Женский день - Метлицкая Мария (серия книг TXT) 📗
В тот день она делала уроки. Начался обычный скандал, она собрала учебники и пошла в сарайку. Вернулась к вечеру, когда вопли стихли. Зашла в сени и увидела мать с красными от крови руками и отца – тот сидел, прислонившись к притолоке, с открытыми, неподвижными глазами и полуоткрытым ртом. Лицо и грудь были залиты кровью.
– Дочка! – всхлипнула мать и протянула к ней руки. – Зарезала я его! Слышишь? Зарубила!
Вероника выскочила на улицу и побежала. Добежала до леса, упала на мокрую после дождя траву и зарылась в нее лицом.
Пролежала дотемна, почти до ночи. Замерзла так, что зубы стучали. Потом поднялась с земли и медленно побрела в поселок.
У дома стоял милицейский «козлик» и толпился народ. Соседка увела ее к себе.
На суд девочку не пустили, проститься с матерью она сама отказалась. А потом был детский дом.
И начался ад. Те ужасы она потом старалась забыть – тренинг, психолог. Не получалось. До конца не получалось. Двадцать пять лет ее тошнило от запаха подгорелого молока, гречневой каши и хлорки. Двадцать пять лет она не могла слышать бравурную музыку.
Потом каждое утро, проснувшись, она оглядывала подушку и удивлялась, что на ней не стоит чернильный штамп детского дома. Двадцать пять лет она боялась, что от голода не уснет, и держала в прикроватной тумбочке дорогой итальянской спальни горбушку черного хлеба.
Двадцать пять лет она не верила, что это – ОНА. Она, Вероника Васильева, девочка из поселка Приватное, воспитанница Детского дома № 4. Она, Вероника, просыпается в двадцатиметровой спальне окнами на Москву-реку, разглядывает золотистые крокусы на тисненых обоях, укрытая легчайшим одеялом из утиного пуха. И не верит, что это все происходит именно с ней.
Это она, Вероника, встанет сейчас и пойдет в ванную, выложенную итальянской плиткой, примет душ, положит на лицо французский крем, накинет халатик из тонкого шелка и пойдет пить кофе – настоящий кофе из кофемашины, закусывая его свежайшими круассанами из соседней пекарни, разумеется, французской – от души постаралась любимейшая свекровь.
А потом наденет кашемировый свитерок, юбку из тонкого твида, итальянские туфельки, возьмет элегантную сумочку с блестящей застежкой и спустится вниз. А внизу ее будет ждать водитель – предупредительный, воспитанный и надежный.
А на работе ее ждет просторный кабинет, секретарь Юлия Павловна и – всеобщее уважение коллег.
И главное – любимая работа!
А там, дома, остался ее сынок Данечка и свекровь Вера Матвеевна. Точнее, не совсем свекровь. Ну, в общепринятом понимании этого слова. Вера Матвеевна стала ей другом, родным человеком. Мамой. Только так называла она ее про себя. Вслух не осмеливалась… почему-то.
Словом, каждый вечер ее ждала семья. То, чего у нее никогда не было. И еще – огромное человеческое счастье. Которое она, Вероника, выстроила своими руками. Все – от начала и до конца.
То, что ей надо выбираться из всего этого, она поняла рано, лет в семь. Тогда она жила еще в поселке и, если можно так выразиться, в семье. Приватное было обычным поселком Зауралья – довольно далеким от областного центра, небогатым и полуразрушенным. Молодежь оттуда бежала, старики доживали, а те, кому сбежать не удалось, варили самогон и сами же его и потребляли. Нет, были, конечно, люди непьющие и работящие. Но таких было немного, совсем немного. Клуб был почти разрушен, храм в соседней деревне тоже, да и в любом случае там сделали сельскохозяйственный склад.
Работы на всех не хватало – хилый свинарник, начальная школа, медпункт и магазин.
Кто жил огородом, тот выживал. А остальные… К таким относилась и семья Васильевых.
У тех, кто сбегал, тоже не все складывалось. Не все и не сразу. Но у них, по крайней мере, был ШАНС. А остальное зависело от них самих.
Вероника понимала – надо учиться. Если будет успевать в школе, открыта дорога в город. Пусть не в столицу, а в районный или областной.
А дальше – столица. Все зависит только от тебя. Сможешь – прорвешься. Не сможешь – погибнешь. На такое насмотрелась – на десятерых хватит. И учиться ей нравилось. По всем предметам она успевала. Оставалось только решить, что ей больше по вкусу. Довольно скоро поняла – еще тогда, в далеком детстве, – она будет врачом! После уроков бегала в медпункт к фельдшерице Даше и торчала там до самого вечера – благо, никто ее не искал. Она без всякого страха смотрела, как фельдшерица вскрывает гнойные раны, ставит уколы и накладывает повязки.
Все летние каникулы Вероника торчала в медпункте.
А в сентябре мать зарубила отца. В октябре Вероника попала в детдом.
Подростком она часто разглядывала себя в зеркало. Зеркало висело в душевой – старое, облезлое, мутное. В зеркале отражалась худенькая девочка с острым и бледным личиком, изуродованным дешевыми очками в пластмассовой оправе. Девочка была робкой, болезненной и некрасивой. Точнее – неприметной. Лишь однажды, под Новый год, музыкальный работник Роза Сергеевна девочек преобразила – им надлежало быть легкими, воздушными и прекрасными феями зимы, вот что придумала затейница Роза. Она не пожалела своей косметики – тушь, румяна, тени, помада. Она сняла с Вероники очки, внимательно и долго рассматривала ее и принялась за дело.
Через десять минут она довольно улыбнулась, отошла на пару шагов и кивнула, указывая подбородком на растерянную воспитанницу. Все повернули головы и… остолбенели. Вероника была похожа на сказочную принцессу. У нее оказались длиннющие ресницы, огромные глаза и пухлые губы.
– Ниче себе! – воскликнула Катя. – Ва-аще!
А потом еще были горячие щипцы для завивки, и ее тонкие и легкие волосы рассыпались по плечам каштановыми кудрями.
– Ты, Вероничка, – попыхивая сигареткой, сказала со вздохом Роза, – алмаз. Вон как заиграла. С виду – мышь мышью, а как получилось! Огранка нужна. Королевская. Бейся, девочка, рвись! Кусайся, царапайся. Но выбирайся. Найди хорошего парня – не из наших, конечно. А чтоб не из наших – беги после школы отсюда подальше. Ты еще и умненькая. Институт! Вот там и подыщешь себе кавалера. А он, глядишь, из приличных и будет. И вытащит тебя. Из нашего дерьма… Вернее, сама себя вытащишь. Если, конечно, применишь по назначению мозги.
Вероника оттанцевала партию феи Зимы, не замечая восторженных и удивленных взглядов пацанвы, и тут же побежала в туалет – снимать всю эту «красоту», от которой чесались глаза и свербило в носу.
Наутро на занятия пришла прежняя Вероника – тихая, серая и совсем некрасивая.
Больше всего она боялась, что мать, освободившись, тут же приедет за ней. Как ни тяжко было в детдоме, а возвращаться в поселок совсем не хотелось. Теперь ей снова снились кошмары: мать колотится в дверь ее комнаты, запертой изнутри на хилый крючок. Колотится и требует «вернуть законную дочь». А Вероника прячется в шкафу и умоляет девчонок не выдавать ее.
Мать кричит все громче, угрожая директору и воспитателям. Потом дверь распахивается, и она врывается в комнату. Вытаскивает Веронику из шкафа, сильно бьет по лицу и волоком тащит на улицу.
Через шесть лет, когда подходил к концу тюремный срок матери, жизнь Вероники превратилась в кромешный ад. Но время шло, а мать не появлялась. Вероника слегка успокоилась и написала отцовой сестре Гуле. Гуля ответила: «Да, эта гадина вернулась. Ходит по поселку и нагло смотрит в глаза честному народу. Все ей по хрену! Ни стыда, ни совести. Даже на кладбище у мужа не была, прощения на попросила. Словом, как была сволочью, так и осталась. Только сильнее поддавать начала и еще мужика завела – какого-то бомжару из районки притащила. Страшный, морда черная – словно обугленная».
Было понятно – мать за дочерью не спешит. Господи, неужели пронесло? Неужели не явится? Главное – чтобы не заявилась до окончания школы. А там – там Вероника уедет, и мать ее не найдет. Никогда.
Все получилось – отгуляли выпускной и стали собираться в дорогу. Катя уезжала к дальней родне в Кисловодск. Говорила, что там тепло, горы и фрукты. «Там и закончу медучилище, – мечтала Катя, – и буду работать в санатории. Там их полно! Тихо и сытно».
