Тереза Батиста, уставшая воевать - Амаду Жоржи (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Многих он валил на матрац, что в доме на ферме, и на тот, что в городском доме. Некоторые были уже опытными, в основном это те, что постарше, те, что познали мужские руки и ко всему готовы, но большинство составляли пугливые, робкие и дикие девочки, часто старающиеся спрятаться от капитана в каком-нибудь углу, а он охотился на них, ловил. Однажды одна такая, когда капитан поймал её и схватил, от страха обмочилась, залила всё — и ноги, и матрац, чем доставила огромное удовольствие Жустиниано.
Будучи спортсменом, капитан, естественно, предпочитал тех, кто оказывал сопротивление. Те, что были опытны или быстро сдавались, не доставляли ему того особого чувства нелегко доставшейся победы.
Скромность, стыдливость, сопротивление, наконец, бунт вынуждали его применять силу, внушать страх и уважение, с которыми они должны относиться к своему господину, хозяину и любовнику, целовать его после данной им пощёчины — всё это увеличивало наслаждение, делало его более ощутимым и глубоким. Обычно всё и заканчивалось пощёчинами, зуботычинами, редко приходилось прибегать к ремню, ну а плеть из сыромятной кожи пришлось отведать пока одной Ондине, которая только после плети стала послушной. Одной, самое большее двух недель было достаточно, чтобы непослушные становились навязчивыми, надоедали капитану своей привязанностью, но именно они удерживались на положении фавориток недолго. Так было с уже упомянутой Грасиньей: чтобы сломить её, капитану пришлось избить её до потери сознания. Но и недели не прошло с той горькой ночи, как она вздыхала от нетерпения, желая быть в его объятиях, приходила к нему даже в неположенное время.
А однажды в Аракажу, куда капитан частенько ездил по делам, всем известная Венеранда, сидя с ним за столиком, предложила ему, решив над ним подшутить, совсем юное, как она сказала, создание. Шикарное заведение Венеранды (лучшее государственное учреждение, по словам Лулу Сантоса, постоянного посетителя, несмотря на костыли), существовавшее почти официально, поскольку среди посетителей были политические деятели, начиная с самого губернатора, представители правосудия, промышленники, коммерсанты и банкиры, находившиеся под покровительством полиции (самое тихое и приличное место в Аракажу, включая дома лучших семейств, по словам всё того же народного защитника), только однажды огласилось столь нежелательными для знатных клиентов шумом и криками капитана Жусто, пытавшегося переломать мебель, когда он открыл обман Венеранды, выдавшей опытную проститутку за молоденькую невинную девочку, приехавшую из провинции. Когда поднятый капитаном Жусто шум стих и улеглась его ярость, они стали с Венерандой друзьями, и она, пуская пыль в глаза своей образованностью, с того самого дня всегда именовала его «зверем из Кажазейраса-до-Норте, укротителем девочек». В доме Венеранды, действительно неплохом, были и привезённые из Рио и Сан-Пауло француженки, и польки из Параны, и немки из Санта-Катарины — все яркие крашеные блондинки, всё знающие и всё умеющие. Капитан не пренебрегает компетентными иностранками, наоборот, он высоко ценит их искусство. Однако в нищей провинции на каждом её углу, в любом посёлке или городе полным-полно своих девчонок, которых не кто иной, как сами родители предлагают богатому капитану. Так, Раймундо Аликате, земледелец, возделывающий тростник на землях сахарного завода, в обмен на мелкие подачки отдавал капитану своих девочек. И если он говорил «девственница», то так оно и было. Поставляла аппетитный товар и Габи, хозяйка женского пансиона в городе, но за этой старой сводней нужен был глаз да глаз, чтобы не получить кошку вместо зайца. Капитан не раз грозил разгромить её заведение, если в очередной раз она обманет, но мошенница была неисправима.
Лучших же капитан отбирал сам на фермах, за прилавком магазина, на танцах и вечеринках, на петушиных боях. Некоторые обходились ему дёшево, почти даром. Другие подороже, приходилось тратиться на подарки и даже покупать их. Тереза Батиста обошлась дороже всех, исключая, конечно, Дорис.
Нужно ли вносить в этот список Дорис? С ней всё было иначе, за ней он должен был ухаживать и жениться по всем церковным и гражданским правилам и взять её не в каком-то углу на матраце, а в девичьем алькове дома на Соборной площади, когда после гражданского и церковного бракосочетания «милая новобрачная, которая сегодня вступает на путь счастья и цветущую тропинку бракосочетания» (как поэтически выразился падре Сирило), пошла к себе в комнату, чтобы надеть дорожный костюм, отправляясь в свадебное путешествие, где молодые собирались провести медовый месяц.
Да, да, ни на матраце, брошенном на пол, ни в хорошо обставленном номере отеля «Меридионал» в городе Баии, где они прежде всего должны были остановиться, а здесь, в алькове, рядом с залом, где под присмотром тёщи попивали вино и доедали яства приглашённые на свадьбу гости, именно здесь капитан стал взимать проценты с понесённых им расходов, с глупо выброшенных на ветер денег.
Он пошёл следом за Дорис, помог ей раздеться, сорвал фату, флёрдоранж, разорвал подвенечное платье, торопясь переломать ей кости. К губам её приставил палец и велел молчать — в зале рядом пировала элита города и, самое главное, сливки общества жадно, как крысы, утоляли голод и жажду. Дом полон народа, Дорис не должна даже стонать.
В грубых руках Жустиниано Дуарте да Роза ломались и отлетали пуговицы, рвались кружева корсета. Дорис вытаращила глаза и скрестила на чахоточной груди тонкие руки, дрожа всем телом, единственным её желанием было кричать, кричать как можно громче, чтобы слышали все в городе и прибежали на помощь. Капитан же, увидев скрещённые на маленькой груди руки, остановившийся взгляд и такой страх, что гримаса губ, старающихся сдержать рыдания, казалась улыбкой, сбросил пиджаки новые брюки, облизал сухие губы… Да, Дорис стоила ему состояния, открытого счёта в магазине, одежды и праздников, самых разных трат, и потехи, и женитьбы.
Жустиниано Дуарте да Роза исполнилось тридцать шесть лет, когда он вдруг решил сочетаться браком с четырнадцатилетней Дорис Курвело, единственной дочерью усопшего доктора Убалдо Курвело, экс-префекта, экс-шефа оппозиции и врача, чью смерть оплакивал весь город. Прекрасная диссертация, слава честного, способного администратора, компетентность в медицине и человечность в исполнении своих обязанностей врача — «мозг диагностики», по словам фармацевта Тригейроса; «надежда бедных», по всеобщему мнению, — всё это было за ним, когда он отошёл в лучший мир, оставив жену и двенадцатилетнюю дочь, не считая отданного в залог дома и денег, которые надо было получить за консультации.
В жизни доктор не испытывал особых трудностей. Хозяин самой большой клиники в городе, где трудились, чтобы выжить, четверо врачей, он получал всё необходимое и содержал семью с учётом желания доны Брижиды жить с определённым шиком, как и положено первой даме общества, и даже купил и содержал дом на Соборной площади. Добрую же часть его клиентов составляли те несчастные, у которых не было ни кола ни двора. Очень многие приходили в консультацию из-за тридевяти земель; самые имущие приносили ему в качестве гонорара либо сладкую маниоку, либо батат, либо плод хлебного дерева, а неимущие — сказанное с дрожью в голосе пожелание: «Бог вам заплатит, сеу доктор». А некоторые даже получали деньги на лекарства — нет предела нужде в такой жалкой стране. Однако, несмотря на все эти траты и покупаемые доной Брижидой предметы роскоши, доктору удалось сохранить кое-какие небольшие сбережения, которые он тратил на политику, чтобы доставить удовольствие друзьям и поддержать честь супруги, отец которой в своё время достиг высот муниципального советника.
Выборы доктора в префекты, поддержка партии, членом которой он являлся, годы административной деятельности, сократившийся рабочий день в клинике из-за растраты, совершённой Умберто Синтрой — казначеем учреждения, единомышленником и вождём предвыборной кампании, одним из оплотов победы, полная утрата сданного под залог дома и особенно последующая шумная предвыборная кампания сразили и разочаровали Убалдо Курвело, оставив его без гроша в кармане.
