Цвет пурпурный - Уокер Элис (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Зачем они нас продали? Как они могли? И почему мы до сих пор их любим? Вот какие у меня были мысли, пока мы бродили по холодным лондонским улицам. Как-то раз я изучала карту Англии, такую аккуратную и надежную, и мне вдруг подумалось, что при усердии и правильном отношении все еще может быть хорошо на африканской земле.
И наконец мы отплыли в Африку. Мы покинули Саутхемптон, в Англии, 24 июля и прибыли в Монровию, в Либерии, 12 сентября. По пути мы делали остановки в Лиссабоне, что находится в Португалии, и Дакаре, в Сенегале.
В Монровии мы последний раз увидели людей, нам более-менее знакомых и привычных, так как Либерия была «основана» бывшими американскими рабами, вернувшимися жить в Африку. Был ли хоть один из их предков на этих берегах, в Монровии, спрашивала я себя, и что они чувствовали, проданные некогда в рабство и вернувшиеся, чтобы быть правителями этой земли, но не разорвавшие уз со страной, некогда купившей их?
Сили, мне пора заканчивать. Солнце уже не такое жаркое, и мне надо готовиться к вечерним занятиям в школе и вечерней службе.
Как бы мне хотелось, чтобы ты была со мной или я с тобой.
С любовью, твоя сестра Нетти.
После первой мимолетной встречи с Африкой в Сенегале мы остановились на некоторое время в Монровии. Столица Сенегала называется Дакар, и люди там говорят на своем языке, наверное, на сенегальском, и еще на французском. Они такие черные, Сили, я таких в жизни не видела. Знаешь, как мы иногда говорим о человеке, что он чернее некуда или что он иссиня-черный, вот они как раз такие. Ах, Сили, они просто сияют чернотой. Черные до блеска, как еще у нас дома говорят о тех, которые по-настоящему черные. Но все-таки, Сили, попробуй вообразить город, сплошь состоящий из таких иссиня-черных, черных до блеска людей, одетых в ярко-синие одежды с узорами, как на наших самых красивых лоскутных одеялах. Все высокие, стройные, с длинными шеями и прямыми спинами. Можешь ты вообще такое представить, милая Сили? У меня было чувство, что я вообще раньше черного цвета никогда по-настоящему не видела. И, Сили, в этом есть что-то волшебное. Этот черный цвет настолько черный, что просто слепит глаза, и блеск кажется отраженным светом луны, такое от него исходит свечение, но кожа их сияет и при солнце.
Сказать по правде, мне не очень понравились сенегальцы, которых я встретила на рынке. Они только и думали, как бы продать свой урожай. Если мы ничего не покупали, они переставали нас замечать, так же как они не замечали местных французов. Я почему-то не ожидала увидеть в Африке белых, но их тут целые толпы. И не все из них миссионеры.
В Монровии их тоже полно. Даже у президента, чья фамилия Табмэн, среди министров есть несколько белых. И много цветных, выглядящих как белые. На второй день после нашего приезда в Монровию нас пригласили на чай в президентский дворец. Он очень похож на американский Белый дом, где живет наш президент (так сказал Самуил). Президент долго говорил о том, сколько усилий он тратит на развитие страны, и о трудностях с туземцами, которые не хотят работать на благо страны. Я впервые слышала, чтобы черный человек использовал это слово. Я знаю, что для белых все цветные — туземцы. Он закашлялся и сказал, что имел в виду уроженцев либерийской земли. Однако я не видела ни одного из этих «туземцев» среди его министров. И жены министров не походили на местных жительниц. По сравнению с ними, разодетыми в шелка да жемчуга, мы с Коринной были одеты не просто кое-как, а вообще никак. Мне кажется, эти женщины из дворца тратят уйму времени на одежду, но все равно они выглядели какими-то недовольными, в отличие от веселых школьных учительниц, которых мы случайно встретили, когда они шли купаться со своими учениками.
Перед отъездом нам показали самую большую в стране плантацию какао. Огромное поле какао, до самого горизонта. И целые деревни с жителями, построенные прямо среди полей. Мы видели, как усталые семьи возвращались домой с работы с корзинками для сбора какао-бобов (в начале дня они служат корзинками для еды, чтобы есть в поле), и среди них женщин с детьми за спиной. Но представляешь, Сили, какие бы они ни были усталые, они все равно пели! Совсем как мы дома. Я спросила Коринну, почему усталые люди поют. Так устали, что ни на что другое не способны, сказала она. И потом это не их поля, Сили, и даже не президента Табмэна. Владельцы живут в таком месте, которое называется Голландия. Они делают голландский шоколад. Рядом с полями живут надсмотрщики, они смотрят, чтобы люди работали как следует.
Ну вот, мне опять пора идти. Все уже спят, я пишу при свете лампы. На свет слетелось столько насекомых, что меня просто съедают живьем. У меня укусы везде, даже на затылке и на пятках.
И вот еще что…
Писала ли я про то, как мы впервые увидели на горизонте африканский берег? У меня в душе что-то случилось в эту минуту, Сили, будто ударил большой колокол, и все во мне содрогнулось. Коринна с Самуилом почувствовали тоже самое. Мы опустились на колени прямо на палубе и поблагодарили Бога за то, что он дал нам возможность увидеть землю, о которой плакали наши предки, и умерли, так и не увидев ее.
Ах, Сили, смогу ли я тебе все это рассказать?
Даже не буду задаваться такими вопросами. Предадимся на волю Божью.
Вечно любящая тебя сестра Нетти.
Посреди слез да вздохов, да сморканий да гаданий про непанятные слова в Неточкиных письмах мы и не заметили как время прабежало, а мы еле-еле первые два, не то три письма успели разобрать. Только дочитали до таво места, как она в Африке устроивши, тут и Мистер __ с Грейди домой воратились.
Ну все, крепись, Шик говарит.
Не понимаю, говарю, почему бы мне его не убить.
Не моги, гаворит. Нетти скоро домой вернется, а тут здрасьте. Не надо ей с тобой тово пережить, что мы с Софией пережили.
Ох, трудненько это будет, говорю, а Шик тем временем свой чемоданчик вытряхивает да письма туда ложит.
А что, Иисусу Христу, что ли, не трудно было? Ништо, справился. Помнишь, что у ево сказано? Не убий, сказано. Меня в том числе, хотел, наверное, добавить, знал ведь, с какими дураками дело имеет.
Мистер __ не Христос. И я тоже не Христос, говарю.
Верно, но для Нетти ты кой-чево значишь. Хреново ей будет, если ты ей такую свинью падложишь, пока она домой едет.
Слышим, Грейди с Мистер __ в кухне посудой гремят. Дверью кладовки хлопают.
Мне уже тошно. Чую, будто все во мне окаменело. Не-е, говорю, все-таки лучше я его убью. На душе спокойнее будет.
Нет, не будет. Никому лучше еще не становилось после смертоубийства. Может быть, как-то становилось.
Как-то лучше, чем никак.
Сили, тут Шик говорит, ты кроме Нетти еще кое о ком должна подумать.
О ком это? Спрашиваю.
Обо мне, Сили, обо мне ты тоже должна чуточку подумать. Мисс Сили, если ты Альберта укокошишь, у меня только и останется, что Грейди. От одной мысли тошно.
Вспомнила я про лошадиные Грейдины зубы, и смех меня разобрал.
Можешь сделать, штобы Альберт со мной не спал, пока ты тут, а вместо него ты?
Не знаю как, но она сделала.
Мы с Шик спим рядышком как две сестры. Вроде и хочется мне быть с ней, и смотреть на нее ндравится, вот только сиси мои обмякли, и кнопка не встает. Ничегошеньки мне больше не надо, думаю я, все во мне умершее. He-а, Шик говарит, это из-за тово, что ты нынче горюешь, да гневаешься, да об убийстве помышляешь. Ничего, это пройдет, и сиськи заторчат, и кнопка встанет.
Телячьи нежности я люблю, говарит она, больше мне на сегодняшний день ничево не надо, и точка.
Ага, говорю, обниматься-то больно сладко.
Она говорит, Раз такие дела пошли, надо нам чем-нибудь заняться, из ряда вон выходящим.
Это каким, спрашиваю.
Ну, говорит она, оглядывая меня, давай-ка к примеру сошьем тебе пару брюк.
