Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
— Завтра работаем еще здесь, а послезавтра ты поёшь в культурном центре еврейской общины. Понял? — хрипит Гриша.
— Почем? — задыхаясь, спрашивает Лешка.
— По полтиннику…
Это значит — по пятьдесят марок на нос. Гриша Гаврилиди — гений мелкого администрирования.
Он и сейчас, на этой грязной, тяжелой и выматывающей все силы погрузке мусора, умудряется заработать больше, чем Леха Самошников. Из своих двенадцати почасовых марок Лешка отстегивает Грише две марки за каждый час. За то, что тот спроворил ему этот заработок. А как же иначе? «Волчьи законы капитализьма», как говорит Гриша. Таким образом, работая наравне, Гриша получает четырнадцать марок в час, а Лешка — десять.
Зато, когда Гриша договаривается с кем-нибудь о Лешкиных выступлениях, деньги делятся пополам. Поровну. Потому что Гриша любит искусство и очень уважает Лешкин талант…
Наверное, прошла еще пара месяцев…
… — Хватит пить, Леха! — в отчаянии восклицал Гриша. — Ты и так уже косой в жопу!.. Что ж ты себе еще наливаешь?! Завтра же в «Околице» надо быть… Я кручусь, как савраска, делаю тебе рекламу, а ты водку жрешь… Ну, уже генук, мальчик! Этот сраный «ун-бефристет гюльтик», эту бессрочную визу мы уже имеем, квартирку я тебе снял — зашибись! Ну, так однокомнатная… Агицентурбогенератор! Женишься — будет двухкомнатная. Шо ты пьешь, шо ты пьешь?.. Ты же уже сидеть не можешь, Леха… Ты же падаешь!
— Домой хочу… — еле ворочая языком, произнес Лешка.
— Таки ты ж дома! Боже ж мой!.. Что же ты рукавом утираешься? Ты нормально закусить не можешь? Кто же так пьет, Лешка? Ты же интеллигентный человек… Ну, видишь? А я что говорил? Давай, я помогу тебе подняться… Нет? Бога ради — лежи на полу, говнюк… Начнешь блевать — не захлебнись, не сдохни во цвете лет, артист гребаный!..
— Домой хочу, — неожиданно твердым голосом сказал Лешка и закрыл глаза.
… А спустя еще несколько недель к Леше Самошникову примчался очень возбужденный Гриша Гаврилиди:
— Я только что все узнал, Леха!.. Тебе нужно позвонить в Ленинград и попросить свою мамашу, чтобы она срочно выслала тебе дубликат своей метрики, где написано, что она еврейка! Тогда тебя примет местная еврейская община, и мы — в порядке!.. У них там, если мать — еврейка, таки нет проблем…
Лешка рассмеялся.
— И шо ты ржешь? — удивился Гриша.
— Помнишь, я рассказывал тебе про ту демократическую немку-поблядушку, из-за которой я влип во все это дерьмо? Вы могли бы с ней работать парный конферанс. Она мне говорила то же самое, только с немецким акцентом.
— Таки бляди почти всегда правы! Мне бы маму-еврейку — мне бы цены не было, — мечтательно произнес Гриша. — Как я фраернулся перед той туристской поездкой!.. Почему не купил еврейские документы, идиот?! Нужны мне эти греки в десятом колене!.. Ты-то хоть не будь кретином, звони в Ленинград! Получишь ихний статут…
— Статус, — поправил его Лешка.
— Нехай так… Получишь ихний статус, я тебя главным раввином города сделаю! И, как в том анекдоте, будешь еще немного прирабатывать русскими романсами. Бабок намолотим — немерено!
— Да, насчет бабок: дай пятнадцать марок. Отдам в пятницу.
— Зачем? — насторожился Гриша.
— Смотаюсь в «Альди» за пузырьком и закусевичем.
— А вот это ты видел?! — вскричал Гриша, и у Лешки под носом появилась довольно неаппетитная фига, сотворенная из толстых, волосатых Гришиных пальцев.
— Отлично, — произнес артист Самошников. — Когда у нас выступление на русской дискотеке?
— В пятницу, в восемь.
— Прекрасно. И по скольку на рыльце?
— Всего сто пятьдесят марок. По семьдесят пять. — Гриша не на шутку занервничал. — Но если ты настаиваешь, я отдаю тебе девяносто, а себе оставляю шестьдесят. Идет?
— Нет. Ты забираешь себе все сто пятьдесят. Но за них ты сыграешь на гитаре, споешь все романсы и сам будешь читать Пастернака и Заболоцкого. Да, и не забудь освежить в памяти последний монолог Чацкого. Я его как раз собирался исполнять в пятницу. А теперь вали отсюда!
Через час Алексей Сергеевич Самошников уже лыка не вязал. Сломался он сразу после второго стакана — будто его с грядки срезали…
— Очнись, Леха! Очнись, шоб тебе пусто было… — чуть не плакал Гриша Гаврилиди. — Ой, Боженька ж ты мой, надо же было так быстро нажраться! Ни за жизнь поговорить, ничего… Ты хоть слышишь меня, байстрюк?
Лешка поднял на Гришу бессмысленные глаза и что-то попытался сказать. Но звука никакого не произвел, только губы зашевелились было и замерли.
— Не спи, не спи, Лешенька… — по-бабьи причитал перепуганный Гриша. — Так ведь можно и не проснуться!
Лешка с трудом поднял веки, посмотрел сквозь Гришу Гаврилиди и прошептал:
— Ах, если бы…
— Что?.. Что ты сказал? — не расслышал Гриша.
Лешка помотал головой, попытался выпрямиться и снова уронил голову на грудь. Затем собрался с силами, как-то умудрился поднять подбородок, подпер его руками, положив локти на стол, и медленно, стараясь отчетливо выговаривать каждое слово, проговорил:
— Знаешь… Уже несколько раз… Старик в белом. Не то снится, не то наяву… Только не понять — на каком языке говорит. Но я его почему-то понимаю… Весь в белом… И волосы, и шляпа… Только глаза голубые. У белого старика…
— Хорошо, хорошо, Лешенька! Пусть будет белый старик, красный, зеленый… Хоть в крапинку! Ты только не пей больше, ладно? А я тебе сейчас чайку зелененького с жасминчиком замостырю — очень оттягивает!..
— А где этот белый старик с голубыми глазами?.. — вдруг почти трезвым голосом спросил Лешка и удивленно оглядел всю свою кухоньку. — Он же только что был здесь…
Гриша в отчаянии схватил бутылку с остатками «Корна», стал яростно выплескивать его в раковину, приговаривая:
— Так!!! Вот мы и до психушки уже докушались!.. Вот нам уже начинают голубые старики с белыми глазами мерещиться… Эй, ты, Артист Иваныч, твой старик не с хвостом и рогами был? А?
Возникла томительная пауза. Потом Лешка положил голову на стол и, засыпая, негромко произнес:
— Нет… не было. Но один раз… Ты только не смейся, Гриня. Один раз мне привиделись у него за спиной большие белые крылья…
— Владим Владимыч… Владимир Владимирович! Бологое! — услышал я голос Ангела, еле открыл глаза и с трудом приподнялся на локте.
Казалось, мое тело и мозг были буквально отравлены тяжким посталкогольным недомоганием несчастного Лешки Самошникова, которого я наблюдал еше несколько мгновений тому назад.
Первое, что оказалось на уровне моих глаз, — стоящий на купейном столике стакан с джином и кубиками льда, плавающими поверху.
Я сознательно упомянул про кубики льда, «плавающие поверху».
Лет двадцать пять тому назад мы с моей женой Ирой читали чью-то повестушку в модном тогда еще журнале «Юность». В этом сочиненьице было одно забавное описание. Виски (так же, как и джин) в то время еще считалось напитком отрицательных персонажей, и один вот из таких гадов в той повестухе «ПИЛ КАКУЮ-ТО ЖЕЛТУЮ МУТНОВАТУЮ ЖИДКОСТЬ ИЗ СТАКАНА, НА ДНЕ КОТОРОГО ПЛАВАЛИ КУБИКИ ЛЬДА…».
Автор этого замечательного сочинения мог никогда в жизни сам не видеть виски, а так как эта гадость была положена только зарубежным мерзавцам, то естественно, что автор назвал ее «МУТНОВАТОЙ». Очень, я бы сказал, выразительно! Но вот каким образом у этого сочинителя КУБИКИ ЛЬДА ПЛАВАЛИ НА ДНЕ СТАКАНА — это уже уму непостижимо! Нанести такой силы удар по начальной физике шестого класса средней школы — дано не всякому…
Итак, перед моим носом стоит почти целый стакан моего любимого джина со льдом — как и положено, плавающим сверху, а я, пожалуй, впервые в жизни, отворачиваюсь от этого стакана, стараясь даже не вдыхать его гордый можжевеловый аромат!
— Как заказывали, — улыбнулся мне Ангел.
— Спасибо, дружочек мой, — виновато ответил я. — А нельзя ли это поменять на стакан простого горячего и крепкого чая?
— Уже, — сказал Ангел.
Я клянусь, что не отрывал глаз от стакана с джином! Я отворачивался, но не настолько, чтобы потерять джин из поля зрения. Однако когда вместо джина и на его месте возникли чай, сахар, лимон и маленькие симпатичные крекеры, которые я обожаю, — я так и не смог понять… Чудеса, да и только!
