на берегу моря, а из воды вышел некто, сообщил, что я уже завершаю свою миссию, и исчез.
Я спросил, мужчина то был или женщина. Жена ответила, что не смогла разглядеть, поскольку лицо незнакомца скрывал капюшон. На прощание она благословила меня и в который раз попросила не беспокоиться. Еще она сказала, что, пока я мерзну в Сибири, Рио превратился в раскаленную печь. Она посоветовала мне следовать интуиции и поменьше обращать внимание на то, что говорят окружающие.
– В том сне с тобой на берегу была какая-то девушка...
– С нами едет одна молодая женщина. Не знаю, сколько ей лет, но определенно меньше тридцати.
– Верь ей.
* * *
Днем я встречался с издателями и раздавал интервью, потом мы поужинали в роскошном ресторане, а к одиннадцати отправились на вокзал. Уральские горы – хребет, что отделяет Европу от Азии, – мы пересекли в полной темноте. Разглядеть хоть что-нибудь было решительно невозможно.
В поезде все пошло по-старому. Наутро следующего дня, словно повинуясь какому-то неслышному сигналу, мы собрались за столом. Ночью никому не удалось сомкнуть глаз, даже Яо, кажется, привычному к подобным переездам. Он и выглядел каким-то особенно усталым и подавленным.
Само собой, Хиляль была тут как тут, и, само собой, она-то как раз выспалась. После завтрака, за которым мы сетовали на бесконечную тряску, я отправился к себе, хоть немного поспать, а через несколько часов вернулся в гостиную, где нашел всю компанию в сборе, и все вместе мы горевали о том, что нам предстоят еще тысячи километров таких мучений. Мы молча пялились в окно и курили под раздражающую музыку, которую транслировали вагонные динамики.
Хиляль была непривычно тиха. Она всегда садилась в одном и том же углу, открывала книгу и углублялась в чтение, словно отгораживаясь от остальных. Никого, кроме меня, это, по всей видимости, не волновало, мне же такое поведение представлялось невежливым. Впрочем, тут же вспомнив о прежней Хиляль, встревавшей в разговор с неуместными замечаниями, я счел за благо промолчать.
После трапезы я обычно возвращался в свое купе, чтобы поспать или поработать. Словно сговорившись, вскоре все мы потеряли счет времени. Мы перестали различать день и ночь; наши дни проходили от одного приема пищи до другого, как, видимо, бывает в тюрьмах у заключенных.
По вечерам в гостиной нас ждал ужин. Мы пили больше водки, чем минеральной воды, и больше молчали, чем разговаривали. Мой издатель рассказал мне, что пока меня нет, Хиляль репетирует, играя на воображаемой скрипке. Я слышал, что шахматисты поступают точно так же, играя в голове целые партии.
– Да, Хиляль играет неслышную музыку для невидимых существ. Возможно, им того и надо.
* * *
Еще один завтрак. Впрочем, сегодня все не такое, как обычно. Кажется, все мы начинаем привыкать к новому образу жизни. Мой издатель жалуется, что у него плохо работает мобильный телефон (мой вообще не работает). Его жена одета как одалиска, что кажется мне одновременно забавным и нелепым. Она не говорит по-английски, но мы прекрасно понимаем друг друга с помощью языка взглядов и жестов. Хиляль вдруг решает принять участие в общем разговоре и рассказывает, как трудно живется оркестрантам. Это престижная профессия, только многие музыканты зарабатывают меньше, чем водители такси.
– Сколько вам лет? – спрашивает редакторша.
– Двадцать один.
– Никогда бы не подумала.
Это означает: «Вы выглядите старше». Верно. Я и не подозревал, что Хиляль так молода.
– В Екатеринбурге я познакомилась с директором консерватории, – говорит редакторша. – Он сказал, что вы одна из самых талантливых скрипачек, которых ему доводилось встречать, и что вы внезапно утратили к музыке всякий интерес.
