Женщина с большой буквы Ж - Барякина Эльвира Валерьевна (мир бесплатных книг .txt) 📗
Он посмотрел на куриные ноги, торчащие из пакета, и потребовал паспорт. Рация на его груди забубнила.
– Второй слушает! – отозвался дядя. – Да, поймал какую-то суку. Она еду в Белый дом несет.
Из его слов я поняла, что в Москве произошел антиконституционный переворот и что враги засели в Белом доме.
– Слушайте, я иду кормить бабушку, а не ваших врагов, – сказала я. Но страж демократии не поверил.
На наши крики слетелось еще несколько вооруженных орлов. Мне сообщили, что я шпионка, предатель Родины и продажная женщина. Но тут их позвали кого-то бить, и они, забрав мою курицу и таблетки, исчезли за поворотом.
Я отошла в сторонку, села на лавочку и принялась рыдать.
– Хочешь водки? – спросил меня кто-то по-английски.
Лука Готфри делал деньги на войнах и революциях. Чуть где жопонька произойдет – он хватал камеру и мчался все фотографировать. Симки его печатались по всем центральным СМИ – от Fortune до Los Angeles Times.
В Россию Лука приехал с неделю назад. Профессиональное чутье подсказывало ему, что жопонька не за горами, и он целыми днями носился вокруг Белого дома, щелкая конную милицию и баррикады. Изъятие курицы тоже было заснято во всей красе.
Мы сидели на лавочке, хлестали водку из горла и закусывали батоном. Утешая меня, Лука много говорил и махал руками. Большой, загорелый, чуток пузатый и в дымину пьяный… Стрижка смешная – что-то вроде каре на пробор.
Батон и водку ему подарил какой-то социально активный студент и велел пить ее «для тепла и храбрости».
– Очень хорошие люди здесь живут, – сказал Лука. – В прошлом году я снимал бунт черных в Лос-Анджелесе, думаешь, мне кто что поднес?
Он нравился мне до умопомрачения. Бывают такие уютные люди – с ними тут же море становится по колено. Я смотрела на него и гадала по пуговицам на его куртке: пристать, не пристать, пристать, не пристать, пристать… А вдруг он подошел ко мне только потому, что «некрасивых женщин не бывает, бывает мало водки»?
– Мне пора, меня бабушка ждет, – сказала я, поднимаясь. Нужно было уйти, пока он не протрезвел.
– Я тебя провожу, – с готовностью отозвался Лука. – А то здесь сейчас опасно ходить: кругом патрули.
У бабушки тем временем собралась вся родня. Дядя Володя пытался смотреть телевизор, чтобы «знать, что происходит в стране», но тетя Вика постоянно загораживала ему экран, а бабушка так громко описывала будущие похороны, что все равно ничего не было слышно.
После рассказа о случившемся Лука был принят в семью.
– Ты хоть и вражья морда, но все же порядочный человек, – говорил дядя Коля и дружелюбно бил Луку по спине.
Тот ничего не понимал, но тоже бил дядю Колю. Весь мир казался ему раем: хорошие люди рядом, государственный переворот под боком – что еще надо для счастья?
Бабушка вытащила меня в коридор.
– Женатый? – спросила она, показывая глазами на Луку.
– А я откуда знаю?
– Ну и балда, что не знаешь! Мужчинка видный: глянь, как котлеты ест, – любо-дорого посмотреть.
Домой нас с Лукой никто не отпустил.
– Слышать ничего не желаю! Будете ночевать здесь! – кричала бабушка и демонстративно вынимала из уха слуховой аппарат.
Потом мы с Лукой курили на балконе. Он опять так интенсивно махал руками, что скинул вниз пепельницу.
– Знаешь, что я подумал, когда только-только тебя увидел? – шептал он заговорщически. – Что если ты не говоришь по-английски, то мне придеться учить русский язык.
– А я подумала, что смешно, когда у американца стрижка «под горшок».
– То есть?
– Раньше на Руси так стригли: одевали на голову горшок и обрезали все, что торчало.
Лука посмотрелся в балконную дверь.
– На фига я хожу к стилисту?
– В следующий раз попроси меня – я тебя постригу.
– Обещаешь? Честно обещаешь, что приедешь ко мне в Лос-Анджелес и пострижешь меня по-древнерусски?
– Э-э-э… Обещаю.
До Лос-Анджелеса мы не дотерпели. Я так и не навестила никого из приятелей, а он пропустил и штурм «Останкино», и пожар в Белом доме.
Только потом из нью-йоркских газет мы узнали, что же произошло в Москве 3–4 октября 1993 года: президент Ельцин в обход Конституции распустил Верховный Совет – в ответ депутаты отстранили его от должности. Собравшись толпой, сторонники парламента попытались захватить телецентр. По ним открыли огонь: на улице осталось лежать больше сотни трупов.
На следующий день начался штурм Белого дома, где засели мятежные депутаты: по ним стреляли из танков. Обороняться не имело смысла.
Через два месяца, в декабре 1993 года, была принята Конституция, которая делала президента почти единоличным правителем страны.
Отцы и дети (мемуары)
Пока я отсутствовала, в редакции «Miss X» назрела весьма неприятная ситуация. Стоило мне войти в редакцию, как Мэри отозвала меня в сторону.
– Когда тебя нет в офисе, начальство ТАКОЕ о тебе говорит!
Я отшутилась:
– Да пусть они хоть бьют меня, когда я не в офисе.
Но на самом деле мне было не до шуток. Два месяца назад я брала интервью у Ричарда Г. и нечаянно сболтнула ему, что статья выйдет в 15 странах. Как потом оказалось, он не давал на это разрешения. На журнал подали в суд, и, хоть дело было замято, меня назначили крайней. Я не могла знать, что руководство мухлюет с правами на перевод, никто мне не говорил, что это секретная информация – но это уже не имело значения. Несмотря на протесты главреда, я была уволена.
Лука утешал меня по телефону и звал к себе в Калифорнию.
– Что тебя держит в Нью-Йорке?
Я пообещала приехать, как только дочитаю все книги, взятые в Публичной библиотеке.
Самолет подлетал к Лос-Анджелесу ночью. Море огней – от горизонта до горизонта.
«Парадное платье примадонны, – подумала я. – Черный бархат с люрексом».
Днем Лос-Анджелес поразил меня ударной жарой и бесчисленными пальмами. Никто не знал, как они называются, и я начала придумывать им свои имена: «шишка» – со стволом в чешуе, «слоновьи ноги», «дамский веер». Но больше всего мне нравились «пуделиные хвосты» – голые палки высотой с пятиэтажный дом, а на конце – веселые кисточки.
Лука все еще жил с родителями – вернее, жил-то он в командировках, а у родителей находились его тапочки и налоговые декларации.
Дом был большой, построенный еще до войны. Стены выкрашены в цвет какао, на террасе – склад стройматериалов. Как мне сказал Лука, они там лежали уже двадцать лет, потому что родители все время забывали позвонить в мусороуборочную службу.
Внутри все тоже напоминало не столько жилье, сколько гараж. Папа Джо – маленький, задорный – любил, чтобы все находилось под рукой. В ящике на кухне лежали вилки, отвертки и пульты от старых телевизоров. В цветочных горшках – вешалки и фонарики. Самих цветов не было.
Мама Териса встретила меня очень радушно. Ей давно хотелось внуков, а непутевый сынок все никак не мог жениться.
– Понимаете, Мардж, – шептала она мне за столом, – он для всех знакомых – как старший брат. Каждому поможет, отдаст последнюю рубаху… Девчонки до сих пор бегают к нему жаловаться на бойфрендов. Но до вас он никого не любил.
– Мам, мне некогда было, – гудел Лука. – У меня же работа!
Териса махала на него руками.
– Работа – это когда ты в семь уже дома. А когда ты на месяцы исчезаешь – это каторга.
Официально главой семьи считался папа Джо: Лука с Терисой внимательно слушали его распоряжения, кивали и все делали по-своему. Когда-то Джо был лучшим игроком колледжа по бейсболу, но из-за травмы его спортивная карьера не сложилась. Он открыл ресторан, прогорел, потом бильярдную – с тем же результатом. Последней его страстью стали авторские куклы – он торговал ими на выставках, составлял каталоги и с грехом пополам делал 500 долларов в месяц. Териса же 20 лет подряд работала в бухгалтерии. По сути, семья жила на ее деньги, и это не давало Джо покоя. Постепенно доказывание «кто в доме хозяин» превратилось в смысл его жизни.
