Крест - Болдова Марина Владимировна (бесплатная регистрация книга txt) 📗
– Умрет? Ничего себе, раскаялся! Лучше уж с грехом жить!
– Ты не говори так, даже не мысли. С грехом – не жизнь. Каждый день человек Бога молить станет, чтобы смерть послал, как избавление.
– Страшно ты как говоришь! Бог милосерден!
– Милость его в том и состоит, чтобы дать человеку возможность перед смертью очиститься.
– Зачем? Чтобы в рай попасть?
– У каждого свой рай и ад. Иногда он на земле и начинается, – бабушка замолчала…
Елена, устав ворочаться в постели, встала. «Что ж, мне сорок лет, начали сбываться пророчества той цыганки. Сына уберечь не смогла. Что там еще? Любовь? И любовь пришла, только это не любовь, а беда. Нельзя чужое трогать, на чужом несчастье счастья не построишь! Видно, их судьба свела, оба вон какое горе пережили! И Анна и Петр… А тут она еще со своими страданиями. Нет! Молча переболеть придется, в одиночестве. А душа-то тянется! Плоть еще усмирить можно, а душу-то как удержать! Господи, помоги!» – Елена перекрестилась. И тут же волна стыда накрыла ее с головой. Сын пропал, а она о чем думает! Надо поспать, ей завтра понадобятся силы. Постель уже успела остыть. Елена, зябко закутавшись в полушалок, прилегла на край кровати и прикрылась одеялом. И тут же будто провалилась в сон. Только сон ли? Перед ней вдруг возникла картинка: Миша, с забинтованной головой, лежит в каком-то, очень темном месте. Она четко видела что-то вроде грубо сколоченного стола или лавки, на которой стоял граненый стакан со свечой внутри. «Он жив! Только ему очень больно!» – поняла она. И тут она услышала голос матери: «Найдут его, доченька! Не переживай! Рано ему еще к нам…» Елена очнулась. Сердце бешено колотилось. Но на душе стало светло и спокойно.
Глава 29
Санек проснулся, что называется, ни свет, ни заря. Словно от толчка проснулся – корову выгонять пора. Мама-то теперь никакая! Ей дела до коровы нет. А он, как велел дядя Лукич, за хозяина теперь. Ответственный! От сознания собственной значимости у Санька сделалось торжественное лицо. Хотя, кто увидит-то!
Он всунул ноги в тапочки и соскользнул с высокой кровати. В соседней комнате никого не было. Материна кровать была аккуратно застелена.
– Мам, ты где? – он выбежал на крыльцо.
– Проснулся, сынок? Иди, умывайся. На столе яичница и молоко. Поешь.
– А ты куда?
– Так Зорьку выгнать! Вернусь тот час же.
Санька удивился. Мать вчера была словно сонная. Сидела, в одну точку уставившись, и молчала. А сегодня – вон, нормальная! И улыбается чему-то? Может, он чего проспал? Миху нашли?
– Мам, а что про Миху слышно?
– Ничего. Утро же еще, никто искать не ходил.
– А ты чего тогда такая…, – он не нашел слов, чтобы сказать ей, какая она сегодня.
– Найдут его, Санек, я знаю. Ты иди, я скоро вернусь, – и Елена вышла за калитку вслед за коровой.
Санек растерялся. Он видел как-то в фильме, что люди сходят с ума, когда горе какое. Придумывают себе, что все по-прежнему, и живут, как ни в чем ни бывало. Может, и с мамой такая беда? Он тоскливо посмотрел через забор. «Скорее бы уж Лукич пришел. Я че один делать-то с ней стану?» – он вошел обратно в дом.
– Ты что не ешь? – Елена опять улыбнулась.
– Мам, с тобой все хорошо? Ты про Мишку-то откуда знаешь?
– Сон видела.
– А! – Санек облегченно вздохнул. «Ох уж эти бабские сны! Спасу от глупости нет!» – подумал он совсем по-взрослому.
Два часа ушли на то, чтобы помочь матери по хозяйству. Санек безропотно выполнял все, что она говорила, хотя он мог бы эти дела переделать и без ее указаний. Ведь справлялся же вчера! На сегодня он наметил одно важное дельце. Мужики, конечно, знают лес, спору нет, но он, Санек, знает его лучше! Вот, например, за Ведьминой поляной вовсе и не непролазная чаща! Он-то там пролезает! Кусты, правда, больно режутся, но он под ними! А дальше там еще столько интересных мест. Грибов после дождичка – тьма. Городские эти места не знают, да и свои туда не ходят. Красота! Ползаешь вокруг дерева и срезаешь. Полчаса – мешок. Мама всегда удивляется, откуда он такие грибы тягает, но он свои места никому не сдает! Даже Михе! Хотя тому и не интересно. Было. Санек вздохнул. Он бы ему все показал, только пусть найдется. А вообще он любит один по лесу ходить. И не страшно вовсе. Кому он там нужен больно! Лисица изредка прошмыгнет, да кабаньи следы видать. Да и то редко. А муравейники там с дом! Сунешь палку, подержишь, а потом сосешь – кисленько!
Санька надел трико и рубашку с длинным рукавом: комаров там жуть сколько.
– Мам, я за грибами, ладно?
– Далеко не заходи!
– Ладно, – он улыбнулся: знала бы она!
В этот момент постучали в дверь.
– Хозяйка, можно войти? – Махотин просунул голову в дверь.
– Заходите, Борис Никитич!
Санек удивился. Что-то зачастили к ним городские! За Махотиным в дом вошла молодая девушка.
– Елена Ивановна, это – Алена, моя дочь. Привел с Саньком познакомиться. Ей скучно здесь одной.
– Здравствуй, Алена. Проходи.
Санек досадливо поморщился: накрылся поход в лес. Не тащить же ее с собой!
Алена наблюдала за мальчишкой. «Да, папочка, похоже, навязал меня этому малолетке. Ну да ладно, главное, чтобы он меня с местными ребятами свел, а там посмотрим!» – она потянула ему руку. Санек осторожно сжал ее пальцы и важно кивнул.
– Привет! Хочешь, в лес свожу? За грибами, – неожиданно для себя самого выпалил он.
Алена оглянулась на отца. Гулять по лесу с Саньком в ее планы не входило.
– Мы одни пойдем?
– А зачем еще кто-то? Больше народу – меньше грибов. Ты вообще-то грибы собирать умеешь?
Алена не умела. Она никогда не была в лесу с целью что-нибудь там собирать. Они изредка выезжали с друзьями на мотоциклах в лесопарк поваляться на травке. И все. А грибы, ягоды ее мать покупала на рынке.
– Научишь! Я толком в них и не разбираюсь.
– Елена, моя помощь вам не нужна?
Елена отрицательно покачала головой.
– Тогда я пошел. Алена, домой к обеду вернись, часам к трем. А то мать рассердится.
Махотин чмокнул дочь в щеку и ушел. Санек окинул Алену критическим взглядом. «Одета слишком чисто, но это ее дело. И кто его за язык тянул! Чего вдруг так расщедрился, в лес позвал?» – он положил в мешочек еще один ножик и кивнул на дверь: мол, пора и топать.
– До свидания, Елена Ивановна. Приятно было познакомиться, – Алена вышла вслед за Саньком.
Глава 30
Воронин Семен Лукич сидел на крыльце и курил. Ему нужно было подумать, а думать без курева он не умел. Ругал себя нещадно за полторы пачки использованных за день папирос, но наутро опять закуривал.
Семен Лукич всю жизнь прожил в Рождественке. Спроси его, почему он так привязан к этим местам, и не ответит. Патриотизм, однако. Громко звучит, но красиво! Есть, чем гордиться. Красота мест неописуемая. Правда, с норовом красота! И речка с омутами, не простая речка! Сколько жизней унесла! И лес вокруг сказочный. Только такой, как в страшной сказке, а не в доброй. И, вишь, не всегда из этого леса люди домой возвращались. Ему, как милицейскому, об этом известно, как никому.
Была у Лукича одна страсть. Вернее, две. Одна – женщины. Чего не говори, а любитель он до женского пола! Поэтому и с женой не сладилось. Полина понять его натуру не смогла. Выгнал, когда очередной скандал устроила. Он тогда к бухгалтерше клинья подбивал. У той уж год как муж умер. В самом том состоянии была баба, в подходящем. Узнала Полина, вой подняла на всю деревню. Жалко ей, что ли? По совести, не любил он ее никогда. Потому и расстался без сожаления, обратно в Кротовку к родителям вернул. Сказал – скандальная уж больно. Проглотили молча обвинения. Да и как не проглотить: зять-то участковый, власть!
А вторая страсть была история. Любил он книжки исторические читать. Особенно, где тайны и сокровища. Даже в районную библиотеку наведывался каждую неделю. А про деревни окрестные знал все. Ну, то, что нашел в музее краеведческом и в архивах. Да еще и старики рассказывали. Иной раз хотелось бы верить в их байки, да умом понимал, россказни все это. Из поколения в поколение передаются и бородой обрастают. По молодости он даже пытался проверять байки эти. Ходил, копал, где они говорили. Потом понял, смеются над ним все. А не должны! Не может он себе позволить смешным выглядеть перед вверенным ему для защиты народом. И успокоился. «Во! Сразу видно – остепенился наш Семка!» – стали говорить старики. И называли с тех пор не по имени, как пацана, а уважительно – Лукич. Так только старцев местных величали, по отчеству. Из уважения к возрасту.
