Предпоследний день грусти - Сазанович Елена Ивановна (книги онлайн полные .TXT) 📗
– Музыка. Это мой выход. Ты его отвергла.
– Я его отвергла. Чтобы сумела найти его ты. Я дала тебе этот шанс. Даже если это ошибка.
– Это не будет ошибкой. Я обещаю, мама…
Мама… Сонные звуки музыки. Оттепель. Завтра уже весна. Мои холодные руки. Запах мятного кофе. Осторовок земли посреди хаоса и смерти. Небесный цвет твоего ожерелья. И завтра должна быть весна. Но наступит ли она? Если тебя нет, мама…
Вся моя прошлая музыка была лишь упражнением. Этюдом. К будущему. К настоящему произведению. Которое я решила посвятить матери.
И я вновь укрылась в своем каменном царстве. Отказалась от концертов. Гастролей. Встреч. Конкурсов. И с огромным наслаждением. Огромным вдохновением принялась за работу. Я вспоминала мельчайшие подробности лица матери. Мельчайшие подробности ее жизни. И как посторонний набюдатель оценивала прожитые ею мгновенья. И не судила их. А выносила на суд. Через музыку. На суд. Или на оправдание. Это мне пока было неизвестно. И я вспоминала свое детство. И тщеславного кота Жана. И милого, доброго отца. И красавчика Мака. И южное море. И свою подругу Афродиту. И я купалась в этом прошлом. Иногда любя его. Иногда презирая. Но никогда – не жалея о нем. И я разбирала мамины архивы, записи, письма. И образ ее не открывался передо мной совершенно новой стороной. А утверждался мною. И я радовалась, что не ошиблась. Не ошиблась, что решила создать именно ее портрет. И портрет моей матери станет непременно портретом просто Женщины.
Но наступил момент, когда я уже не могла более сочинять в своем замкнутом мире. Мне чего-то не хватало. Я знала мать в последние минуты жизни. Но я ничего не знала о ее детстве, юности. Еще я не знала религии моей матери. Но понимала. Что во многом ее гибель обусловлена. Или чрезмерной верой в Бога. Или чрезмерным неверием в него. И во всем этом я решила разобраться. И я покинула свое каменное царство. Простившись на время с самым дорогим. Самым бесценным. Чем обладала. Своим одиночеством. И я уже знала, куда мне идти.
Я открыла дверь маленькой, старинной церквушки. Давно реставрированной новым временем. Здесь когда-то. Давным-давно. Тысячу лет назад. Когда я еще не знала, что такое земля. И что такое небо. И что такое море. А, возможно, и знала. Но видела это глазами сморщеного старца. Или глазами степного зверя. Или свободной птицы. Или чувствовала корнями и листвой одинокого дерева. Или сама была и морем. И землей. И небом. Здесь давным-давно. Черноволосенькая, неправдоподобно красивая девушка Катя. Венчалась с умницей и добряком Митей. И они, крепко держась за руки. Торжественно шествовали по этому храму. Под печальные звуки органа. Могли ли они тогда знать, как сложится их жизнь. Возможно, они стояли именно на этом месте. И мой ботинок твердо ступил на мраморый пол. Да. Я почувствовала. Именно на этом месте. И мне показалось, что частицы прошлого моей матери и моего отца здесь застыли навеки. И дыщат на меня венчальным платьем. Черным фраком. И юностью.
В церквушке было удивительно тихо. И пусто. И мрачно. Только запах сгоревших свечей говорил о недавно прошедшей службе. Моей природе были незнакомы подобные храмы. Их строгость. Их холод. Я предпочитала вакхические шествия несправедливо свергнутых Богов. Я предпочитала их силу. Их мудрость. Их желание думать о жизни. А не наоборот.
– Катя, – отчетливо услышала я чей-то шепот. – Катя. Катенька. Катерина.
Так нежно. Так трепетно.
И я отыскивала взглядом. Откуда раздаются эти приглушенные звуки.
И вновь.
– Катенька, Катя…
Я покачнулась. На мгновенье прикрыла глаза. И резко их открыла. И заметила мелькнувшую в полумраке тень.
– Это вы шептали, – тоже шепотом спросила я.
– Мне показалось, – услышала я низкий голос. – Извините. Я ошибся. Это всего лишь недоразумение. Я, видите ли, немного близорук.
И тут я спросила наугад. Как всегда полностью полагаясь на свою интуицию.
– Вы ее знали близко. Я знаю. Вы были близки с моей матерью. Почему вы прячетесь? Я знаю вас, – сказала я во мрак. Человеку. Которого, может быть, никогда в жизни не видела.
– Матерью? Боже, как я сразу не догадался, – его низкий голос дрогнул.
– Но откуда вы знаете? Вы не можете знать. Это тайна. Которую она унесла с собой. И я верю ей, – вновь зашептала тень.
– Мне тяжело разговаривать. Не видя глаз. Поверьте…
И он сделал шаг вперед. И ступил на слабый лучик света. Пробивающийся через приоткрытую дверь. Я ошиблась. Я видела этого человека. Но никогда лично его не знала. И от неожиданности я вздрогнула. Но в полумраке он этого не заметил.
Это был известный в прошлом художник. Это он написал портрет моей матери. До сих пор стоящий на полу в моем доме. В прошлом это была довольно скандальная. Сложная личность. Он начинал с авангарда. Затем был замешан в каких-то грязных политических играх. Потом он стал чуть ли не лучшим в нашей стране иконописцем. И наконец он принял сан священнослужителя. Его жизнный путь был довольно типичен. От тяжких грехов – к раскаянию. И это нелегкий путь. И он может стать достойным в случае искренности.
Но я лично не знала этого человека. И я внимательно разлядывала его. Он был очень высок. Очень… Нет, не толст. А просто огромен. И что подкупало сразу – это его сила. Сила, исходящая не только из его мощной фигуры. Из его черных решительных глаз. Эта сила исходила из его облика. Из его одежды. Отрывистых жестов. Неподвижной мимики. И этой силой наполнялась церковь. И эта сила передавалась мне. И уже трудно было усомниться в его истинном предназначении на земле. Которое он понял только в конце жизни. В его безграничных возможностях помочь людям. Но что странно. Противоестественно. Что невозможно было и усомниться в его сомнительном прошлом. И мне это сразу бросилось в глаза. Как это возможно совместить – сказать трудно. Возможно. Только моя мама дала бы ответ на этот неразрешимый вопрос.
– Я хочу предложить вам покинуть это место, – тихо сказал он.
– Покинуть? Покинуть… Нет, пожалуй, без исповеди я никуда отсюда не уйду.
– Вы толкаете меня на неверный шаг.
– Свой неверный шаг вы уже давным-давно сделали. Но исповедоваться вам придется лишь сегодня.
От него исходила какая-то невероятная сила. Даже не сила. А силище. Она исходила не только из его мощной фигуры. Из его черных решительных глаз. Этой силой светился весь его облик.
Катенька впилась в него глазами. И смотрела не отрываясь. Как завороженная. И его сила передавалась ей. Заполняла. Поглощала ее…
С ним Катю познакомил ее будущий муж Митя на одной из вечеринок. И Катя не переставала им восхищаться. Его силой. Его картинами. Его иконами. Которые он только начинал писать. Тем самым стараясь искупить свое прошлое.
– Венчаются раб божий Дмитрий и раба Божья Катерина…
Но Катенька уже плохо слышала. Она неподвижно стояла. Бледная. Черноволосая. Неправдоподобно красивая. Она так плохо понимала что-либо в жизни. Но беспрерывно. Как заученный текст. Твердила про себя:
– Я люблю тебя, Митя. Я очень люблю тебя. Дороже тебя нет для меня никого на свете.
Она со всей силы сжала кулачки. И повернула голову к своему жениху. И эта неестественная сила стала куда-то испаряться. Исчезать. И она увидела профиль своего любимого Мити. И облегчено вздохнула. И опустила взгляд. И ее взгляд рассеянно бегал по мраморному полу. По стенам. По иконам. И она не знала, на чем остановить взгляд. Где найти ему пристанище. И помимо ее желания. Ее воли. Он нашел пристанище на этом сильном человеке, на этом талантливом художнике. Она вздрогнула. И крепко сжала локоть уже своего мужа.
– Я думаю. Вам будет интересно посмотреть мои новые работы. А мне будет интересно написать ваш портрет, – уже на улице. Когда венчальная церемония закончилась. Тихо сказал он ей. – Завтра ровно в семнадцать я буду вас ждать в своей мастерской.
Ночью Катенька исступленно целовала своего мужа. Шептала ему клятвы любви. И ни на минуту не давала ему заснуть. Будила его. Плакала. И кричала, что он хочет ее обмануть. И что он вообще ее не любит. И Митя. Человек трезвый и уравновешенный. Списал приступы истерии на трудный день.
