Ступени - Косински Ежи (читать бесплатно полные книги TXT) 📗

— И тебе это удалось?

— Да. Я вычислил их всех. Но, разумеется, большинство из них были мне абсолютно неинтересны.

— А эта женщина?

— Она меня заинтересовала. Ее квартира была на одном этаже с моей. Я узнал ее голос, когда она с кем-то поздоровалась в холле. Ее квартира была среди тех, которые я прослушивал особенно часто.

— И что ты сделал потом?

— Я несколько дней просидел дома, прослушивая ее квартиру. Она жила одна и не ходила на работу. Я мог слушать даже по утрам, когда остальных все равно не было дома.

— Как ты ухитрился завести с ней знакомство?

— Я стал обходить жильцов, собирая подписи под жалобой на плохое состояние коридоров и вентиляции. Зашел и к ней. Потом назначил ей свидание.

— Это нечестно. Нечестно потому, что у тебя было перед ней преимущество.

— В определенном смысле, конечно, было. Но до того как я с ней стал встречаться, я очень многого не знал о ее жизни. Например, иногда в квартире подолгу царило молчание. Слышались какие-то шумы, которые мне не удавалось расшифровать. Иногда, даже когда она говорила, я не сразу узнавал ее голос, потому что он был нарочно изменен. Случалось, я не мог расслышать, о чем и с кем она говорит, из-за включенного радио, телевизора или проигрывателя.

— А когда ты стал с ней встречаться, ты рассказал ей про прослушивание?

— Нет.

— И ты до сих пор прослушиваешь ее квартиру?

— Какое-то время я продолжал этим заниматься, но затем перестал. Я чувствовал себя как ученый, закончивший эксперимент. Образец, который я так долго наблюдал и исследовал, перестал быть для меня тайной, и я потерял к нему всякий интерес. Я мог теперь манипулировать им иначе. Ведь эта девушка влюбилась в меня.

Мне пришло в голову, что если я познакомлю ее с наркотиками определенного типа и она пристрастится к ним, то сможет измениться как личность. Она может превратиться в совсем другую женщину, и, хотя наши отношения сохранятся, я уже не буду понимать с такой ясностью, что она собой представляет. У нас могло бы начаться что-то совсем новое.

Наркомания могла бы усилить все, что умирало и ослабевало в ней, и надломить все то, что было жестким и однозначным. У нее могли бы появиться новые пристрастия и новые привычки, она избавилась бы от своих мыслей обо мне, от тех чувств, которые она ко мне питала. Ее рост, словно рост полипа, мог бы пойти в самом причудливом и неожиданном направлении.

— Когда ты входишь в меня, почему ты заставляешь меня ласкать еще и саму себя? Мне достаточно тебя зачем мне делать это?

— Ты же сама сказала, что, занимаясь любовью со мной, острее чувствуешь свое тело.

— Верно, но не до такой степени, чтобы желать саму себя. Это все же извращение.

— Но тебе хотя бы приятно? Это тебя возбуждает?

— Да.

— Тогда зачем же сдерживать себя? Наслаждайся. Мы же не улитки, чтобы выползать для совокупления из своих раковин и назначать свидание где-то на полпути. Пусти меня в твою собственную раковину вместе с моей.

— Я об этом никогда не думала в таком смысле. Просто в голову не приходило. А ты-то что при этом чувствуешь?

— Я хочу тебя, тебя одну. Но, когда мы занимаемся любовью, я вижу не только нас вместе, но и себя отдельно. Именно это чувство мне хотелось бы упрочить и сделать более осознанным.

— Но ты ведь меня хочешь такой, какая я есть, вне всякой связи с тобой?

— Я не знаю, что это такое — "вне связи со мной". Когда я один и тебя нет со мной, тебя больше не существует нигде, кроме как в моем воображении.

— Получается, я тебе нужна всего лишь как сцена, на которой ты можешь выступать, и видеть себя, и экспериментировать со своими ощущениями? Я правильно угадала? Ты не хочешь, чтобы я тебя любила, ты хочешь, чтобы я предавалась мечтам и фантазиям, которые ты разбудишь во мне. Все, что тебе нужно, это чтобы такие моменты длились как можно дольше.

— Ты спала, ты не услышала, как позвонили в дверь.

— А кто приходил?

— Торговец наркотиками, принес товар.

— А… Богач, поди. Много наваривает?

— В последнее время да.

— Почему "в последнее время"?

— Ну, начинал-то он мальчишкой еще, разносчиком, работал в аптеке. Он брал рецепты у постоянных клиентов и доставлял им лекарства. Как-то раз к нему подошел взрослый, хорошо одетый мужчина, который спросил, не хочет ли он подзаработать немного денег. Раза так в три-четыре больше, чем ему платят в аптеке. Мальчик согласился. Все, что нужно сделать, сказал мужчина, это записать имена тех клиентов, которые постоянно заказывают определенные лекарства и очень сердятся, если заказ прибывает с опозданием.

Я шел по той части города, где люди жили среди зловония и болезней. У них не было ни собственности, ни чего-либо другого, чем можно похвастаться. Их объединял только цвет кожи, и я завидовал им.

Я шел по знойным, душным летним улицам и заглядывал в комнаты, переполненные визжащими младенцами, лежащими на полу на полусгнивших матрацах. Больные и старики лежали в кроватях или сидели, сгорбившись, на стульях. В тупиках я видел стайки хихикающих девчонок. Я видел мальчишек, игравших в баскетбол на пустых автостоянках, видел паралитиков и наркоманов, которые валялись прямо на мостовой, и о них спотыкались слепые и выжившие из ума. Я видел замурзанных детишек, разбивающих бутылки о стенки мусорных ящиков, из которых никогда не вывозили мусор, и гоняющихся за кошками, собаками или друг за другом вокруг бесхозных машин; мелкие воришки сняли с них все, что было сделано из ткани, резины или пластмассы, все, что представляло хоть какую-нибудь ценность.

Я завидовал тем, кто жил здесь, потому что они были свободны, потому что им не о чем было жалеть и нечего ждать. В этом мире свидетельств о рождении, медосмотров, перфокарт и компьютеров, в мире телефонных справочников, паспортов, банковских счетов, страхования, завещаний, кредитных карточек, пенсий, ипотек и займов они жили, не скованные никакими обязательствами и отвечающие только за самих себя.

Если каким-нибудь чудом я бы поменял цвет кожи, форму черепа, фактуру волос и научился бы говорить на их языке, я бы превратился в одного из них. Тогда я потерял бы память о том, каким я был, и предчувствие того, каким стану. Тогда я потерял бы страх перед законом, отучился бояться жизненных неудач и алкать успеха, меня покинули бы мечты о собственности, желание потреблять и владеть. Я бы перестал ценить символы обладания — дипломы, дарственные, гарантийные письма. Переменившись таким образом, я бы снова захотел жить.

Со мной и во мне умрет и родится целая вселенная. Я увижу город как чудовище, трубы которого загрязняют воздух, а корни — отравляют почву. Щупальца его натравливают одного человека на другого, а затем умерщвляют их обоих, сцепившихся в безысходной борьбе. Я нанесу на карту все автострады, туннели и мосты города, его подземку и его каналы, его окрестности с прекрасными особняками, украшенными бесценными произведениями искусства, нанесу на карту умную паутину труб, кабелей и проводов под его улицами, все полицейские участки и остановки транспорта, все больницы, церкви и храмы, все административные здания, переполненные гудящими компьютерами, звонящими телефонами и услужливыми клерками. А затем я вступлю в войну с живым телом города.

Я заключу союз с ночью, которая мне сестра, ибо у нас один цвет кожи, и попрошу ее укрыть меня и помочь мне в борьбе. Я сорву стальные крышки с канализационных люков и наполню взрывчаткой их темные провалы. А затем я убегу и спрячусь в ожидании грома, который заставит застрять в телефонных проводах миллионы несказанных слов, который повергнет во мрак комнаты, залитые ярким светом, и перепуганных людей в них.

Я дождусь полночной грозы, которая очистит улицы от толп и укроет город своей завесой. И тогда я приставлю свой нож к спине швейцара в ливрее с золотым галуном и заставлю его провести меня вверх по лестнице, а затем всажу нож ему в сердце. Я явлюсь в гости к богатым, беззаботным и расслабленным, и последний их стон будет заглушён роскошными портьерами, старыми гобеленами и бесценными коврами, украшающими их жилище. Потрескавшиеся семейные портреты будут взирать со стен на трупы потомков, придавленные осколками разбитых статуй.