Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) - Фрай Макс
На грязном песке расстилали полотенца экономные англичане, две молодые немки подпрыгивали в прибое, шлепая по воде голыми грудями. Пахло отдыхом: кислыми полотенцами, морем, горячей хвоей, горелым жиром и кокосовым маслом.
- Два долар, - пляжный смотритель, заросший черным волосом, удерживал шезлонг, на который собиралась лечь Аня. Она смутилась, отошла, села на гальку и стала смотреть, как дети в камнях ловят сачками крабов.
В первый раз она оказывалась одна за границей - родители наградили ее за поступление в институт поездкой к чужому морю. Получив отдельный номер с кондиционером и полотенцами, шампунями и мыльцами в ванной, мини-баром и телевизором, она казалась себе взрослой. Необходимость говорить с иностранцами и ощущение собственной неловкости делали ее несчастной, и все казалось ей более значительным и дорогостоящим, чем на самом деле.
Воздух пах интимно, как сонные объятия. Отяжелев от желаний, он к вечеру испариной оседал на каменные плиты, придавленные им ночные цветы испускали белый, щекочущий аромат. Листья пальм шуршали как хитиновые закрылки. Стрекотали поливалки, орошая газоны, цикады заглушали их слаженным хором. Солнце стремительно ныряло в воду, в один миг наступала ночь.
В соседнем отеле зажглись пульсирующие огни, и приятный баритон принялся выводить проникновенно и глухо: I want marry you, marry you... Аня сидела на балконе, не зажигая света, и от насекомого скрежета пальм, ветра, приносящего кислый запах моря, звенящей тишины цикад делалось ей тревожно. Смутно мечталось, и хотелось зачем-нибудь выйти из номера.
В сезон тысячи людей устремлялись на курорты, чтобы потратить часть годовых доходов в течение одной блестящей, как им казалось, недели. Сонер на курорте жил, ехать ему было некуда. На днях ему должно было исполниться сорок. К такому возрасту человек поневоле узнает о себе все, даже то, чего ему знать не хотелось, а потом пытается это забыть. Сонер знал, что он – человек скучный. Вот уже девять лет он работал портье в отеле на побережье. Летом отрабатывал побольше ночных дежурств, зимой проживал деньги. Жена, после первых приятных лет, относилась к нему с вежливым раздражением. Летом они отдыхали друг от друга, запасая терпение на зиму. Внешне он себе тоже не нравился: маленький скошенный подбородок, выдающий отсутствие воли, с некрасивой ямкой посредине, словно тесто резали леской; мокрые губы, карманный рост, плешь, волосатые пальцы, глаза навыкате, блестящие, как мыльные пузыри... Редко у Сонера случалась summer love с какой-нибудь не слишком молодой туристкой. Правилами отеля это запрещалось, но на деле смотрели на это сквозь пальцы. Сонер дорожил такими эпизодами, думая, что скрывает их от жены и начальства. В силу равнодушия обоих это требовало воображения.
Во втором часу ночи он зевал и томился за стойкой, когда двери лифта бесшумно раскрылись, и мимо прошла через холл девушка в нарядном платье. Выйдя за стеклянные двери, она постояла у входа, всматриваясь в темноту, обхватила себя за плечи, вернулась - он с интересом следил за ней, угадывая, почему она не спит. У нее было озадаченное лицо, словно она не нашла того, что искала.
- Can I help you?
Она испуганно взглянула на него и покачала головой.
- Are you from Russia? - догадался он, - Do you speak English чуть-чуть? Xочишь гаварить парюски? - Сонер, нахватавшийся немного по-русски, английски и немецки, любил это демонстрировать. - Все хорошоу?
- Да.
- Ти грустная, - сказал он, потому что других способов разговора с девушками не знал. - Скушно?
Она, помедлив, подошла, оперлась на стойку грудками, чуть сплющив их, и посмотрела не на него, а куда-то вбок. Была она еще вся белая, ровно покрытая нежным молодым жирком с прозрачным свечением парафина, тугим, не собиравшимся в складочки нигде. В будущем резкие черты ее лица расплывались пока в неопределенности юности, нос был припухшим.
- Угу.
- Ти приехала с мальтшиком? С мамой?
- Одна.
Сонер задрал брови, как бы пораженный ее одиночеством.
- Надо в город. Кафе, гулять, дискотэка. Такси дорого, хочишь, отвезу тибя на машине, - шутил он.
- А вам это будет удобно? - спросила она странно, и вдруг вспыхнула, заулыбалась смущенно, блестя глазами. Сонер сильно удивился.
Он оглядел ее всю заново, уже с иным интересом - молочную белизну, разделенную легкой тенью, безвольные руки, детское выражение лица. Ему прежде не приходилось сближаться с молоденькими, и сейчас он сомневался, зачем она так говорит, чего хочет.
- Завтра вечером, в восемь, - решился он.
Она... кивнула.
2
В темноте Екатерина Николаевна вышла к морю, минуя очаги бурого веселья, располагавшиеся тут и там на территории под подсвеченными кронами, с удовлетворением отмечая, что из всей прибывшей сегодня группы она одна не надралась в первый вечер в зюзю, не бродила по территории с песнями и криком.
На пляже было пусто. По кромке прибоя гулял краб. Не думая встретить никого в ночную пору, увидев ее, ударился в панику и побежал. Она села на мокрую гальку и стала смотреть на море. С моря дул ветер, оно рокотало, колыхаясь во тьме, как кроны деревьев, почти неразличимо и смутно-тревожно. Светила зеленая звезда. Екатерина Николаевна долго смотрела на море. Их сближение всегда происходило постепенно, словно она приручала большого зверя. Сначала можно было только смотреть. Потом подойти ближе и опустить руку в воду. Потом зайти в прибой.
Море пахло вечностью. Печальные подробности ее жизни начинали казаться по сравнению с ним пустяками, оно забирало их и взамен наполняло ее тишиной. Оно шептало «бесстрастие», а потом расшибалось о пирс. И было чем-то похоже на гигантский ткацкий станок.
Искупавшись, она замерзла. Спать не хотелось. Не было очереди в пляжном баре, только одна туристическая группа кутила за столиком, и несмотря на позднее время, сидел вместе с ними мальчик лет пяти, почесывая ногу. Екатерина Николаевна подошла к стойке, огибающей бар, и спросила черный кофе и коньяк. Верткий бармен сделал несколько округлых пассов, поставил перед ней дымящуюся чашку и бокал с долькой лимона. Сделав пару глотков, она закурила, и подумала, что сошлись все условия для работы. Достала лаптоп и стала делать пометки.
В дорогом пятизвездочном "Олимпе" Ахмед работал первый сезон. В прошлом году он еще работал в трехзвездочном. Он был на хорошем счету, управляющий часто просил его отработать две смены подряд. К барному делу у него был талант - кроме ловкости рук, он умел бойко общаться с публикой, что привлекало клиентов и, особенно, клиенток. Заработков хватало на оплату квартиры и еду, остальное он откладывал, мечтая бросить работу и устроиться на солидную должность тревел-менеджера. Для этого он в свободное время учил русский язык, используя трепотню в баре как разговорную практику. Жесткие волосы он смазывал гелем, закатывал рукава белой форменной рубашки, у него были короткие собачьи брови и широкий рот.
Сегодня он был расстроен. В бар пришел управляющий и выгреб из банки почти все чаевые - а чаевых в этот день давали много.
- Павтарой?
Екатерина Николаевна, подняв голову, обнаружила перед собой новую порцию коньяка и кофе.
- Я бистро работаю, - объяснил ей бармен с явной гордостью.
Отошел и стал вращать стеклянные сосуды, ловко управляясь с шестью предметами одновременно. Екатерина Николаевна посматривала в его сторону, думая, что профессия бармена идет мужчинам - чем дольше ты сидишь за стойкой, тем заметней он хорошеет у тебя на глазах. Отвлекаясь от работы, она глядела, как он сливает в треугольный бокал цветные напитки из бутылок, кладет лед, соломинку, украшает фруктами, втыкает бенгальский огонь и поджигает. Сооружение уходило мальчику, сидевшему с изумленно-радостным лицом между родителями. Перед ним уже стояла батарея таких же невыпитых бокалов.
- Малтшик, это последний коктейль! Бармен устал! Go to sleep! Твоим родителям нужна личная жьизн! - кричал бармен с притворным отчаянием.
