Одержимые - Оутс Джойс Кэрол (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Сладкий голос Алисы присоединился к оптимистичному хору других голосов. Но, насколько он понимал, операцию так никогда и не сделали. А если даже и было что-то, то явно безуспешное. Пальцы его левой ноги были так же далеки и потеряны для него, как все остальные части его тела.
— Как тебе повезло, Джулиус, что мимо проезжала другая машина! Ты мог бы умереть!
Предположительно, Джулиус Мюр ехал один в жуткую бурю по узкой дороге вдоль реки, по высокому берегу. Несвойственно для него — он ехал с большой скоростью, потерял управление, врезался в парапет сбоку, «как по волшебству», был выброшен из горящей машины. Две трети его тонких костей было сломано, череп сильно раздроблен, позвоночник раздавлен, легкое порвано… Так что история о том, как Джулиус очутился в этом кресле, в его окончательном месте отдыха, в этом молочно-белом мире, прояснялась для него урывками, разбитыми и разбросанными, как осколки разлетевшегося ветрового стекла.
Поговаривали (иногда недалеко от него), что со временем зрение частично восстановится. Но Джулиуса Мюра и это мало интересовало. Он жил ради дней, когда, очнувшись от дремоты, он начинал ощущать некую теплую пушистую тяжесть, опускавшуюся ему на колени.
— Джулиус, дорогой, кое-кто очень особенный пришел навестить тебя!
Мягкая и в то же время удивительно тяжеленькая, горячая, но не очень, поначалу немного беспокойная (поскольку кошки должны сперва повозиться, устраиваясь как можно удобнее, перед тем как лечь), но через несколько минут совершенно замечательно расслабившаяся, дружелюбно мурлыкая, нежно уминая коготками его ноги, засыпающая.
Ему бы хотелось увидеть, помимо сияющей водянистой белизны его видений, ее особеннуюбелизну. Конечно, ему хотелось бы еще раз восхититься очаровательной мягкостью и шелковистостью меха. Но он мог слышать грудное мелодичное мурлыканье, мог ощущать в некоторой степени ее теплый пульсирующий вес. И бесконечная благодарность за чудо ее загадочной живучести — разве можно их сравнивать — заполняет его душу.
«Моя любовь!»
ЧАСТЬ II
Натурщица
Явился ли он ниоткуда или наблюдал за ней уже довольно давно, может быть дольше, чем он сказал, и по другому поводу? Она поежилась, думая, что да, возможно, она много раз видела его в городе или в парке, совершенно не замечая, — его самого и его длинный сверкающий черный лимузин. Она бы никогда не решилась заговорить, даже если бы и обратила внимание на человека, который назвался Старром.
Каждый день взор ее быстро и легко скользил по лицам как знакомым, так и незнакомым, неясным, как фон в фильме, где первый план является существенно важной основой сюжета.
Ей было семнадцать. Вообще это случилось на следующий день после ее дня рождения. Яркий, ветреный январский день. Она делала пробежку в середине дня, после школы, в парке на берегу океана и как раз направлялась домой, чувствуя усиленное сердцебиение и приятную боль в ногах. Остановившись, чтобы вытереть лицо и поправить мокрую хлопчатобумажную повязку на лбу, она взглянула, застенчивая, удивленная, и увидела мужчину, которого она никогда раньше не встречала. Он ей улыбался широко, доброжелательно, с надеждой. Он стоял, слегка опершись на трость и загораживая ей дорогу, предусмотрительно, с джентльменской почтительностью, показывая, что не желал зла.
— Извините! Здравствуйте! Юная леди! Признаю, что дерзок и посягаю на ваше уединение, но я художник, ищу натурщицу, хотел бы знать, не согласитесь ли вы мне позировать? Только здесь, я имею в виду здесь в парке, среди бела дня! Предлагаю вам почасовую оплату…
Сибил уставилась на мужчину. Как большинство молодых людей, она не умела определять возраст человека старше тридцати пяти лет. Этому чудаку могло быть сорок лет, а могло и пятьдесят. Его жидкие прямые волосы отливали старинным серебром — может, он был еще старше. Его лицо было бледное, шероховатое и грубое, а очки с такими темными стеклами, какие носят слепые. На нем была простая темная одежда, консервативная одежда — свободный твидовый пиджак, на все пуговицы застегнутая рубашка без галстука, начищенные до блеска черные кожаные старомодные ботинки. Было в его внешности что-то неустойчивое, даже нездоровое, как у бесчисленного множества других обитателей этого южнокалифорнийского побережья, большинство населения которого были люди пенсионного возраста, пожилые и дряхлые. Он будто привык носить себя с осторожностью, словно не мог полностью доверять земле. Черты его лица были тонкие, но усталые, слегка искаженные, точно виделись сквозь неровное стекло или воду.
Сибил не нравилось, что она не видела его глаз, хотя догадывалась, что мужчина наблюдает за ней очень пристально. Его кожа у глаз была в морщинках, как будто в свое время он много гримасничал и улыбался.
Быстро и вежливо Сибил прошептала:
— Нет, спасибо, я не могу.
Она отвернулась, но мужчина виновато заговорил:
— Я понимаю, что это странно, но, видите ли, я не знаю, как еще спросить. Я только начал рисовать, как…
— Извините.
Сибил развернулась и побежала, не быстро, ни в коем случае не панически, а в своей обычной манере, подняв голову, размахивая руками. Несмотря на то что она выглядела моложе своих лет, она была не из пугливых и теперь тоже не испугалась, но лицо горело от смущения. Она надеялась, что никто из ее знакомых в парке их не видел. Гленкоу был маленький город. Школа находилась всего в миле от парка. Почему этот нелепый человек подошел именно к ней?
Он окликнул ее, возможно, даже помахал тростью — она не отважилась оглянуться.
— Я буду здесь завтра! Меня зовут Старр! Не судите слишком быстро… пожалуйста! Честное слово! Меня зовут Старр! Плачу в час…
Тут он выкрикнул цену, почти в два раза большую чем та, что Сибил получала за работу нянькой или ассистентом библиотекаря в публичной библиотеке рядом с домом, когда ее изредка приглашали подработать.
Не успела Сибил Блейк убежать от незнакомца, назвавшегося Старром, пробежав по бульвару Буена Виста до Санта-Клары и дальше до Меридиана, а потом домой, как она задумалась над предложением господина Старра, которое было хотя и нелепо, но очень соблазнительно. Конечно, она никогда прежде не позировала, но в школе, в классе живописи, некоторые ее одноклассницы позировали, полностью одетые, просто сидя или стоя в непринужденных позах, и она вместе со всеми их рисовала или пыталась делать это. Занятие не такое легкое, как кажется, — изображать человеческое тело. Но позировать само по себе было нетрудно, когда преодолеешь смущение от того, что на тебя все смотрят. Это было как бы морально нейтральное занятие.
Что сказал господин Старр…
«Только в парке. Средь бела дня. Честное слово!»
А Сибил так нужны были деньги, она копила на колледж и еще надеялась заниматься в летнем музыкальном институте в Санта-Барбаре (у нее был неплохой голос, и хормейстер в школе советовал ей серьезно заняться пением). Ее тетя, Лора Делл Блейк, с которой она жила с двухлетнего возраста, готова была платить за нее, решительно была готова платить, но Сибил было неловко принимать деньги от тети Лоры, которая работала врачом в Медицинском центре Гленкоу и чья зарплата со всеми возможными надбавками для государственной служащей по калифорнийским стандартам была весьма скромной. Сибил прекрасно понимала, что тетя Лора Делл не может вечно ее финансировать.
Давным-давно родители Сибил умерли, сразу оба, в один роковой час, когда она была слишком маленькой, чтобы знать, что есть Смерть. Они утонули, катаясь на лодке по озеру Шамплейн, мама в возрасте двадцати шести лет, отец в тридцать один год, очень интересные молодые люди. «Эффектная пара», как говорила о них тетя Лора, тщательно выбирая слова, не говоря ничего лишнего.
