Чужое сердце - Свинаренко Антон (чтение книг TXT) 📗
Ветер отчаянно трепал волосы репортерши.
– С вами Дженис Ли, и я веду прямой репортаж с места событий. В данный момент я нахожусь у мужской тюрьмы штата Нью-Хэмпшир, что в городе Конкорд. В этом исправительном заведении содержится человек, прозванный своими сокамерниками Мессией-Смертником.
Я взяла Оливера на руки и уселась по-турецки. За спиной репортера сновали десятки людей, и я поначалу не поняла, что они там организовали – пикет или марш протеста. Некоторые выделялись из толпы: к примеру, мужчина в самодельном костюме с надписью «Иоанн 3:16», мать с хромым ребенком и группка монахинь, молящихся на четках.
– Это продолжение нашего первого репортажа, – сказала журналистка, – в котором мы представили хронику невероятных событий, которые начали происходить с того момента, как Шэй Борн – единственный осужденный на смерть арестант в Нью-Хэмпшире – изъявил желание пожертвовать свои органы после исполнения приговора. Сегодняшняя наука способна доказать, что эти события являются не волшебством, но чем-то более значимым…
На экране возник офицер в форме – если верить подписи, надзиратель Рик Уитакер.
– Началось все с водопровода, – сказал он. – Однажды ночью во время моей смены заключенные опьянели. Разумеется, анализы, взятые в трубах, показали следы спиртного, хотя в источнике воды ничего обнаружить не удалось. Некоторые заключенные рассказывают о воскрешенной птице, хотя лично я при этом не присутствовал. Но, должен сказать, самые существенные перемены произошли с заключенным ДюФресне…
И опять репортерша:
– По нашим данным, заключенный Люсиус ДюФресне, больной СПИДом на последней стадии, чудесным образом излечился. В шестичасовом включении мы побеседуем с врачами в больнице Дармут-Хвйэкок и постараемся узнать, возможно ли это с медицинской точки зрения… Но для новообращенных последователей Мессии-Смертника, – репортерша указала на толпу у себя за спиной, – возможно все. С вами была Дженис Ли с репортажем из Конкорда.
Тут я увидела на экране знакомое лицо – ДиДи, девушку из маминого спа-салона, делавшую мне обертывание, – и вспомнила, что обещала ей завиться делом Шэя Борна.
И я набрала номер своего босса.
– Ты смотришь новости?
У Руфуса Уркхарта, начальника филиала АОЗГС в Нью-Хэмпшире, на рабочем столе постоянно работали два телевизора. Он всегда был в курсе событие…
– Ага, – ответил он. – Я думал, тебя покажут.
– Меня обогнал Мессия-Смертник.
– С божественным вмешательством тебе не тягаться.
– Вот именно. Руфус, я хочу выступить от его имени.
– Эй, дорогая, проснись! Ты уже выступаешь от его имени. По крайней мере, ты должна была отослать резюме.
– Нет… Я хотела бы, чтобы он стал нашим клиентом. Дай мне хотя бы неделю! – взмолилась я.
– Послушай, Мэгги. Дело этого парня слушали уже в суде штата, на выездной сессии федерального суда и в Верховном суде. Если я ничего не путаю, в том году они продули и отсрочку ему не дали. Апелляцию подавать он больше не имеет права… Я, если честно, даже и не знаю, какую еще лазейку мы сможем найти.
– Если он считает себя Мессией, – сказала я, – то лазейка нам не нужна. Будем долбить ломом.
Акт об использовании земель для религиозных нужд и гражданах, пребывающих в учреждениях закрытого типа, был принят в двухтысячном году, однако вступил в силу лишь через пять лет, когда Верховный суд удовлетворил иск группы арестантов в Огайо. В рамках дела «Каттер против Уилкинсона» заключенные-сатанисты в судебном порядке требовали от штата возможности удовлетворять религиозные потребности. При условии, что тюрьма обеспечивала право на отправление обрядов, но не навязывала религию остальным, закон оставался конституционным.
– Сатанист? – Мама отложила столовые приборы. – Этот парень – сатанист?
Я ужинала у них дома, как обычно бывало по пятницам перед Шаббатом. Мама как правило приглашала меня в понедельник, а я отвечала, что ближе к делу будет видно. Ну мало ли, может, меня пригласят на свидание или настанет конец света – в моей жизни эти явления происходят с одинаковой частотой. А в пятницу я, разумеется, неожиданно для себя самой уже передавала блюдо с жареной картошкой и слушала, как папа читает киддуш над вином.
– Понятия не имею, – сказала я. – Я еще с ним не встречалась.
– А у сатанистов тоже есть мессии? – спросил отец.
– Вы оба не понимаете главного. Я смотрю на это с юридической точки зрения. Существует законодательный акт, в котором говорится, что все заключенные наделены правом отправлять религиозные обряды, если те не нарушают тюремного распорядка. – Я пожала плечами. – Да и вообще: вдруг он и впрямь Мессия? Разве мы не обязаны спасти его жизнь, раз уж он собрался спасать весь мир?
Отец аккуратно отрезал ломтик грудинки.
– Он не Мессия.
– И откуда тебе это известно?
– Он не воитель. Он не боролся за независимое государство Израиль. Он не возвестил о прекращении всех войн. Ладно, пускай он кого-то там оживил, но подлинный Спаситель воскресил бы всех до единого! И если бы это случилось, твои бабушка с дедушкой сидели бы рядом с нами и просили подлить им соуса.
– Но, папа, одно дело – иудейский мессия, а другое – ну… не иудейский.
– А с чего ты взяла, что мессий несколько?
– А с чего ты взял, что он всего один? – парировала я.
Мама раздраженно швырнула салфетку на стол.
– Пойду приму тайленол, – сказала она, удаляясь.
Отец улыбнулся.
– Ты была бы отличным раввином, Мэгс.
– Ага, если бы еще эта докучливая религия под ногами не путалась.
Меня, само собою, воспитывали в иудейской традиции. Пятничными вечерами я ходила на службу и слушала густой, парящий голос кантора; я смотрела, с каким почтением отец несет Тору, и вспоминала, как он смотрел на меня на детских фотографиях. Но мне было настолько скучно, что я волей-неволей запомнила, кто кого породил в Книге Чисел. Чем глубже я проникала в суть иудаизма, тем отчетливее понимала, что как девушка навсегда останусь в глазах праведных иудеев нечистой, или ограниченной, или незавершенной. На следующий день после бармицвы, на которой настояли родители, я, прочтя нужный отрывок из Торы и отпраздновав свой переход во взрослую жизнь, заявила, что отныне ноги моей не будет в синагоге. «Но почему?» – спросил отец. «Потому что, мне кажется, Богу наплевать, сижу ли я там каждую пятницу. Потому что я не понимаю, зачем нужна религия, которая основана на запретах, а не указаниях по преумножению добродетели. Потому что я сама не знаю, во что я верю».
Конечно, мне не хватило мужества ответить честно. Сказать, что я скорее атеистка, чем агностик, сказать, что я сомневаюсь в существовании Господа. На работе мне приходилось сталкиваться с такой несправедливостью, что всякая вера в милостивое всемогущее божество, допускающее подобные ужасы, постепенно испарилась. И я всем сердцем ненавидела предположение, будто у Бога есть свои непостижимые планы на нас, нелепых людишек. В таком ракурсе он походил на папашу, который спокойно смотрит, как его дети играют с огнем, и думает: ладно, пусть обожгутся, это послужит им уроком. Однажды, еще в школе, я спросила у папы о религиях, которые с течением времени были признаны ложными. Греки и римляне, окруженные целым полчищем богов, считали, что ублажают их жертвоприношениями и молитвами в храмах. Однако сегодня набожные люди кривились при одном упоминании язычества. Откуда тебе знать, спросила я, что через пятьсот лет господствующая раса каких-нибудь пришельцев не будет брезгливо перебирать останки твоей Торы или их распятий и поражаться, до чего же мы были наивны? Отец, обычно охотно принимавший вызов и готовый «подумать над этим», как бы кощунственно «это» ни звучало, лишился дара речи. Наконец он сказал: «Религия, основанная на лжи, не продержалась бы две тысячи лет».
Моя версия такова: религии основаны не на лжи, но и не на истине. Мне кажется, религии выживают за счет того, в чем люди нуждаются в данный момент. Взять того же бейсболиста, не расстающегося со «счастливыми» носками, или мать больного младенца, которая уверена, что ее дитя может спать только в ее присутствии. Верующим по определению нужно то, во что они будут верить.
