Антибард: московский роман - О'Шеннон Александр (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
После этого креветки можно подавать к столу. На другой день у меня совершенно вылетало из головы, о чем мы говорили, вкушая креветки. Впрочем, я больше молчал, старательно извлекая восхитительное мясо и высасывая икру из усатых голов. При этом я делал большие глаза и пытался вникнуть в суть разрозненных фрагментов воспоминаний, женских обид, едких высказываний о подругах и неясных, но светлых мыслей о будущем, в общем — всего того, что в шестидесятые годы на Западе «продвинутые» поклонники многоликого Джа окрестили Потоком Сознания.
Перед тем как торжественно отправиться с женщиной в постель, я выслушивал, как бы на десерт, рассказы о никчемных эксах (муж — объелся груш) и потенциальных, но каких-то долгоиграющих женихах, тугодумах, которые все, как один, на джипах, куда-то возят, выводят, крутятся вокруг да около, а жениться не торопятся. Женщины были такие разные, но хотели одного — счастья, а мужчины из их рассказов все были одинаковыми — тупыми, примитивными личностями, требующими каждый день горячую пищу и внимания («прямо как дети, ей-богу!») и скаредами, жалеющими лишнюю копейку. «Мужчины — такие свиньи!» — говорил я при этом голосом капризного педераста, шутливостью тона делая установку на дальнейшую мажорность отношений и одновременно ставя точку.
Тогда, летом, я любил всех этих женщин за то, что они были, что ели со мной креветки, ложились в мою постель, ревновали, стараясь не показывать этого, и всегда мечтали о чем-то, чего не могли понять сами, мучаясь и мучая этим любивших их мужчин. Я цеплялся за их телефонные звонки как за единственные, самые прочные в мире нити, которые могли удержать меня над бездной запущенности и полного наплевательства на всех и вся, и меру моей благодарности могла выразить только покупка каждой по вилле на Канарах или белоснежной яхты, неспешно курсирующей вдоль Лазурного берега с превосходно сложенным мулатом-стюардом на борту. И вот теперь — Вера.
Достойна ли она разделить мою завтрашнюю трапезу, преломить со мной креветку? Не помешает ли наслаждаться знаковым блюдом, вкус коего вызывает у меня ощущение беззаботного отдыха еще со времен культовой «Ямы» в Столешниковом, где я в первый раз попробовал креветки, будучи пэтэушником шестнадцати лет? Не удручит ли меня ее присутствие?
За время, прошедшее с лета, я как-то отвык от долгих задушевных разговоров с женщинами; и кроме того, концерты, ставшие регулярными, с обязательными мощными дозами расслабляющего, давно уже вывели меня из того блаженного состояния покойной вялости и снисходительности, которое было присуще летом и мирило со всем, что приходилось выслушивать за пиршественным столом. Выдержу ли я вторую порцию сетований на бывшего мужа?
Не знаю, не знаю…
Хотя Вера — еще из лучших!
Разве не вяли у меня летом уши, разве не свисала с них длинная лапша, разве не заставлял я себя сочувственно цокать языком и возмущенно качать головой, заносимый такой пургой, от которой мозги встали бы раком даже у самого Зигмунда Фрейда?
Достаточно вспомнить реставраторшу церквей Татьяну, редкостной красоты грузилово, замолчать которую хоть на минуту не смог бы заставить даже секс сразу с двумя мужчинами; или экстрасенсшу Катю, которая с первого же взгляда увидела на мне в тонком плане сглаз и порчу, наведенную неким завистником с черным глазом, и потом полночи снимала с меня эту порчу, покачивая у самого моего носа огромной брошью с пентаграммой, как в фильмах о сатанистах, и сняла бы, не приди за ней, в том же тонком плане, Иисус, чтобы повести в город Азгард по дороге, вдоль которой были подвешены за собственные языки матерщинники. Или мулатку Николь, менеджершу чего-то там, оказавшуюся холодной как лед и пугливой как лань, что несколько разнилось с моими экзотическими и, как я теперь понимаю, довольно наивными представлениями о мулатках, с которой я провел одну из самых унылых ночей в своей жизни, но зато два дня, безостановочно охая от изумления, выслушивая историю о том, как она искала и нашла своего отца, царя целого африканского племени и чуть ли не премьер-министра Зимбабве. Или домохозяйку Лялю, которая до двух часов ночи материла своего мужа, а потом вдруг сорвалась и побежала ему звонить, чтобы он за ней приехал, и я, умирая от страха, доедал креветки и допивал пиво, а она рыдала в комнате на постели, но муж — негодяй, мерзавец и тряпка — так и не приехал, оставив меня на ее растерзание, и еще какие-то женщины, в безбрежном море проблем которых я барахтался все лето с креветкой в одной руке и с кружкой пива — в другой.
В это лето я окончательно убедился в полной бесперспективности попыток найти свой идеал и вздохнул наконец с облегчением.
Впрочем, все они с удовольствием ели креветки.
Итак — Вера…
— Пойду посмотрю, что это за сидячая ванна такая, — игриво говорит Вера.
— Иди посмотри. Дверь в прихожей.
Санузел — совмещенный.
Вера удаляется упругим шагом. Кофейник шумит. А попа у Веры все-таки ничего…
Я достаю из шкафчика банку кофе «Русский продукт», самый дешевый, но не такой дерьмовый, как «Pele», и сахар. Потом вспоминаю, что женщины всегда почему-то пьют без сахара, видимо, все те же заботы о фигуре, хотя от торта ни одна не откажется, и кричу:
— Вера, тебе кофе с сахаром?
Из ванной доносится звук льющейся воды.
— Без!
— Я так и знал, — бормочу я, доставая из стола чайную ложку и вилку. Все приборы в этом доме исцарапаны, обкусаны и скручены-перекручены. Как жизнь их хозяев. С полки достаю себе рюмку, которая на самом деле не рюмка, а мензурка с делениями до пятидесяти граммов, и стакан с Винни-Пухом для пепси.
— Тебе сколько кофе? — кричу я.
Вера возвращается на кухню. Она заметно оживилась.
— Ты что кричишь? Там и так все слышно. Две полных ложечки.
— Уже закипает. Ну и как ванна?
— Да-а, я даже не думала, что такие ванны есть. Как в гостинице. Наверное, неудобно в такой мыться. Разве что принимать душ.
Вера начинает мыть посуду. Изящно отстраняясь от раковины. Да, попа, однако…
— Душ там сломан, — говорю я, помешивая картофель.
— Я люблю лежать в ванне с пеной, — делится Вера. — Подольше. Иногда лежу, пока вода не начнет остывать. Лежу, о чем-нибудь мечтаю… Это если Александрова дома нет. Он и полежать спокойно не даст. Начнет ломиться с какой-нибудь своей бабой. «Ванна, — говорит, — общая». А сами как засядут в нее часа на два…
«Стоп!» — думаю я и говорю мечтательно:
— Я тоже люблю полежать в ванне. В этой, конечно, особенно не полежишь, но я как-то приспособился. Вроде получается. Только приходится постоянно менять позу, а то члены мерзнут…
— Это какие же члены у тебя мерзнут? — восклицает Вера озорно и начинает хохотать.
— Да всякие разные члены! — выкрикиваю я и заливаюсь смехом.
Мы смеемся.
«Надо срочно выпить!»
— Дай мне, пожалуйста, чашку, — говорю я, отсмеявшись.
— Эту? — Вера протягивает чашку с цветочками, тоже посерьезнев.
Потом говорит тоном служанки-фаворитки, вытирая руки дырявым Аллиным полотенцем:
— Так, посуду я вымыла, что еще прикажете?
Вторя ей, я отвечаю тоном хозяина-барина:
— А достань-ка, милая, все из сумки. Она там, в прихожей, стоит. Да смотри аккуратнее — коньяк не разбей.
Вера, порозовев, улыбаясь, идет за пакетом.
Кофейник вскипел. Картофель готов. Слава Богу, можно есть.
Я кладу две полные ложки кофе в чашку и заливаю бурлящим кипятком. Кофе, конечно, поганый, даже не гранулированный, но пить можно. На поверхности появляется подобие пенки. Ладно, с коньяком тем более пойдет.
Вера выставляет на стол коньяк, пепси, выкладывает шоколадку. Я протягиваю ей чашку с кофе.
— Спасибо.
— Это, конечно, не «Картэ нуар», но по нашей бедности…
— Ничего, я девушка не избалованная.
Но как она это сказала! Сколько боли, горечи, скорби — и в то же время мягкости и грусти, сколько смирения!.. Или я уже пьян? Нет, надо выпить.
И тут я спохватываюсь:
