Записки районного хирурга - Правдин Дмитрий (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗

На столе в перевязочной лежал атлет без лица. Вместо физиономии у него были только лицевые мышцы. «Вот круговые мышцы глаз, вот мышца гордецов, вот круговая мышца рта, вот глазные яблоки, ишь как белки сверкают. Все видно!»

Помню, на занятиях по анатомии, в мединституте, мы с большим трудом препарировали лицо трупа. Дело в том, что мышцы лица — особенные. Все поперечно-полосатые мышцы начинаются на костной основе, на ней же и заканчивается. А мимические — нет! У них один конец начинается на кости, а другой вплетается в кожный покров лица. Поэтому их и сложно выделить. А тут собака одним укусом выделила все мышцы сразу — чудеса!

Там, где раньше был нос, примостился кожный узелок, оказавшийся лицом. Я приложил его к голове пострадавшего и попытался растянуть, чтобы определится с дальнейшей тактикой.

Браток ужасно мешал мне. То ли от принятого алкоголя, то ли от эректильной [17]фазы шока, которая характеризуется возбуждением, но он не давал мне работать. Он крутил своей франкенштейновской головой, пытался подмигнуть медсестрам и извергал комплименты негерметичным ртом, из которого постоянно выливались слюни.

Складывалось впечатление, что этот человек пришел в солярий позагорать, а не был доставлен с тяжелейшей челюстно-лицевой травмой. Никакие уговоры на него не действовали. Лишь когда он в очередной раз крутанулся и лицо упало на пол, до меня дошло: он не знает, что с ним!

— Любовь Даниловна, принесите, пожалуйста, зеркало, да побольше! — попросил я медсестру.

— Зашем шеркало? — прошамкал браток, пуская слюни дырявым ртом.

— Сейчас узнаешь!

— Вы шо, в натуле! Давай шей! Чего там шил!

— Ты не даешь работать! Все время дергаешься.

— Да мне не болно, док! Просто тут у вас такие девшонки щудные!

— На, любуйся, это ты! — сунул ему под нос принесенное зеркало.

— Это я? — выдавил браток и затих.

Надо отдать ему должное, он ни разу не пикнул, хотя я все делал под местным обезболиванием. Давать наркоз было нельзя: он только что поел и мог захлебнуться рвотными массами во время релаксации. Ждать три часа, пока пища уйдет из желудка в кишечник, было некогда: лицо могло омертветь, а от промывания желудка пациент отказался.

Итак, я расправил лицо по ширине и длине. Кое-где не хватало фрагментов — по-видимому, их вырвали собачьи зубы. Я отмыл раны, обколол антибиотиком и наводящими швами подшил лицо на место.

— Все, дальше надо ехать в область в челюстно-лицевую хирургию, здесь нужен специалист узкого профиля, — пояснил я браткам, ожидавшим в коридоре.

— И когда его можно везти?

— Немедленно! Чем быстрее, тем лучше для него, я сделал все, что мог в этих условиях.

— Спасибо, доктор. Мы твои должники.

Больше я их не встречал и не знаю, чем закончилось лечение.

Лет через пять я был на похоронах однокурсника, трагически погибшего в автокатастрофе. На кладбище я увидел ряд гранитных стел с фотографиями в полный рост. По датам жизни и смерти было видно, что те, кому поставлены эти памятники, не дожили и до тридцати. Две фотографии показались мне знакомыми: на одной был человек, который сказал мне тогда спасибо, а второй был с лицом, которое я когда-то пришил на место.

Еще как-то раз к нам привезли молодого парня. Он возвращался домой в райцентр из Фроловки от родителей. По пути подобрал двоих голосовавших на дороге. Те сели сзади и, не доехав километра до поселка, выстрелили водителю в спину прямо через сиденье автомобиля. Раненого выкинули из машины, а сами скрылись в неизвестном направлении (позже милиция нашла сгоревший автомобиль километрах в ста от места происшествия). Раненого привезли к нам. Заряд дроби разворотил ему правую почку и кишечник. Пока собирали операционную бригаду, пострадавший умер, не приходя в сознание.

Вот другая история. Плотник Филиппов почти год трудился на заработках в городе, строил дома богатым людям, а получив расчет, из экономии пробирался домой, в деревню, на попутках. Родным в подарок он вез видеомагнитофон. До дома оставалось рукой подать — и машина, в которой он ехал, заглохла. Водитель вышел, открыл капот, попросил Филиппова помочь. Плотник тоже вышел из машины — и дальше ничего не помнит: получил по голове и отключился.

Нашли его чисто случайно проезжавшие той же дорогой колхозники. Остановились отлить, зашли в кусты и остолбенели. Земляной холм, который они вознамерились было окропить мочой, внезапно зашевелился и застонал. Колхозники начали копать — и обнаружили Филиппова. С открытой черепно-мозговой травмой его доставили в хирургию. Убийцы не стали добивать жертву, а живьем (!) зарыли в землю. Лень было копать могилу глубоко, прикопали работягу так, что он даже не задохнулся.

Филиппов долго болел, но поправился. Соседи по палате скинулись ему на билет до дома, так как все деньги и видик украли разбойники.

У меня много подобных историй…

Старожилы говорили, что такого беспредела прежде не было никогда. Даже после войны, когда у всех осело оружие, не было столько убийств и разбоя. Случались драки, кражи, иногда кто-то по пьянке тонул или разбивался на машине, но убийств не было. А когда на экраны в огромном количестве выплеснулись боевики и «стрелялки», убийства стали нормой жизни.

Практически каждый день можно было услышать о том, как кого-то зарезали или кого-то пристрелили. Львиная доля убийств совершалась кухонными ножами. И дело было не в орудии, а в людях.

В нашем районе есть деревни, где живут переселенцы с Украины, многие приехали еще при царе. Их населенные пункты именуются по названию тех мест, откуда прибыли их предки — Борисполь, Белая Церковь, Виницино и др.

Удивительно, но старшее поколение этих деревень сохранило не только уклад украинских сел начала XX века, но и свой язык. Довольно часто попадались бабушки, которые говорили на чистой мове и не знали русского языка. В паспорте же у них стоял только год рождения — 1921, 1922, 1923… Месяца и дня не было. За семьдесят с лишним лет своей жизни они не выезжали дальше райцентра. Дети рождались регулярно, а регистрировали их, когда время находили, чаще после уборки урожая. А почему числа и месяц не ставили? Не знаю.

Такой островок старой Украины на периферии России! Эти люди сумели сохранить не только язык и культуру, но и нравственность, для них воровство было самым большим преступлением. До развала Союза они не запирали дома. Зачем? Кругом были свои.

При советской власти все были примерно одного достатка. В ботинках типа «прощай, молодость» и кроликовых шапках, я помню, щеголяла вся наша школа. Сейчас, когда общество резко расслоилось и появились олигархи и безработные, изменилось и сознание людей. Мои сверстники в детстве мечтали быть космонавтами; десятилетние дети конца девяностых — бандитами или банкирами.

Я ездил по деревенским школам с медосмотром. Раз в год бригада врачей в составе окулиста, лора, хирурга, гинеколога, педиатра выезжала проводить профилактические осмотры в сельские школы и детсады.

Дети — это зеркало семьи. Осенью 1995 года район еще работал, дети были сытые, ухоженные, в новенькой одежде. Через год большинство школьных столовых закрылось, одежда прохудилась, с бледных лиц детей исчезли улыбки.

Я осматривал детей на предмет грыжи передней брюшной стенки; для этого как минимум нужно было приспустить штаны или колготки. Многие дети смущались, и я не понимал почему. После учителя объяснили, у большинства детей просто не было трусов, и они жутко стеснялись этого факта!

Девочки, у кого уже начались месячные, делали прокладки из застиранных вафельных полотенец, наверное, перешедших к ним по наследству от старших сестер. Гинеколог вздыхала, глядя на эту ветошь.

Денег в колхозах не было. Зарплату выдавали зерном, сеном, комбикормом. Выкрутишься, продашь — будут деньги. А кому продавать, если у соседа то же самое? Вот родители и экономили на трусах, майках и прокладках.

Кроме медосмотров школ, я два раза сидел в военкомате на призывной комиссии, правда, это было уже позже, когда я сам стал заведовать отделением. Помню одного призывника — крепкого, здорового, аж рвущегося в армию. Я ему в деле поставил «А», это значит «годен без ограничений». Все специалисты поставили «А», а психиатр застопорила: