Тот Город (СИ) - Кромер Ольга (книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

Военный провёл в магазине с четверть часа. Милиционеры курили, водитель дремал, а Ося думала с таким напряжением, с таким усилием мысли, как ещё ни разу в жизни не думала. Нужно было понять, куда спрятать портрет. Военный вернулся, прижимая к груди большой бумажный пакет. В машине вкусно запахло свежим хлебом и малосольными огурцами.

Воронок тронулся, покатился, трясясь, по щербатой мостовой. Ося всё думала. Через полчаса затормозили, снаружи послышался тяжёлый металлический лязг, потом скрип – видимо, открывали ворота. Машина проехала метров сто и остановилась окончательно.

Пока конвоиры выбирались из воронка, медленно-неуклюжие в своих мундирах, портупеях и сапогах, Ося лихорадочно развязывала узелок. Выйдя из машины, она споткнулась, совершенно естественно, упала, и узелок рассыпался. Ося присела, начала подбирать вещи. Военный и милиционер постарше вошли в здание, молоденький ждал Осю, отстукивая сапогом нетерпеливый раздражённый ритм. Она оглядела украдкой огромный квадратный двор со странной, почти детской беседкой в центре, ровные ряды зарешеченных окон, вдохнула йодистый, влажный запах моря, представила, как Яник стоял в этом дворе два года назад.

– Шевелись давай, – прикрикнул милиционер, – сколько мне тут торчать?!

Ося присела на корточки к нему спиной, развернула газетный кулёчек с сахаром, переложила сахар на лист с портретом и завернула снова. Из газеты она сделала аккуратный маленький квадратик, запихнула его в туфлю, завязала узелок и встала.

Милиционер привёл её по короткой лестнице в грязную прокуренную комнату, разделённую низкой перегородкой, расписался в толстой книге и ушёл. Сидящий у окна мужчина в синей форме НКВД глянул на неё лениво-равнодушно, велел заполнить анкету и снова отвернулся к окну. Ося села на колченогий стул у большого обшарпанного стола, обмакнула ручку в чернильницу, начала терпеливо записывать привычные, десятки раз писаные ответы на знакомые скучные вопросы. Фамилия – Ярмошевская, возраст – двадцать семь лет, происхождение – из служащих, в Красной армии не служила, в старой армии не служила тоже. Ранее не судима, арестована впервые, из близких родственников имеется только муж, Тарновский Я. В., осуждён по статье 58, п. 7, 8, 11, 17.

Слёзы вдруг полились сами собой, она даже не сразу поняла, что плачет, только когда увидела, как большая капля плюхнулась прямо на слово «Тарновский» и начала медленно расползаться во все стороны, таща за собой фиолетовые разводы.

– Долго возитесь, гражданка, – добродушно пожурил её дежурный. – Тут думать нечего, правду надо писать и всё. И плакать нечего, органы разберутся, что…

Ося подняла на него глаза, он осёкся, замолчал на полуслове, неразборчиво пробормотал под нос что-то угрожающее. Ося опустила глаза, облизала солёные губы и поклялась себе матерью, Яником, мёртвым своим малышом, что никогда больше эти люди не увидят её плачущей.

Заполнив анкету до конца, Ося протянула её дежурному, он кивком указал на длинную скамью у стены. На этой скамье Ося просидела часа три, то задрёмывая, то просыпаясь и не понимая, для чего её так торопили. В полночь пришёл солдат, забрал у энкавэдэшника бумажку, велел ей встать и приказал коротко:

– Прямо.

Она послушно пошла узким коридором прямо, потом направо, потом вниз и снова направо. Солдат привёл её в большую комнату без окон, но с множеством лампочек, светящих раздражающе ярким светом. В центре комнаты стоял длинный, обитый жестью стол. Возле стола курила, часто затягиваясь, невысокая полная женщина в кумачовом платке. Конвоир отдал ей бумажку и вышел, она придавила окурок об стол, велела, не глядя на Осю:

– Вещи на стол. Раздеваться догола.

Высыпав содержимое Осиного узла на стол, она принялась разглядывать одежду, прощупывать швы, разворачивать свёртки, молча, быстро и ловко. Сахар она тоже развернула, глянула на рисунок, подняла лист, посмотрела на просвет, спросила:

– Кто?

Ося бросила на женщину осторожный взгляд, не зная, как отвечать, как спасти портрет. Женщина нетерпеливо дёрнула головой, и Ося решилась, ответила так же коротко:

– Муж.

– Рисовал кто?

– Он сам.

Женщина подняла голову, посмотрела внимательно на полураздетую Осю, ещё раз глянула на портрет, усмехнулась, взяла пару Осиных носков, высыпала сахар в один носок, завернула во второй. Портрет она разгладила ладонью, сложила пополам и ещё раз пополам и бросила в кучу просмотренных вещей.

– Спасибо, – едва слышно сказала Ося.

Женщина прикрикнула:

– Раздевайся давай, некогда мне тут с тобой.

Ося разделась, сложила вещи ровной стопкой. В длинных тюремных очередях она немало наслушалась про эту неизбежную процедуру под странным названием «шмон» и думала, что готова. Но когда чужие руки с равнодушным бесстыдством начали шарить по её телу, тошнота подступила к горлу так внезапно, что Ося едва успела прикрыть рот рукой.

– Параша в углу, – отскочив, буркнула женщина.

Ося метнулась в угол, надзирательница отошла к столу, спросила:

– Беременная, что ли?

Не в силах говорить, Ося покачала головой. Надзирательница велела ей одеваться и вышла из комнаты, неслышно ступая мягкими войлочными туфлями, унося с собой Осин нательный крестик и часы – подарок Яника на годовщину свадьбы.

После шмона молоденький конопатый конвоир вновь повёл её узкими бесконечными коридорами вверх, вниз, налево, направо. Шли медленно, потому что и шнурки от туфель, и пояс от юбки надзирательница тоже забрала. Выйдя на большую асфальтированную площадку, Осе показалось – во двор, конвойный остановился. Ося подняла голову: справа темнела высокая сплошная стена, слева этажами уходили вверх галереи, соединённые железными лестницами. Вдоль галерей по всем этажам бесконечными рядами шли узкие железные двери, постепенно сливаясь с темнотой. Было очень тихо, и в этой тишине особенно пронзительным показался женский крик.

– Митенька! – крикнула женщина где-то совсем близко. – Митенька! – И снова стало мертвенно, неестественно тихо.

– Та це вона уві сні, – успокаивающе прошептал конвоир, – дитину гукає[33].

Неслышно ступая, появился надзиратель, расписался на листе бумаги, протянутом конвойным, пальцем поманил Осю за собой, показал на лестницу. Она вскарабкалась на галерею, надзиратель поднялся следом, загремел ключами. Открыв узкую, утопленную в стене дверь, он втолкнул Осю внутрь. Чтобы не упасть, она ухватилась рукой за влажную, липкую стену и тут же отдёрнула руку. За её спиной захлопнулась дверь, и ключ трижды повернулся в замке.

Четвёртая интерлюдия

Снег шёл три дня не переставая. Корнеев поднимал меня чуть свет и всё время подгонял, хотел пройти как можно больше, пока не кончился снегопад. За день мы делали три короткие передышки по четверть часа, до зимовья добирались уже в темноте, от усталости я едва мог отстегнуть лыжи. Несколько раз я видел белок, а во время одной передышки лось подошёл к нам совсем близко, остановился за кустами метрах в трёх, внимательно посмотрел и двинулся дальше, величаво покачивая своей короной. Пару раз нам встречались медвежьи следы, каждый раз Корнеев присаживался на корточки и долго их рассматривал.

К вечеру шестого дня он опять умчался вперёд. Лыжня шла под откос, в ложбину, лыжи катились сами собой, я даже притормаживал немного. Солнце тускнело, опускалось в дырявые облака на горизонте, золотисто-розовые лучи едва просвечивали сквозь облачное кружево, таяли, растворялись. Вот последний луч полоснул горизонт, точно разрезал, – и исчез. Лес, только что голубой и розовый, сказочный, сделался серым и тусклым. Большая птица пролетела очень близко, так близко, что я почувствовал щекой движение воздуха под её крыльями. Едва различимый в сумерках, порскнул из-под лыж какой-то зверёк, подняв снежный фонтан. Тайга больше не боялась меня, и я всё меньше боялся её.