Одинокое место Америка - Борисова Ирина (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Одинокое место Америка
Чарли звонит мне из Москвы и спрашивает, нельзя ли приехать в С.Петербург на два дня раньше, потому что в Москве у него что-то не ладится, остается свободное время, которое некуда девать. Его квартира пока занята, но я нахожу ему на два дня комнату в том же здании, график встреч тоже весь переносится, в день его приезда свободной оказывается только Валя, которой он совсем мало писал, да и та сомневается, сможет ли прийти, потому что кашляет дочка и, возможно, ее пригласит клиентка — Валя работает парикмахером, ходит по частным заказам. Валя все же приходит, это ее не первая встреча с иностранцем, и после того, как предыдущий американец со всей честностью и прямотой объявил ей, что она не в его вкусе, слишком ярка и накрашена, и он посоветовал бы ей знакомиться скорее с латинским мужчиной, энтузиазм Вали несколько поутих. Она приходит на сей раз вообще без косметики, с завязанными в простой хвостик волосами, едва поздоровавшись с Чарли, уже смотрит на часы, говорит, что к десяти должна обязательно вернуться домой. Мы идем в кафе, чтобы Чарли поел с дороги, он с любопытством озирается по сторонам, прохожие тоже на него поглядывают — ни у кого на всем Невском нет такой замечательной панамки.
В чебуречной, куда мы заводим Чарли, душно, но Валя решительно ставит сумку на стул и говорит, что душно в такую жару везде, и мы остаемся. Пока не принесли заказ, Валя сидит, откинувшись, смотрит на Чарли с дружелюбным любопытством, у нее усталое лицо, видно, что ей приятно так вот просто посидеть и отдохнуть даже и в душном кафе, и что это удается ей редко. Она спрашивает Чарли, доволен ли он своей поездкой: С.Петербург — конечный пункт его маршрута через Киргизию и всю Россию, отсюда он полетит обратно в Америку. Из писем Чарли мы обе знаем, что он много лет проработал в американской почтовой службе, что это была высокооплачиваемая, но монотонная работа, что в один прекрасный день он взял расчет и поехал на полтора месяца в СНГ тратить скопленные за годы работы деньги в поисках будущей жены, и что по возвращении он уже не вернется на почту, а будет начинать с нуля где-то в другом месте.
У Чарли высокий лоб, переходящий в лысину, которую он защищает от солнца панамкой, любопытные глаза за толстыми стеклами очков, застенчивая улыбка. Он говорит, что поездка была замечательная, он никогда раньше так далеко не путешествовал, а повидал он столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Он, в свою очередь, расспрашивает Валю о ее жизни, и Валя говорит, что была учительницей музыки в Казахстане, что когда русские стали оттуда уезжать, тоже уехала в Питер, но для работы по специальности музыкального училища здесь мало, учиться в консерватории поздно, поэтому она закончила парикмахерские курсы, ходит по частным клиентам, а сутки через трое торгует сигаретами в ларьке. Валя рассказывает, какая способная к музыке и танцам у нее дочка, говорит, что ее всему надо учить, на это надо много денег, поэтому приходится много работать.
Приносят заказ, Чарли, по нашему совету, заказал чебуреки, мы с Валей пьем сок. Валя спрашивает, чем, на его взгляд, русские отличаются от американцев, и Чарли говорит, что в России сильнее личностный элемент, даже в деловых отношениях, а в Америке люди всюду преимущественно делают бизнес. Он говорит еще, что русские, с которыми он общался, часто плохо слушают собеседника, отвечают не то, что у них спрашивают, а то, что они сами хотят рассказать, и мы с Валей смеемся и говорим, что это, наверное, от плохого понимания его английского языка.
Чарли предлагает зайти после кафе к нему, посмотреть фотографии, которые он сделал в поездке, и, выйдя снова на Невский, где пока мы сидели, успел подняться ветерок, мы с удовольствием подставляем ему разгоряченные лица.
Мы приходим во временное пристанище Чарли с разложенными по всему полу чемоданами — через два дня Чарли переедет в забронированную для него красивую квартиру с картинами на стенах и мебелью под старину, но пока в его комнате негде сидеть, кроме узкого диванчика, и, сдвинув постель, мы с Валей усаживаемся на диване, а Чарли приносит из чемодана толстые стопки фотографий. Валя передает их мне одну за одной, она спрашивает Чарли, будет ли он показывать эти фото кому-нибудь, вернувшись домой, в Америку, и Чарли сконфуженно разведя руками, признается, что ему их там некому показывать, что мы его единственная аудитория. На фотографиях какие-то дома в отечественных новостройках, подъезды, балконы, трамваи — все, что нам с Валей кажется обычным, а Чарли — таким интересным, иногда он обращает наше внимание на оттенок, в который солнечные лучи окрасили облупленную штукатурку стен или ветви берез. На некоторых фото сам Чарли в своей панамке на улицах разных городов, или в интерьере какой-нибудь квартиры, сидит на диване на фоне узорного ковра, висящего на стене, один, или с девушкой, или с двумя девушками, одна из которых обычно переводчица.
Чарли рассказывает нам о девушках на фотографиях: вот эта, в конце концов, сказала ему, что вряд ли когда-нибудь уедет из России, другая ему понравилась, и он понравился ей, но у него возникли разногласия с ее дядей, новым русским — Чарли рассказывает длинную запутанную историю о том, как он не проводил эту девушку вечером домой, потому что не понял, что это от него ожидалось, а потом ее дядя, открыв дверь своим ключом, ворвался в его квартиру, нарушив все нормы прайвиси, и, не найдя племянницы, пообещал, однако, открутить Чарли голову за плохие манеры и, растерянно хлопая ресницами, Чарли спрашивает у нас, как мы можем это объяснить.
Чарли также показывает нам фотографии киргизского праздника, где на площади города, окруженного горами со снежными вершинами, едят, пьют, гуляют черноволосые, черноглазые люди в высоких круглых шапках, и, неожиданно вытащив из чемодана точно такую же шапку, Чарли надевает ее на голову, мы с Валей смеемся, а он, улыбаясь, говорит, что в детстве любил читать книги о соколиной охоте, когда сокол сидит на железной перчатке у всадника, а потом летит за добычей. Чарли вскидывает на нас свои близорукие глаза и говорит, что он всегда больше мечтал о жизни, чем жил, реальная жизнь казалась ему менее значительной той, которую рисовало ему воображение, он мечтал о женщинах и не замечал тех, что были рядом, поэтому, наверное, в сорок три года у него нет ни работы, и ни семьи. Но, улыбнувшись и подняв один палец вверх, Чарли прибавляет, что он мечтал также увидеть когда-нибудь соколиную охоту, частично поэтому он и поехал в Киргизию и, действительно, увидел ее на том празднике, так что, по крайней мере, одна мечта в его жизни сбылась.
Потом Чарли показывает нам фотографии городка, где живет, фотографию библиотеки, где он берет книжки, прачечной, куда ходит стирать, чтобы немного пообщаться с соседями, и, наконец, фотографию своего дома, легкого одноэтажного строения, стоящего на пустынной безлюдной улице среди таких же домиков с газонами и машинами перед входами. Он показывает также свои фотографии в интерьере дома, которые он сам снял автоспуском: на кухне со сковородкой, в которой он что-то жарит, у компьютера в комнате, в холле у телефона. Валя спрашивает, звонит ли он кому-нибудь по телефону, и звонит ли кто-нибудь ему, и, задумавшись, Чарли отрицательно качает головой, потом говорит, что в феврале, когда на него накатила депрессия, он звонил сестре, но ее не было дома, и он оставил ей сообщение на автоответчике, и, возможно, теперь и она когда-нибудь ему позвонит.
Он вытаскивает из чемодана еще один фотоальбом, говорит, что этот альбом ему подарил отец. Мы с Валей знаем, что Чарли был приемным ребенком в семье, где, кроме него, было еще двое приемных детей, и Чарли показывает старые черно-белые фотографии себя, мальчика с маленьким братом на руках, фото взрослых брата и сестры, родителей.
Чарли говорит, что его родители были умные и образованные люди, отец был ученым-химиком, а мать — учительницей, брат и сестра оказались под стать им, Чарли показывает на их умные глаза и одухотворенные лица на портретах. Чарли говорит, что брат его стал вице-мэром городка в Небраске, и только он, Чарли, плохо учился и был единственным тупицей в такой умной семье, и иногда ему кажется, что, возможно, было бы и лучше, если бы его усыновили люди из рабочего класса, в их семье он чувствовал бы себя более на месте, не ревновал бы их всех к тому, что для них не существовало барьеров, которые ему было не преодолеть.
