Чем звезды обязаны ночи - Юон Анн-Гаэль (библиотека электронных книг txt, fb2) 📗
– Ты это ищешь? – бросает Пейо.
Подбородком он указывает на мусорное ведро, в котором валяется месиво из томатов, крошек и мяса улиток. Три часа работы, обращенные в ничто. И пятьдесят человек в зале, которые ждут.
Он выбросил пирожки.
– Пейо, только не говори, что…
Вместо ответа его деревянная ложка погружается в банку со сметаной.
На кухню влетает Гвен, размахивая списком заказов.
– Они должны уехать ровно в три часа. Гид спрашивает…
– ПЕЙО! – ору я и бью кулаком по столу рядом с раковиной.
Базилио подскакивает. Гвен застывает.
– Еще не родился человек, который подаст эту гадость в моем ресторане! – чеканит он, глядя мне в глаза.
Я кидаюсь вперед. Наши лица разделяет пара сантиметров.
– Эту гадость?
Он запускает руку в мусорное ведро. В кулаке у него сочащаяся масса, которую он сует мне под нос.
– И это улитки? – рычит он. – Расползающееся мясо, напичканное солью и уксусом! Черт, чему только тебя в школе учили!
Его нога с силой бьет по ведру, и оно, раззявив пасть, изрыгает свое вязкое содержимое на пол – гейзер жира, помидоров и ракушек летит на мебель, на плитку, на мою одежду.
– В этом нет души! – выплевывает он. – Нет души, ты это хоть понимаешь?
У меня в ушах поднимается звон. Время останавливается. По его рукаву стекают коричневатые капли. Липкие, клейкие. Перед ним сковорода. Под сковородой огонь. Синеватый газ. Схватить его за горло. Прижать щекой к раскаленной плите. Потрескивающая плоть. Его вопли. Все его тело обмякает.
Я поднимаю руку.
– Лиз! – вопит Гвен.
Я цепенею. Мой взгляд встречается с взглядом Наны. В ее глазах ужас. Не говоря ни слова, я развязываю свой фартук. И покидаю кухню.
Бальтазар
Я ждал, что она мне напишет. Но этого не произошло. Роми испарилась.
В первые дни я старался себя успокоить. Она плохо себя чувствует. Не хочет появляться. Рано или поздно она вернется. Но чем больше проходило времени, тем сильнее меня одолевали сомнения. Ее молчание сводило с ума.
Я запирался у себя в комнате и выходил оттуда только для того, чтобы отправиться на виллу. Перед закрытыми воротами я начинал орать, надрывая голосовые связки: «Роми! Роми!» Я ничего не соображал. Роми терпеть не могла свое имя. У нее была куча псевдонимов, и она придумывала новую личность для каждого, кто встречался на ее пути. Вдохновляясь любимыми фильмами и забавляясь недоумением собеседников.
Я кричал в никуда свои мольбы о прощении, умолял ее вернуться, раз за разом прокручивая в голове, словно фильм, тот проклятый вечер. Она уехала по моей вине. Если бы я сумел тогда найти слова! Если бы Джанго промолчал! Если бы не песня, не рояль, не дождь… Фильм, любовь, хеппи-энд – обо всем этом больше не было и речи. Еще вчера нас могло бы быть трое, теперь же я остался один. И эта мысль о потере не одного, а сразу двух существ увеличивала мою рану.
Я совершенно опустился. Не желал мыться. Есть. Даже играть. Я чахнул. Брат встревожился. Тормошил меня, чтобы я взял себя в руки. «Поедем развеемся! – требовал он. – Тебе станет лучше. Всего на одну игру». Я отказывался. Он настаивал, расписывал мне фантастические выигрыши, показывал новые шулерские приемчики, которые изобрел. Сыпал шутками, угрозами и насмешками. Пытался меня разговорить, рассмешить, внушить мне чувство вины. Я нужен ему, чтобы выиграть! Ведь я приношу удачу! Не опущу же я руки из-за девчонки, а? Одной убыло, десятком прибыло!.. Но ничего не помогало.
Осень сменилась зимой. Я стал собственной тенью. Ребенок должен был родиться в феврале. Сохранила ли она его? Каков бы ни был ответ, я их потерял. От этой мысли я задыхался.
Прошло несколько месяцев. Надеяться мне было не на что. И денег не оставалось ни гроша. В конце концов я снова протоптал дорогу в прокуренные казино. Топил свое отчаяние в стрит-флешах и фулл-хаусах, обирая бедных доверчивых дурачков и транжиря выигрыш на виски. На рассвете я отправлялся вопить к вилле. Никто не отвечал.
Однажды вечером, когда я выполз из своей комнаты, воняя потом и горем, меня окликнул брат.
– Ты это ищешь? – спросил он, покачивая ключами от машины на одном пальце.
– Дай сюда… – пробормотал я.
– Ты не в состоянии садиться за руль. Посмотри на себя!
– Отвали, – ответил я, вырывая ключи у него из рук.
Я тронулся с места под отчаянную ругань Жо, который встал между мной и воротами. Ударив по газам, я умчался, едва не раздавив его.
Я ехал в ночи с опущенными стеклами, чтобы холодный воздух не давал мне заснуть. Я был в полубессознательном состоянии, алкоголь действовал как анестезия. Я больше не чувствовал своих рук на руле, словно парил над машиной, которая неслась по дороге через поля. Уж не знаю, каким чудом верный «рено» довез меня до Биаррица. Там он пополз вверх по холму, как лошадь, сама направляющая всадника. Вцепившись в руль, я изо всех сил таращил глаза. Но хотя я проезжал по этой дороге не меньше сотни раз, на третьем повороте я промахнулся, буквально на волосок – я еще помнил, как Роми скалывала волосы в прическу при помощи шпилек. На этом вираже рос платан. Старенький отцовский «рено» поцеловал его взасос – два любовника, встретившиеся спустя вечность. Удар был сильным. Когда моя голова врезалась в руль, мне привиделась улыбающаяся Роми.
24
Добравшись до реки, я падаю на колени. Волосы дыбом. Задыхаюсь. На лице смесь пыли и слез. Я издаю вопль. Животный крик, дикий, идущий из глубины души. Ногти вцепляются в землю, и собственный крик разрывает мне горло. Я выплескиваю свое отвращение к жизни. Невыносимая боль. Щеки пылают, движения дерганые, руки дрожат. Я сошла с ума. Как моя мать. Сомнений больше нет. Моя ярость переходит в рыдания. Я плачу очень, очень долго. Из меня словно сочится вековая печаль, словно эти стенания идут откуда-то извне. Как из раненого животного.
Когда меня находит Роза, моя грудь вздымается уже не так бурно. Но я еще икаю, свернувшись в клубок; фартук заляпан травой и грязью. Моя прическа развалилась, во вздыбленных пушистых волосах застряли веточки.
Пожилая дама опускается рядом со мной на траву, кладет мою голову себе на колени и тихо гладит меня по лбу.
– Все образуется… Вот увидишь, все образуется.
Нас окружают высокие деревья, слышен шорох листьев. Смягченный мхом звук воды, бегущей по камням. Тяжелое небо, словно сострадающее моим печалям.
– Я могла его убить, Роза! Я правда подумала, что сейчас убью его!
Я поднимаю на нее обезумевший взгляд. Ветер уносит мое признание.
Ее это вроде бы не удивляет и уж тем более не вызывает тревоги. Одинокий лист порхает в воздухе, пока не приземляется рядом с нами.
– В каждом из нас дремлет гнев, идущий издалека, Лиз. Жгучий. Неконтролируемый. Некоторые выплескивают его, другие хоронят в себе, утверждая, что укротили своих демонов. И последние всегда пугали меня особенно. Не ты. Я была на твоем месте. Я прикоснулась к этому сумрачному, вязкому болоту. Наша душа – бесконечно огромная земля. Солнечные равнины соседствуют в ней с мрачными безднами. И только изучив собственную географию, можно надеяться на путешествие длиною в жизнь.
Слова Розы какое-то мгновение застывают между нами. А потом пронзают меня. Путешествие длиною в жизнь?
Роза рассказывает мне о встречах, которые стали для нее жизненно важными. Удары судьбы, которые при ближайшем рассмотрении оказывались подарками провидения. Знаки, трамплины. Счастье и удача, которые иногда являлись в таких странных обличьях, что их ценность она осознавала только годы спустя.
– Свет пробивается только из тени, Лиз. Только ночью сияют звезды. Они продолжают гореть и днем, но лишь тьма позволяет нам оценить их красоту. Некоторые драмы, а то и трагедии остаются единственным способом повстречаться с самой собой.
Порыв ветра сотрясает ветви большого дуба, под которым мы сидим, осыпая наши головы дождем из золотых листьев. Вдали собирается гроза. У меня снова текут слезы.
