Под куполом - Кинг Стивен (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
- Барби? - позвала она, стараясь делать это по возможности тише. - Как там Кен?
- Поехал в Сан-Франциско принять участие в юбилейном гей-параде. Я всегда знал, что он мальчик не простой.
Джулия рассмеялась, а потом взяла его руку и поцеловала.
- Друг мой, я ужасно рада, что вы теперь в безопасности.
Он обхватил ее руками, расцеловал в обе щеки и только потом отпустил. Затяжные поцелуи. Настоящие.
- Я тоже, друг мой, Джулия.
Она засмеялась, но внутри нее возник внезапный трепет, которым ее пронзило от шеи до колен. Знакомый трепет, хотя ей давно не случалось его ощущать. «Расслабься, девочка, - убеждала она себя. - Он же тебе в сыновья годится».
Ну да, конечно… если бы она забеременела тринадцатилетней.
- Все уже спят, - сказала Джулия. - Даже Горес. Он в доме вместе с детьми. Они бросали ему ветки, и он их приносил, пока язык у него буквально не начал стелиться по земле. Он думает, что уже умер и попал в рай, я уверена.
- Я тоже старался заснуть. Но не смог.
Он дважды уже почти засыпал и оба раза вновь оказывался в камере, видел перед собой Джуниора Ренни. Первый раз Барби ошибся и, вместо того, чтобы броситься вправо, распластался на топчане, превратившись в идеальную цель. Второй раз Джуниор протянул сквозь решетку невероятную длинную резиновую руку, схватил его и удерживал достаточно долго для того, чтобы лишить жизни. После этого Барби покинул сарай, где легли спать мужчины, и пришел сюда. Здесь тоже стоял запах комнаты, в которой полгода назад умер пожизненный курильщик, но все равно воздух здесь был лучше, чем в городе.
- Так мало огней там, внизу, - произнесла она. - Обычной ночью их было бы раз в десять больше, чем сейчас, даже в этом часу. Уличные фонари были бы похожи на двойной ряд жемчужин.
- Зато здесь есть это, - левой рукой Барби обнимал Джулию, и сейчас он показал свободной правой на лучезарный пояс внизу. Если бы не Купол, против которого свечение внезапно обрывалось, она бы признала этот пояс за идеальный круг. А так он был похожим на подкову.
- Конечно. А как вы думаете, почему Кокс не говорил об этом? Они должны были бы его зафиксировать на спутниковых фото. - Она задумалась. - Мне он, по крайней мере, ни словом не проговорился. Может, вам что-то говорил?
- Нет, а должен был бы. Что означает - они его не видят.
- Вы считаете, что Купол… как это? Фильтрует картинку?
- Что-то такое, наверняка. Кокс, новостные телеканалы, весь внешний мир, они этого не видят, потому что им его не нужно видеть. Так мне кажется.
- А Расти прав, как вы думаете? Мы те муравьи, которых подвергают пытке жестокие дети, играясь с линзой? Какая же это разумная раса могла бы позволить своим детям делать такое с другой разумной расой?
- Это мы сами себя считаем умными, а они нас? Мы знаем, что муравьи - это существа, которые имеют собственное сообщество, они строят жилье, создают целые колонии, они замечательные архитекторы. Они настойчиво трудятся, как и мы. Они хоронят своих умерших, как и мы. У них даже происходят межрасовые войны, когда черные бьются с рыжими. Все это мы знаем, но не считаем муравьев умными.
Она теснее прижалась ему под руку, хотя на дворе не было холодно.
- Умные или нет, все равно это неправильно.
- Согласен. Большинство людей с этим согласятся. Расти понял это еще в детстве. Но большинство детей не воспринимают мир в координатах морали. Нужны годы, чтобы развить это ощущение. Став взрослыми, большинство из нас забывает свои детские развлечения, такие как сжигание муравьев лупой или отрывание крылышек мухам. Возможно, их родители когда-то делали так же. То есть если вообще когда-нибудь замечали нас. Когда вы последний раз наклонялись к муравейнику, чтобы его рассмотреть?
- Однако же… если бы мы нашли муравьев на Марсе или даже микробов, мы бы их не уничтожали. Потому что жизнь во Вселенной - такая бесценная вещь. Боже мой, любая из планет в нашей системе - сплошная пустыня.
Барби подумал, что, если бы спецы НАСА нашли то, что живет на Марсе, они уничтожили бы это без угрызений совести, только бы положить его под микроскоп и изучать, но не произнес этого.
- Если бы мы были более продвинутыми научно или духовно, потому что, возможно, именно это нужно, чтобы путешествовать в той бескрайности протянувшейся вокруг нас - мы, вероятно, убедились бы, что жизнь существует везде. Заселенных миров, умных форм жизни там не меньше, чем муравейников на территории этого города.
Не его ли это рука теперь покоится сбоку на выпуклости ее груди? Именно так, согласилась с собой она. Давно там не лежала мужская рука, а чувство это действительно было приятным.
- Единственное, в чем я уверен, это то, что существуют и иные миры, кроме тех, которые мы можем увидеть сквозь наши слабенькие телескопы здесь, на Земле. Или даже с помощью «Габбла»[428]. И эти… они… совсем не здесь сейчас, понимаете. Это не вторжение. Они просто смотрят. И еще… наверное… играются.
- Я знаю, как оно, - сказала она. - Когда с тобой играются, как с игрушкой.
Он посмотрел ей в лицо. На поцелуечном расстоянии. Она была не против, чтобы ее поцеловали, совсем не против.
- Что вы имеете в виду? Ренни?
- Вы верите, что в жизни человека бывают особые, определяющие моменты? Рубежные моменты, которые как раз и меняют нас?
- Да, - ответил он, думая о том пятне в форме улыбки, пропечатанном его ботинком на ягодице у Абдуллы. Обычная ягодица мужчины, который проживал свою обычную маленькую жизнь. - Абсолютно.
- Со мной это случилось в четвертом классе. В начальной школе на Мэйн-стрит.
- Расскажите.
- История короткая. Это был самый длинный день в моей жизни, но рассказ займет совсем мало времени.
Он ждал.
- Я была довольно видным ребенком. Мой отец владел местной газетой - держал пару репортеров и одного рекламного агента, но все остальное он делал сам, такой себе человек-орекстр, именно так ему нравилось вести дела. Никогда не возникало вопроса, чем займусь я, когда он отойдет от дел. Он верил в это, моя мать в это верила, мои учителя также верили, и, конечно, верила в это я сама. Детально было распланировано мое дальнейшее высшее образование. Конечно, и речи не могло идти о каком-то провинциальном колледже, типа университета штата Мэн, потому что это было не для доченьки Эла Шамвея. Дочь Эла Шамвея будет учиться в Принстоне. Уже в четвертом классе у меня над кроватью висел Принстонский флажок, я уже тогда жила буквально на чемоданах. - Все кругом, включая меня, чуть ли не молились на каждый мой шаг. То есть все, кроме моих одноклассников. Я в то время не понимала причин, это теперь я удивляюсь, как я могла этого не замечать. Я сидела за первой парте и всегда тянула руку, когда миссис Коннот задавала какой-то вопрос, и всегда я давала на него правильный ответ. Если бы можно было, я бы заранее выполнила все задания, я жаждала дополнительных баллов. Я была неустанной соискательницей оценок и подлизой. Однажды, когда миссис Коннот на несколько минут оставила нас самих, вернувшись в класс, она увидела окровавленный нос Джесси Вашона. Миссис Коннот объявила, что весь класс останется после уроков, если никто не скажет, кто это сделал. Я подняла руку и доложила, что это сделал Энди Меннинг. Энди ударил по носу Джесси, когда тот отказался дать ему свою резинку-стирачку. И я не усматривала в этом ничего неправильного, потому что я же сказала правду. Вы представляете себе эту картину?
- Вы ее обрисовали на чистую пятерку.
- Этот эпизод оказался последней соломинкой. В один день, вскоре после этого случая, когда я шла домой через городскую площадь, на меня напала стая девушек, которые прятались, ожидая меня, в мосте Мира. Их было шестеро. Их возглавляла Лила Страут, которая теперь носит фамилию Кильян - она вышла замуж за Роджера Кильяна, который ей абсолютно подходящая пара. Никогда не верьте, если кто-то начнет вас убеждать, что дети не тянут за собой во взрослую жизнь свои детские образы. Они затянули меня на парковую сцену. Я сначала сопротивлялась, но потом две из них - одной была Лила, а второй Синди Коллинз, теперь мать Тоби Меннинга - начали бить меня кулаками. Не в плечо, куда, знаете, по обыкновению целят дети. Синди ударила меня в челюсть, а Лила прямо в правую грудь. Как же это было больно! У меня только начали тогда расти груди, и они сами по себе, даже без всякого к ним прикосновения, очень болели. Я начала плакать. По обыкновению это ясный сигнал - по крайней мере, среди детей, - что дело зашло слишком далеко. Но не в этот день. Когда я зарыдала, Лила сказала: «Заткнись, потому что хуже будет». Рядом не было никого, кто мог бы их остановить. Было холодно, такой туманный день, и на площади не было ни души, кроме нас. Лила хлопнула мне по лицу так сильно, что из носа у меня пошла кровь, и произнесла: «Доносчица-Задавака! Пусть сожрет тебя собака!» И все девушки начали смеяться. Они говорили, что это за то, что я выдала Энди, и тогда я и сама так думала, но теперь понимаю, что это была расплата со мной за все, даже за то, как подходили ленточки в волосах к моим блузкам и юбочкам. Они носили одежду, а я наряды. Энди просто послужил последней соломинкой.
