Прыжок - Лапперт Симона (читаемые книги читать TXT, FB2) 📗

— Будем мы у него еще разрешения спрашивать, — прервала молчание Сварливая Эдна. — Они нам уже и рты хотят позатыкать, до чего докатились!

Мать с младенцем пожала плечами и согласно кивнула, то же сделало еще несколько человек.

— Следующий, пожалуйста, — очнулся Вернер. — Проходите на оплату.

К кассе подошли две девочки — подростка, одна, что выглядела помладше, была в футболке с Суперменом, тесноватой в талии, вторую Тереза сразу узнала: ей запомнилось ее красивое личико, только теперь у девушки поверх бедер было повязано полотенце, тоже с Суперменом. Опустив глаза, та, что с веснушками, положила на прилавок пачку тампонов.

— Три девяносто девять, — сказал Вернер.

— Кошмар, так дорого! — Девушка достала пятиевровую купюру.

— Извините, нет ли у вас туалета, которым мы могли бы воспользоваться? — почти шепотом спросила та, что помладше. — В кафе очередь на несколько часов.

Тереза понимающе кивнула.

— За той дверью после склада направо, — показала она.

Девочки поблагодарили и скрылись за служебной дверью. Снаружи журналист кричал на оператора и тщетно пытался запихнуть шляпу в маленькое отверстие урны перед магазином. В конце концов он сунул ее оператору, махнул рукой и скрылся в толпе. У оператора тоже никак не получалось избавиться от шляпы: урна была забита, отверстие слишком узкое. Он украдкой огляделся по сторонам, подошел к прислоненному к стене велосипеду, положил шляпу в его корзину и побежал догонять журналиста.

— Нас даже по телевизору покажут, — шепнул Вернер Терезе. — Только представь, какая реклама!

Тереза погладила его по спине. Она уже начинала бояться, что Нуну спустится с крыши и люди разойдутся.

— Простите! — Кто-то потянул ее за рукав.

Тереза обернулась, перед ней стояла девушка в футболке с Суперменом.

— Вот это да! — восхищенно сказала она. — У вас есть все, полные серии — бегемотики, черепашки и даже старая средневековая коллекция, невероятно! — Девушка просияла и жестом показала Терезе, чтобы та наклонилась к ней. — Я бы на вашем месте, — шепнула она, — не хранила эти фигурки так открыто, некоторые из них стоят целое состояние!

Тереза удивленно вскинула брови.

— Но это же просто пластик, — поразилась она. — Игрушки, не более того.

Девочка потрясла головой.

— Клянусь, их продают за тысячи евро! Почитайте в интернете. Жаль, конечно, у вас нет фигурок с дефектами, они стоят дороже всего.

— Винни, ну ты идешь? — Девушка с полотенцем на бедрах нетерпеливо переминалась у служебной двери.

— Вы почитайте об этом, — уходя, повторила ее подруга. — И запирайте дверь!

Тереза кивнула и помахала ей вслед. Она тут же подумала о коробке с бракованными экземплярами и о том, что где-то должен быть ключ от туалета, вот только она не помнила, куда его положила.

— Тереза, прошу, ты помнишь про пиво? Надо наполнить холодильник! — Вернер помогал женщине с коляской упаковывать продукты.

— Да, пиво, — задумчиво сказал Тереза. — Уже иду.

Она вспомнила. Ключ лежал в самом туалете, в зеркальном шкафчике.

Эгон

Еще издали слышался шум бетономешалки.

Стрелы грузоподъемных кранов все еще вращались над полуготовым участком. Режущий слух машинный оркестр. Тяжелое испытание для стариков, никакой спокойной жизни. Волна запахов жареной рыбы и средства для мытья стекол захлестнула Эгона, когда тот вошел в западное крыло дома престарелых. Из окна, на стекле которого еще красовались заводские наклейки, он увидел с полдюжины бизнесменов, шагающих по свежепроросшему газону. Они ступали осторожно, будто опасаясь наступить на что-то гадкое. Кто-то прижимал к груди планшет с бумагами, кто-то фотографировал фасад на смартфон, один даже сделал селфи на фоне перекладины для выбивания ковров с висевшим на ней ковриком из зеленого пластика — фотосвидетельство посещения глухого пригорода. «Пригород был тут всегда, — подумал Эгон. — Одна из немногих уцелевших старых застроек». Но в последние несколько месяцев возникло ощущение, что сюда нагло вторглись. Сперва стали другими звуки. А смена звуков всегда предшествует изменениям в городе. Как и во многих других вещах, перемены можно услышать раньше, чем они становятся видимыми.

По коридору шел молодой санитар и шевелил губами, беззвучно подпевая песне, играющей в наушниках. Увидев Эгона, он вынул наушники и улыбнулся.

— Хорошо, что я вас встретил, господин Мосбах, — сказал он. — Нам нужно поговорить о вашей матери.

— Что с ней? — спросил Эгон, не сводя глаз с бизнесменов.

— Ружье, — ответил санитар. — Она не может и дальше держать его при себе, все боятся ее, в конце концов, это опасно.

Эгон повернулся к санитару:

— Я думал, вы забрали у нее патроны. Что же такого может случиться?

— А я вам скажу, что может случиться. Она ходит с ним вокруг домов. Например, сегодня утром ваша мать украла собаку господина Рибовски, умыкнула прямо из-под стола во время завтрака, повесила ружье на плечо и расхаживала с бедным животным по округе.

— Вы опять не вывозили ее в лес, не так ли? Я же вам говорил, что ей хотя бы два раза в неделю необходимы прогулки по лесу. Для нее это важно.

Санитар убрал телефон вместе с наушниками в карман халата.

— Это сейчас даже не обсуждается. Вы же знаете, что наши ресурсы в данный момент ограничены. Несколько часов назад местная жительница вызвала полицию, потому что ваша матушка пряталась в ее саду за туями с ружьем на изготовку. Повезло, что ее не арестовали. Вот так вот.

— Где она сейчас? — спросил Эгон.

— В своей комнате. Она не выходит с тех пор, как мы отняли у нее ружье.

Мать Эгона сидела, забившись в левый угол полосатого дивана в стиле бидермейер, одетая, как на охоту, — в юбке и сапогах, — седые волосы туго собраны на затылке, на коленях зеленая шерстяная шляпа, подаренная Эгоном на ее сорокалетие.

— Вальтер, ну наконец-то ты пришел, — воскликнула она, когда Эгон появился в комнате. — Думаешь, дикие кабаны будут нас ждать? Повезет, если наткнемся хоть на одного тщедушного зайца. И ты ведь не собираешься в лес в таком виде? — Она с укором взглянула на вельветовые штаны и парусиновые туфли Эгона.

— Мама, это я, — сказал Эгон и присел к ней на диван. — Вальтер не придет, ты же знаешь.

Женщина подняла глаза, сжимая пальцами поля шляпы; маленькие слезящиеся глазки гневно уставились на него.

— Трус! — сердито сказал она. — Эта мещанская старая кляча опять не пускает его. Наверняка заставила мыть посуду. Он позволяет ей обращаться с собой как с цирковой обезьянкой. Пожалуй, настало время выкинуть его из своей жизни ко всем чертям.

— Мама, — спокойно произнес Эгон и положил руку на ее костлявое плечо. — Вальтер умер. У него случился инфаркт на охотничьей вышке, помнишь?

Она выдернула плечо из-под его руки.

— Разумеется, я помню это, мальчик мой. Я же была там. — Она отпустила поля шляпы и разгладила образовавшиеся складки. — Ты, должно быть, проголодался. Возьми те бутерброды, я сыта.

Эгон посмотрел на стол, где стояла тарелка с бутербродами с ливерной колбасой. Он не знал, почему она предлагала ему эти бутерброды — то ли из-за деменции, то ли из-за неиссякаемой садистской страсти подсовывать мясо ему под нос.

— Мама, ты же знаешь, что я вегетарианец, — только ответил он. — Может, прогуляемся?

Женщина положила шляпу на стол и поджала губы.

— Эта излишняя чувствительность досталась тебе точно не от меня. Ты очень похож на своего отца, ему тоже не хватало жесткости. От меня ты унаследовал только подтянутые икры. И на том спасибо.

Эгон не мог судить о своем сходстве с отцом, поскольку не был с ним по-настоящему знаком. Знал его только по черно-белой семейной фотографии со смятыми краями, которая теперь торчала в углу рамы зеркала над журнальным столиком. На ней его отца, красивого и с дерзким взглядом, сурово удерживала за плечи в центре композиции мускулистая рука матери, как будто не давала ему сбежать за пределы снимка. В левой руке мать сжимала двустволку, что создавало странный контраст с ее светлым летним платьем. Очевидно, по просьбе фотографа отец держал Эгона лицом к камере. Он делал это как-то неумело, на вытянутых руках, будто ребенок был ему неприятен. Родители стояли по колено в осенней траве на фоне старой беседки, и было видно, что они принуждали себя это делать. Долго их союз не продлился. Отец, по всей видимости, с самого начала был неуклюжим охотником, но однажды в Вогезах случайно подстрелил супоросную кабаниху. Из-за чего охотничьей лицензии лишили и его самого, и его жену. Мать Эгона и по сей день настаивала на том, чтобы ее называли фройляйн — фройляйн Мосбах. Другие формы обращения она категорически игнорировала. К своим последующим любовникам она относилась как к добыче. О новом помощнике пекаря говорила, как о знатном кабане, с такими же горящими глазами. Эгон до сих пор отчетливо помнил ее сидящей в платье и сапогах на том же бидермейерском зеленом диване; она сидела в прачечной, переделанной под охотничью комнату, среди своих трофеев, превращенных в чучела, и, пока в стиральной машинке крутилось белье, обрабатывала голову кабана, для которой на стене уже не было места. Его мать сложно было превзойти в грубости, однако он всегда восхищался ее современностью и силой, самоуверенностью, с которой она шла по жизни своим путем.