Пожиратели звезд - Ромен Гари (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
– Не волнуйтесь, amigo. He знаю, что на вас нашло нынче утром. Говорю я вам: все будет прекрасно. Позвольте папочке заняться этим.
– Выслушайте меня, Хосе. Такого рода сделку еще никому не удавалось заключить. С тех пор как земля вертится, ни одному человеку еще не удавалось живьем вылезти из своей шкуры, дабы обменять ее на нечто лучшее. На то, что вы намерены продать, покупателя не найдется…
– Не понимаю, amigo. He могу уразуметь, что вы пытаетесь мне растолковать. Я всего лишь кужон. Мы люди простые, не забывайте об этом. Добрые крестьяне. Я вам говорю, что все пройдет прекрасно. Все будет о’кей, о’кей. Кончайте портить себе кровь и выпейте еще стаканчик. Это придаст вам смелости. О’кей?
Обезьяна по-прежнему кривлялась, и Радецки охватило внезапное желание схватить ее и свернуть ей шею: в этой стране определенно становишься суеверным – эта черная морда своими абсурдными гримасами и в самом деле уже казалась ему напоминанием о зверской могучей силе, игравшей судьбами людей и теперь, должно быть, с удовлетворением склонившейся над семью трупами, поверженными во имя обеспечения Альмайо его protecciґon.
Глава VIII
Миссионер наконец осознал тот факт, что все еще жив. И хотя, открыв глаза, он опять увидел направленные в его грудь ружейные дула, что-то, похоже, задержало казнь: солдаты, прижав к щеке приклады, тщетно ждали приказа. Он взглянул в сторону Гарсиа, этого кошмарного животного, и увидел, что тот оживленно разговаривает с солдатом, только что прибежавшим со стороны шоссе. Должно быть, эта дискуссия длилась уже несколько секунд, но д-р Хорват мысленно успел оторваться от этой земли настолько, что нельзя было требовать от него внимания к тем, кого она все еще носила. Капитан Гарсиа прокричал приказ, и солдаты опустили оружие; потом офицер – если только можно таким словом назвать обыкновенного бандита – сделал извиняющийся жест в сторону пленников.
«Один momentico», – произнес он вежливо, словно желая подбодрить их и заверить в том, что речь идет лишь о небольшой задержке и что через пару минут можно будет наконец приступить к казни, если они проявят любезность и чуть-чуть потерпят. После этого он, на ходу засовывая в кобуру пистолет, стремительно удалился и исчез за зданием кафе, оживленно что-то обсуждая с прибежавшим солдатом.
Проповедник достал носовой платок, вытер лоб и огляделся, причем взгляд его, должно быть, не слишком отличался от взгляда полузадушенного цыпленка.
Первым, что попало в поле его зрения, оказался его ближайший сосед, месье Антуан, продолжавший жонглировать. Он настолько был поглощен своим номером, так опьянен патриотическим порывом и процессом демонстрации своего артистического мастерства, что, казалось, победно вознесся над смертью, как это удалось сделать великому множеству его знаменитых и прославленных, вошедших в Историю предшественников, героизм и подвиги которых описаны в школьных учебниках. Триумф искусства над тленностью человеческой жизни – выражаясь словами одного великого французского писателя – он, казалось, изображал всем телом. Лицо оцепеневшей марионетки, которую Агге Ольсен по-прежнему прижимал к себе, было повернуто в сторону взвода карателей, сигара нацелена на врага. Теперь она повернулась к чревовещателю.
– Что ж, здесь, пожалуй, не соскучишься, – молвила кукла.
Господин Манулеско продолжал увлеченно играть на скрипке. Из-под толстого слоя белил на его лице прорывалась торжествующая улыбка: он был абсолютно уверен в том, что приказ приостановить казнь – а может быть, даже вообще пощадить всех – был отдан под влиянием его артистического дарования, очарования, восхищения и восторга, вызванных его игрой.
Великих музыкантов не убивают, каков бы ни был политический строй. Перед ними склоняются в уважении; большому искусству свойственно таинственным, но бесспорным образом пробуждать инстинктивное уважение даже в самых примитивных натурах. Он был уверен в том, что нашел в сердцах этих зверей в военной форме человеческую струнку и коснулся ее.
Отправься в свое время величайшие виртуозы-евреи в Берлин играть перед Гитлером, так, может быть, судьба их народа сложилась бы совсем иначе.
Кубинское чудовище, несмотря на то что д-р Хорват старательно избегал встречаться с ним глазами, радостно улыбалось ему, но миссионер с суровым видом отвернулся: он все-таки не докатился еще до того, чтобы брататься с этим дегенератом.
Первым, что пришло на ум мистеру Шелдону, адвокату, пребывавшему в состоянии почти полного отупения, была мысль о том, что если чуть-чуть повезет, то теперь хватит времени на то, чтобы подействовало успокоительное. Затем он увидел нечто вроде сна наяву: вспышка, длившаяся не более секунды, но в результате нее столица этой проклятой страны превращается в руины и в облаках черного дыма разорвавшихся американских снарядов не остается ни единого живого существа. Когда думаешь о том, что в этот самый момент десятки тысяч студентов требуют заключения мира с вьетконговцами, то отдаешь себе отчет в том, до какой степени так называемые интеллектуалы невежественны относительно положения дел в третьем мире. Все это с несвойственной ему разговорчивостью он и изложил д-ру Хорвату, одновременно борясь с непреодолимым желанием помочиться, которое ему приходилось сдерживать из опасения, что в противном случае это будет истолковано как признак расстройства организма, вызванного страхом.
Старая индеанка ни разу не шелохнулась. Стояла там, куда ее поставили, и ждала, по-прежнему блаженно пережевывая дивный наркотик, столько сделавший для этой страны. Д-ру Хорвату она вдруг напомнила куклу аризонских индейцев Catchina – даже сама ее одежда воскрешала в памяти традиционные цвета этих маленьких языческих идолов, которых он видел в музее Флагстаффа.
Чарли Кун носовым платком промокал землистого цвета лицо. Теперь он был почти уверен в том, что спасен, что этот сукин сын Альмайо сыграл с ними одну из своих знаменитых шуточек; они определенно были вне опасности, хотя сам он не очень-то представлял себе, что могло означать «определенно», принимая во внимание состояние его сердца и свойственный человечеству недостаток таланта по части долгожительства.
Однако его острое театральное чутье и проверенное годами чувство спектакля подсказывали ему, что на сей раз актеры уходят со сцены не окончательно.
Девушка, щелкнув золотой зажигалкой, закурила сигарету. Теперь она выглядела более взволнованной, чем прежде, почти встревоженной, словно перспектива остаться в живых поставила перед ней всевозможные проблемы, способа решения которых она не знает.
– Ну вот, а я-то поверила, что на этот раз действительно все, – сказала она с оттенком сожаления, навлекшим на нее возмущенный взгляд проповедника. – Вот уж и в самом деле не везет. Обычно я не позволяю себе столь негативных мыслей, но что вы хотите – надоело мне все это, теперь я уже не знаю, что и делать. С Хосе вечно так. Все время меняет свои взгляды и никогда не выполняет обещаний. Он исключительный парень, но у него есть проблемы.
Вы представляете, в этой стране нет ни единого психоаналитика – ни единого. Я хотела открыть при университете кафедру психоанализа, пригласила венгерского врача, но он стал полковником полиции, потому что стране не хватает кадров, а элиты здесь никогда и не было. О, я даже сама не знаю, почему говорю вам об этом. Все очень просто: он не хочет меня больше. Считает, что я приношу несчастье.
Они увидели, что капитан Гарсиа бежит в их сторону; услышали визг автомобильных покрышек по камням, и тут «кадиллаки» и джипы, взметая камни, на полной скорости выскочили из-за угла в клубах пыли и резко затормозили. Размахивая руками, капитан Гарсиа пролаял какие-то новые распоряжения, и солдаты грубо – не из неприязни, а скорее из-за поспешности – стали заталкивать их в машины. Д-р Хорват так быстро привык к этой стране, что, получив как следует по ребрам ружейным прикладом, даже и не подумал возмущаться. Он прыгнул в машину и оказался зажатым между кубинским чудовищем и маленькой американкой, а саркастическая и, как ему показалось, исполненная злобного удовлетворения физиономия куклы чревовещателя, склонившаяся через плечо хозяина, сидевшего рядом с шофером, торчала прямо у него перед носом. Он увидел, как на пороге кафе возник капитан Гарсиа, нежно сжимавший в объятиях груз бутылок, казавшийся непомерным даже в его гориллоподобных лапах; увидел, как этот продукт человеческого распада устремился к снабженному качавшейся антенной джипу, передал своим подчиненным бутылки и вскочил в машину, усевшись рядом с водителем; после чего джипы, мотоциклы и все четыре «кадиллака» рванули с места и помчались по каменистой местности, где не было видно и намека на дорогу, во весь опор удаляясь от шоссе по направлению к горам. Четверть часа они мчались в безумной тряске, швырявшей миссионера то в объятия ужасного кубинца, подхватывавшего его всякий раз, чтобы он не упал, то на несчастную американку, которая некоторое время отчаянно икала, а затем внезапно заснула, положив голову на колени д-ра Хорвата; потом выехали на некое подобие дороги – во всяком случае, в этой стране оно вполне могло сойти за дорогу и в сравнении с тем адским отрезком пути, который они только что преодолели, казалось мягким как ковер. Запрокинув голову и прикрыв глаза, проповедник, бедро которого было прижато к горячему бедру сексуального выродка, а внизу живота покоилась светловолосая головка пьяной девицы, позволил себе погрузиться в состояние пустоты и тупого оцепенения, настолько близкое к своего рода полному самоотречению, что уже безо всяких колебаний – для большей устойчивости, а может быть, даже и в поисках моральной поддержки – одной рукой обнял за плечи кубинца, другой – талию бедного дитяти, которому в таком возрасте никак не следовало покидать родной дом и свою страну.
