Собаки и другие люди - Прилепин Захар (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
– Кержак! – кричал я, срывая голос. – Заткнись!
Поднявшись, он медленно взмахивал хвостом, разглядывая меня с любопытством: а зачем тебя сразу и веник, и тапка, хозяин?
…В очередной раз он разлаялся, когда я мыл младшей дочери голову.
Пока я терпел его пустопорожнюю истерику, дочь голосила на свой манер о едком шампуне, попавшем в глаза, и раздражение моё достигло критических степеней.
Я вылетел на улицу, вынося настежь двери, схватив по дороге деревянную швабру с твёрдым намерением расколоть палку о его чёртов хребет.
Все наши собаки, завидев подобную сцену, метнулись бы в любое укрытие – но не он.
Кержак чуть привстал, оглядывая меня с новым интересом.
С остервенелым замахом я ударил этой шваброй прямо возле него.
Швабра лопнула, и одна её половина с хрястом и бешеной силой ударилась о дверь бани, рикошетом вернувшись прямо к его морде.
Кержак перевёл взгляд с расщеплённого куска швабры на меня, стоявшего с другим обломком, и, вздохнув, лёг на место.
…Я так и не ударил его ни разу, конечно.
В недвижимый августовский вечер, на второй год его жизни, мы привычно явились на водопой.
Река кисельно текла, сволакивая по течению заходящее солнце.
Золька и Толька бестолковились, взметая носами песок.
Кай носился кругами, задирая всех, кроме Кержака.
Нигга, удостоверившись, что все на месте, пошёл кратчайшим путём к воде.
Кержак же, в своей манере, присел возле моей ноги – так, чтоб спиной чувствовать брючину.
Я потрогал его тёплое темя:
– Ну, чего ты. Иди пей.
Кержак не двигался.
– Духота ведь, – сказал я. – Дышишь тяжело. А вода такая вкусная.
Собаки уже прислушивались к нашей беседе.
Решив показать ему пример, я первым пошёл к заводи.
Подумав, Кержак тронулся следом.
Озадаченный бассет Толька поспешил к нам.
– Нет у меня ничего вкусного, – объявил я ему. – Гуляй себе.
Кержак, обнюхав воздух, вошёл наконец в реку и опустил нос к воде.
Толька, решив, что я сопровождал Кержака недаром, вмиг очутился возле него и сунул свой нос к самой его морде: может, здесь особенная вода?
Кержак чуть сдвинулся, начав неспешно хлебать.
Толька тоже сдвинулся и продолжил пить, касаясь языком морды Кержака.
Кержак приподнял голову и оглянулся на меня.
Я развёл руками: это ж бассеты.
Вытягивая утопающие в речном песке лапы, Кержак перешёл дальше, и предпринял третью уже попытку.
Но Толька тут же готовно переместился в упор к нему.
Кержак тряхнул головой и решительно сдал назад. Он привык отстаивать кости и мясо, а не воду в реке.
«Завтра попью», – так, тихо посмеявшись, перевёл я себе его настрой.
…Возле самого дома, на взгорке, глядя вслед Кержаку, я увидел, что задние его лапы движутся странно, словно у стреноженного коня.
– Что ещё такое… – не понял я.
По очереди гладя с женой нахохлившегося Кержака, мы молча дожидались своей очереди к ветеринару.
Кержак вошёл в кабинет, как двоечник к директору, и встал у дверей рядом со мной, глядя вокруг недоброжелательно и зверовато.
Постукивая пальцами, врач сидела за столом, оглядывая нас поочерёдно цепким взглядом. Лет ей было не менее восьмидесяти, или даже несколько больше, что, впрочем, в данном случае значения уже не имело.
– Регина Семёновна… – почти с восторгом выдохнула моя жена, присаживаясь на стул рядом с врачом и любовно на неё глядя.
Та быстро, очень точным движением сменила очки и вгляделась в мою жену.
– Не припоминаю, девочка, – сказала она.
Морщины на лице врача видоизменялись будто бы волнами, создавая самые причудливые сочетания, что никак не позволяло понять, какие эмоции она испытывает, разговаривая: гнев, приязнь, равнодушие?
– Мне было четырнадцать лет, когда я лечила у вас первую собаку, – пояснила жена мягким, улыбающимся голосом.
– Это было двадцать лет назад, и я уже тогда была очень старой бабкой, – словно бы за неё договорила врач лязгающим голосом.
– Нет, что вы! – сказала жена, но я догадался, что имела в виду она именно это. – …Тридцать, – тут же добавила жена, сосчитав в голове.
– Даже и так, – сказала врач безо всякого выражения.
Мы с Кержаком так и стояли поодаль, ожидая, когда нас призовут.
Я разглядывал руки врача, дивясь их зримой анатомии.
Скосившись на Кержака, понял, что он смотрит на те же руки.
– Что с вашим мальчиком? – спросила врач, меняя очки.
Жена выложила на стол снимки.
Регина Семёновна углубилась в них, громко дыша носом.
– Это лучший врач в городе, – полуобернувшись ко мне, одними губами проговорила жена.
Радость коротко вспыхнула в моём сердце. Я тронул затылок Кержака: не пропадём, лохматый.
Отсмотрев снимки, Регина Семёновна лязгнула:
– Разрушаются кости.
Она повернула снимок ко мне, словно там был написан большими буквами диагноз, который я по недоразумению не прочитал раньше.
– Все? – спросила жена.
– Что «все»? – переспросила Регина Семёновна.
Внимательно глядя в её лицо, я вдруг понял, что, если б кто-нибудь пожелал прочитать речь Регины Семёновны по губам – он отчаялся бы это сделать. Она говорила как птица: не двигая ртом, а просто приоткрывая его.
На щеках у неё несколькими пучками росли жёсткие чёрные волосы.
– Все кости? – повторила жена.
– Усыплять, – сказала Регина Семёновна. – Вашего мальчика надо усыпить. Не жилец. Сначала откажут задние ноги. Очень скоро. Он станет лежачий. Лежачие собаки живут недолго. Пролежни и так далее…
Жена тем временем уже встала и, тихо сказав куда-то в сторону «спасибо», пошла к выходу. Она казалась ослепшей.
Он сидел на задних сиденьях машины.
Ему невозможно было взглянуть в глаза.
Чёрный ком занял всю мою грудь сразу.
«Только не заплачь, только не заплачь», – уговаривал я себя.
На жену старался не смотреть.
Она молчала. Лицо её было недвижимым, будто в шею ей вкололи тройную порцию обезболивающего. Теперь хоть ножом режь.
Я быстро и коротко дышал, как дышат и звери, и люди, когда им невыносимо терпеть.
У последнего на пути к нашему дому магазина жена сухо попросила: «Купи воды».
Я криво припарковался и вышел.
В сельмаге все этикетки показались мне слишком яркими.
Люди, стоявшие в очереди, еле двигались и едва осознавали реальность.
Я почти выбежал оттуда, не взяв медную сдачу, которую слишком громко собирал в отделениях кассового аппарата продавец.
Передав жене воду, я поскорей завёл машину, но пить она раздумала. Держала бутылку в руке, сжимая крепче, чем надо.
Случайно мазнув взглядом в зеркало заднего вида, я тут же встретил внимательные глаза из-под рыжих лохматых бровей.
…Только возле нашего двора, чтоб проверить, жив ли ещё мой голос, я произнёс первое за всю дорогу слово: «Приехали».
Жена тут же, словно всё это время не могла начать говорить первой, ответила: «Мы продлим его дни, сколько сможем».
У ворот нас встречал улыбающийся Злой – но я сразу шепнул ему: «Всё плохо, сказали: надо усыплять. Только детям – молчок».
Улыбка его пропала. Он качнул головой: беда.
Мы хотели помочь Кержаку спуститься, чтобы он поберёг ноги, но пёс опередил нас – и бодро спрыгнул на землю.
Завидев выбегающих детей, он и в этот раз исполнил свой удивительный танец: опираясь на задние лапы и раскрывая улыбающуюся пасть, он возносил вверх своё тело – и так на миг зависал.
Едва опустившись, тут же взлетал снова, как бы говоря: «Это я! Это вы! Радость!».
Жена, увидев это, закусила губу и поспешила в дом.
…Спустя полчаса, лёжа в своей комнате, я услышал привычный, визгливый и бестолковый лай Кержака. Что-то ему опять пришлось не по нраву: птица, или дальние шаги, или вой на другом конце деревни.
Вдавив кулак себе в зубы, я слушал этот лай – как самую лучшую музыку.
