Жаркое лето в Берлине - Кьюсак Димфна (библиотека книг .TXT) 📗

Досадно, он даже не дал ей своего адреса.

В тот вечер Хорст, как всегда, ужинал в американском офицерском клубе. За ужином Джой решила, что рассказ о сегодняшней встрече разрядит тяжелую атмосферу, обычно царившую за столом в отсутствие Хорста.

— Я встретила своего бывшего профессора музыки, — бойко начала она, — и вновь почувствовала себя совсем девчонкой.

— Очень мило, — сказала мать. — Вы можете пригласить его к нам, если хотите.

— Ну конечно, очень хочу! — Неприязненное чувство, вызванное странным поведением профессора, было мгновенно забыто. Для Джой он опять стал кумиром, которому она поклонялась подростком. — Он был замечательным педагогом и знаменитым пианистом, — продолжала она. — Мы все обожали его. Особенно я горжусь тем, что исполняла концерт Грига на его прощальном вечере.

С подчеркнутой любезностью Берта переводила ее слова отцу. Джой с удивлением почувствовала, что Стивен нажал ей на ногу.

— Он совершает турне по Европе? — спросила мать.

— О нет! Он немец. Вернулся на родину после войны.

И вдруг она поняла, но слишком поздно. Стивен так крепко нажал ногой на ее ногу, что она невольно вскрикнула. Взоры всех, кроме Стивена, обратились к ней.

— Немец из Австралии? — воскликнула Берта, подчеркивая последнее слово. — Что за немец?

— Настоящий немец, — ответила Джой, задетая ее тоном.

— Настоящий немец? — Своей интонацией Берта как бы подчеркнула огромное значение этих слов.

— Да. Вы, верно, слыхали об Артуре Шонхаузере? Он был пианистом с мировым именем, пока нацисты не искалечили ему руки в Дахау.

За столом наступило молчание. Стивен как-то весь подобрался, сидел, опустив глаза. Мать крепко сжимала ножку бокала. Ганс, более чем когда-либо, казался отсутствующим. Высоким, презрительным тоном Берта переводила отцу.

— Das ist immoglich! [12] — громко сказал старик.

Джой вскипела.

— Нет ничего невозможного! Профессор Шонхаузер приехал в Австралию после освобождения из Дахау. Он не мог уже давать концерты. Руки у него были изуродованы пытками. Он стал профессором в нашей консерватории, и мне посчастливилось учиться у него. Он сам выбирал учеников.

Берта переводила слова отца, отвернувшись от него, но в ее голосе слышались интонации его тяжеловесной, неторопливой речи.

— Все знают, что Артур Шонхаузер был заключен в Дахау за то, что посягнул на честь германского рейха.

— Полноте, Берта! Неужели вы принимаете меня за младенца? Не бойтесь за меня. Я, как и большинство людей, знаю, что творилось в Дахау и в прочих подобных местах.

Берта презрительно посмотрела на нее.

— Если у него руки и действительно изуродованы, то по его собственной вине.

— Не он ли сам их изуродовал? — съязвила Джой.

— Возможно. Это международная еврейская ассоциация распространяла различные клеветнические слухи о лагерях, куда мы были вынуждены заточить евреев и коммунистов ради безопасности страны.

Отец проворчал: «Widerlicher Judenlummel».

— Что он сказал? — воинственно задала вопрос Джой.

Берта молча взяла нож и вилку, как бы прекращая разговор. Стивен не поднимал глаз от тарелки.

Усмехнувшись, Ганс проговорил:

— Гнусное еврейское отребье, пожалуй, это будет наиболее точный перевод, не так ли?

— Ганс! — прикрикнула на него Берта.

Он посмотрел на нее невинными глазами:

— Мама, ты же сама просила меня помочь Джой в немецком.

Джой торжествующе посмотрела на Берту.

— Профессор не еврей!

— Стало быть, коммунист.

Бокал матери ударился о тарелку, опрокинулся, и вино пролилось ей на колени.

Ганс и Стивен подскочили, чтобы вытереть платье салфетками.

— О боже, что я натворила! — воскликнула она. — Придется переменить платье, оно насквозь промокло. Боюсь, что будет испорчено. — Она умоляюще посмотрела на Джой. — Дорогая, проводите меня наверх и помогите переодеться. Прошу всех извинить меня.

Рука об руку свекровь и невестка вышли из столовой и медленно стали подниматься по лестнице наверх. Позади них слышалось непрерывное бормотание отца, напоминавшее бормотание священника, читающего псалмы.

Глава IX

На другое утро место матери за завтраком было не занято.

— Отец сказал, что она плохо спала, — объяснила Берта. — Ничего серьезного, но не нужно забывать, что у матери слабое здоровье и ее нельзя утомлять.

Она бросила укоризненный взгляд на Джой и Эни, которая, ничего не подозревая, показывала Хорсту, как подаренная им кукла говорит «ма-ма» по-английски.

— Оставь куклу в покое, дорогая, — сказала Джой, поймав взгляд Берты, и, взяв у девочки огромную красавицу блондинку, посадила на стул позади дочери.

— Простите меня, я должен спешить, — сказал Хорст с обольстительной улыбкой в сторону Джой. — Сегодня утром приезжает мой близкий друг, один американский полковник, и я должен встретить его.

Он встал из-за стола прежде, чем отец успел позавтракать. Энн, вцепившись в него, объяснила, что кукла названа Патти в честь ее сестренки.

Наконец отец поднялся и вышел из столовой. Джой хотела последовать его примеру, но Берта остановила ее.

— Обождите минутку, Джой, мне нужно поговорить с вами, но прежде я распоряжусь по хозяйству.

Джой, чувствуя себя провинившейся школьницей, нетерпеливо ждала, пока Берта созывала девушек, на лицах которых появилось испуганное выражение еще до того, как она с ними заговорила.

Когда девушки разошлись, Джой, все еще находившаяся под впечатлением вчерашних неприятных разговоров, спросила:

— Почему такая суматоха? В доме ведь все идет как по маслу.

Берта поджала уголки своего полного рта.

— Разве вы не понимаете, — высокомерно сказала она, — что Хорст не только старший сын. Он очень важная персона; полковник Кэри тоже очень важная персона.

— Пусть так, но почему эти бедные девушки должны вертеться, как белки в колесе, ведь они и без того прекрасно справляются со своими обязанностями?

— Вы не привыкли обращаться со слугами, — ответила Берта. — Если не ходить за ними по пятам, они разбалуются и будут пренебрегать своими обязанностями.

— Представить не могу, чтобы Шарлотта пренебрегала своими обязанностями. Она могла бы сохранить свою энергию. Пожалуйста, скажите ей, чтобы она не ждала нас, если мы когда-нибудь задержимся допоздна.

— В этом ее прямая обязанность.

— Но это же смешно! Если нам что-нибудь понадобится, я прекрасно обойдусь и без ее помощи.

— У нас это не принято. Притом, у Шарлотты это вошло в привычку. Она служит у нас сорок лет.

— Придется, стало быть, ужинать в ресторане. Не могу допустить, чтобы пожилая женщина, которая годится мне в бабушки, не спала до полуночи, ожидая нас.

— Считаю спор бесполезным, — вспыхнув, сухо сказала Берта.

— Мы по-разному смотрим на вещи. Я вас прошу об одном: не разлагайте, пожалуйста, девушек подобными рассуждениями. Слуги у нас и так уже достаточно развращены свободными нравами, занесенными американками.

— Это ваш дом.

— Вернее, дом моего отца. И еще попрошу вас, не становитесь, пожалуйста, на равную ногу с прислугой.

— На равную ногу? Что это значит?

— Вы обращаетесь с прислугой, как будто между вами нет различия.

— По-моему, кроме языка, различия между нами нет. И для меня это единственная возможность практиковаться в немецком языке.

— У вас в Австралии странные взгляды на вещи.

— Взгляды в духе нашей страны.

— Вы испортили наших горничных. После вашего приезда Эльза и Грета потребовали повышения жалованья.

— Вполне естественно. Ведь им приходится обслуживать еще нас троих. Мы охотно заплатим им за себя.

— Это было бы оскорбительно для нас. Вопрос не в деньгах, а в принципе. Две приходящие девушки уже и без того получают двести пятьдесят марок в месяц, не считая питания.

— При здешних ценах это жалованье не так уж велико.