Крест - Болдова Марина Владимировна (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Махотин подъехал к своим владениям и посигналил. Тут же на крыльцо выбежала Алена. Глядя на ее сияющее личико, он неожиданно ощутил укол стыда: будто уже согрешил. И легкого страха: вдруг заметит? Поставив машину на сигнализацию, Махотин закрыл за собой калитку на большой кованый крюк.
– Пап, ну, наконец-то! Рассказывай!
– Погоди. Дай хоть умоюсь, я весь в пыли, – соврал он, чтобы выиграть время перед встречей с женой. Вот кто его просчитает в момент!
– Иди, я воду в умывальник сама налила. Ты хоть в курсе, что мыться нужно вон там, в конце двора? – Алена показала на какие-то кусты. За ними виднелось небольшое строение.
– Там наша туалетная комната? – пошутил он.
– Ага. С джакузи и кожаным сиденьем на унитазе. Иди же, мы с мамой уже успели испытать все прелести колхозной жизни.
– А у нас еда есть? – спросил он с надеждой, – Хоть хлеб с консервами?
– С этим все в порядке. Нам готовит соседка Нюша. Принесла на вечер жареной картошки и котлет.
– Здорово, – Махотин зажмурился от предвкушаемого удовольствия, только сейчас в полной мере ощутив голод.
Когда он вошел в дом, Алена уже накрывала на стол.
– Пап, нужно привезти микроволновку, а то и разогреть еду не на чем, – Алена виновато пододвинула ему тарелку с остывшей пищей.
– А плита на что?
– Это как? – Алена округлила глаза.
– Пусть мама покажет, – он кивнул на Лизу, которая с безучастным видом сидела на кровати и листала старый журнал. Та даже не повернулась в его сторону. «Вот, артистка! Ну, и фиг с ней!» – он встал, подошел к газовой плите и отвернул вентиль на баллоне. Поднес спичку к конфорке, пламя весело вспыхнуло.
– Сковорода есть в доме?
Алена подала ему сковородку. Глядя, как отец, налив из бутылки подсолнечного масла, вываливает на нее содержимое тарелки и ставит на огонь, она недоверчиво спросила:
– И что, разогреется?
– А ты помешивай, чтобы все прогрелось. Помешивай, помешивай, – он сунул в руку дочери ложку.
– Долго еще?
– Попробуй!
Алена зацепила ложкой кусок картошки.
– Вроде, нормально.
– Теперь давай, выкладывай обратно в тарелку. Осторожней! – прикрикнул он, видя, как дочь неловко наклоняет сковороду.
– Ты ее еще воду в самоваре кипятить научи, – подала голос с кровати Лиза.
– Как это? Мы же чайник привезли электрический! – Алена посмотрела на медный самовар, стоящий на тумбочке.
– Сейчас, доем, и пойдем во двор. Чайку с дымком на ночь – м-м-м…кайф! Ты пока щепок набери в сенях. Или доску найди, там есть, я видел. Я сам щепок наделаю.
– Ты – ы? – отец не переставал ее удивлять.
– Он ведь у нас деревенский житель, два года в деревне прожил, пока… – Лиза скривилась.
– Заткнись! – Махотин не выдержал.
Алена испуганно смотрела на мать и отца. Она видела, как у матери к вечеру окончательно испортилось настроение. Особенно после пользования «удобствами». Алена подозревала, что дело вовсе и не в них, в конце концов, мама прекрасно представляла, что ее ждет. Просто она злилась, что отец их оставил одних. Но как же она не может понять! Ведь человек пропал. Естественно, что отец предложил помочь. И она бы пошла, только не позвал никто. Алена еще раз посмотрела на мать: та побледнела и замолчала. Алена перевела взгляд на отца и испугалась уже по – настоящему. Она видела, как сжались его кулаки. Черт бы их побрал со своими тайнами. Алена прекрасно поняла, из-за чего опять сыр – бор! Ларкина мать – вот причина их постоянных ссор. И чего кипешат: она же умерла давно! А что, если папа ее до сих пор любит? Не может быть такого. Любить умерших нельзя, можно только вспоминать. Вот как она бабушку и дедушку, папиных родителей. Как они с ней играли, бабушка волосы заплетала, блинчики еще обалденные помнит и дедову трубку, которая так вкусно пахла душистым табаком. А мама, похоже, ненавидит папину первую жену. За что ж так? От нее все скрывают, как от маленькой. Темная, как говорится, история. Интересно, а Ларка знает правду?
Алена потянула отца за руку.
– Пап, пошли. Вот доска от ящика. Пойдет?
– Пойдет, – Махотин подхватил самовар за обе ручки, – открой дверь.
Они пили «чай с дымком». Это было здорово! Алена и сама не могла понять, куда делась ее раздражительность. По телу разливалось тепло. Эмалированная кружка с отбитой эмалью стучала о зубы, когда она делала большой глоток. Это было так громко в ночной тишине, так нелепо, что они с отцом дружно смеялись после каждого глотка. Всхлип! – Клац – Ха-ха. А потом лай какой-то собачонки. Отец рассказывал о поисках, она слушала, и ей казалось, что она была с ним. Он перечислил всех, с кем успел познакомиться за сегодняшний день. «Завтра пойдешь знакомиться сама», – говорил он, и Алена решила, что – да, так и нужно. Здесь все просто: привет, как зовут и – друзья. И еще ей хотелось в лес. Она смотрела на него сегодня из-за забора. Он манил ее своей чернотой, этот лес. Одной, конечно, страшно. Но завтра она уже не будет одна.
Они вернулись в дом уже за полночь. Лиза к ним так и не вышла. Махотин лег на скрипучую кровать, на влажные еще простыни и посмотрел вниз. Лиза спала на надувном матрасе, укрывшись с головой теплым одеялом. «Господи, как же я мог на ней жениться? Она же совсем чужая! Меня к ней и не тянуло, как к женщине, никогда. Как же я сней столько лет прожил?», – он отвернулся к стене. Перед закрытыми глазами вдруг всплыл образ Любавы. Вдруг ее лицо стало медленно таять, начали проступать черты Анны. И вот перед ним уже она. С ласковой, как и у Любавы, улыбкой. И от нее идет такое тепло, что Махотину хочется к ней немедленно прикоснуться. И он засыпает.
Глава 24
Кучеренко всегда знал, откуда растет хвост. Нутром своим звериным чуял, когда действительно опасность, а когда так, фуфло. Сейчас запахло бедой. Он виду не подал при Крестовском, что заволновался, но что-то вроде досады, что теперь этим нужно будет заниматься, испытал. Разъелись они в последнее время, расслабились. Раньше бы заскучал без живого дела, а сейчас покой ценить научился. Комфорт и покой. Как это зять Креста – бац и в деревню! На деревянный толчок! Навоз нюхать! Он бы уже так не смог. Кучеренко передернул плечами. Молоток, Бориска. В свое время это он уговорил Крестовского не противиться браку дочери. Раз уж освободили его. Лизка тогда с ума сходила, высохла вся. С того дня, как Махотин дверью шваркнул и ушел к своей колхознице. Хотя, что греха таить, хороша девка была! Глазищи! Кстати, задумался Кучеренко, у самого Крестовского похожие, только потусклее будут, помутнее. Так это от жизни…сложной. Вот он как мягонько их жизнь обозвал. А ведь жестко они тогда конкурентов убирали, без соплей и жалости. На городском кладбище иной ряд – весь их работа. Говорят, убиенные убийце по ночам сняться. Брехня, никто ему не снится. Засыпает, как проваливается. Просыпается, словно заново родился. Нервы крепкие, вот и вся психология. Один раз только и пожалел жертву, так сказать. Уж больно молода! Крест тогда долго не соглашался, добро не давал. Но потом сломался. И все так хорошо для них разрешилось.
А что с письмом дурацким делать, надо подумать. Сначала он съездит в эту Рождественку, к Бориске, и его поспрашивает. Если это он – полбеды. Он точно ничего не знает. Знал бы!.. Хуже, если не он. Всего-то и остается два человека, которые в курсах тогда были. И то косвенно, не докладывал им никто. Когда Серегу, шофера тогдашнего, к стенке прижали, он все выложил: и откуда информация и как получена. Он умнее своей женушки оказался, выводы-то правильные сделал. А она овца овцой, ничего не поняла. Это ее и спасло. А его не спасло, отметелели пацаны по самые яйца, душу отвели. Потом – в лесочке бросили. С тех пор – ни слуху, ни духу. А жена подумала, что он ее бросил. По первости он, Кучеренко, за ней еще приглядывал, но она только дочкой больной занималась. Правда, однажды случился у нее короткий романчик с Махотиным, очень короткий! Он даже Кресту ничего не сказал, чего по мелочам тревожить!
